Жара в красках

(В тени +33 градуса)

 

Ультрамариновое утро.

И синий кобальт меж ветвей.

Для тех, кто к ночи не был мудрым,

Не будет утро мудреней.

 

 

И новый день в жаре и поте,

Как предыдущий, пролетит.

Людей в реке, как груш в компоте, –

От девяти до девяти.

 

 

Распят телами местный пляжик,

Кишит, орёт, визжит река.

А тот, кто лыка уж не вяжет,

Лежит «цыплёнком табака».

 

 

Краплак и кадмий, окись хрома[10], –

Пестрит, жужжит весь пляжный рой.

Народ бежит к реке из дома,

Гоним нещадною жарой.

 

 

До синих плещутся мурашек,

Мелькают юркие мальки –

Детишки в речке, а мамаши

Готовят снеди им кульки.

 

 

Какой-то дурень оголтелый

На всю приёмник врубит мощь.

Ум перегрет и в ссоре с телом.

И завтра нам не светит дождь.

 

 

Жара. Жарища, как в пустыне.

Полýденный, без ветра зной.

К закату чуть народ остынет,

Гуськом потянется домой.

 

 

Чуть меньше дома – двадцать восемь.

И есть не хочется, но – пить.

В жару невольно вспомнишь осень. –

Жди, будет повод погрустить.

 

 

Оставь «филиппики»[11] на осень:

Дожди и холод ждут нас в ней.

Раскинет ночь всю в звёздах простынь.

Пусть утро будет мудреней…

 

27 мая 2007 г.


Попытка самоуговора

 

В день Вознесения Христа

Так дивно Ангелы нам пели!

Их взоры в синих небесах

Как будто в души нам глядели.

 

 

Две ветви веры в этот день

Вновь ýзами соединились,

Рассеял свет размолвки тень,

И Ангелы возвеселились.

 

 

И умиленная слеза,

Нежданная, из глаз скатилась,

И всё, что видели глаза,

Небесным светом осветилось.

……………………………………….

 

 

А в это время наверху

Сверлила дрель и бухал молот.

Болел и ныл сустав, опух,

И слух терзало дрели соло.

 

 

Соседка делала балкон, –

Чтоб не балкон был, а «конфетка».

Был так некстати шум и звон,

Примерно, как свинье салфетка.

 

 

Но я терпела. А куда,

Простите мне, могла я деться? –

Ведь к часу Страшного Суда

Есть смысл к сим звукам притерпеться.

 

 

Вдруг я у Бога не найду

Себе прощенья, оправданья.

– Терпи болезнь, беду, нужду,

Чтоб скрасить с Господом свиданье.

 

 

Не раздражайся и не злись, –

Для Бога нет ценней смиренья.

И, слыша циркулярки визг,

Внемлѝ за ним иному пенью.

 

 

С пилой и молотом смирись,

Попридержи язык и мненье.

Ведь хочешь в рай? –Тогда лечись

Досад, скорбей и бед терпеньем.

 

10 мая 2007 г.

В однокомнатной «хрущёвке»

 

Не раз мечтала о балконе

Я в тесноте первоэтажной,

Где всё, как в том «в одном флаконе»:

Мой будуар неавантажный[12],

 

 

Мой кабинет, читальня, зала

С неразберихою вокзала,

И раздевалка, и кладовка

Совмещены здесь очень ловко.

 

 

Когда на нужное нет денег,

То о комфорте речь нейдёт:

То полка мне плечо заденет,

То корпус в щёлку не пройдёт.

 

 

И вот мечта во мне теплится:

Как будто есть уже балкон –

Светёлка и цветам теплица,

И до чего ж уютен он!

 

 

Внутри него цветы и столик,

И кресло, чтоб читать, читать…

Хоть в жизни я не трудоголик,

С балконом им могла бы стать.

 

 

И лучшей не было б мне доли –

Писать рассказы и стихи.

Плыла б в балконе, как в гондоле

Я по Венециям стихий.

 

 

Известно, любит вдохновенье

На крыльях воспарять в эфир.

А тут какое воспаренье,

Коль рядом кухня и сортир…

 

 

Мечта иссякла. Всё, как прежде.

Суха гортань, мечты взалкав.

Моя балконная надежда

Зависла где-то в облаках.

 

18 мая 2007 г

Случай в Асéевском парке

 

Настал черёмуховый май.

Цветут тюльпан, нарцисс, фиалка.

Свет жизни льётся через край, –

Цвести готова даже палка.

 

 

Как хризолитна в парке сныть!

Берёзки светятся в серёжках.

Отрадно с другом мне бродить

По старым парковым дорожкам.

 

 

И вдруг – хлопок! И крыльев взмах!

Стрелял в ворону «добрый» дядя.

На наше «Ох!» и наше «Ах!»

Плевал тот дядя, в «мушку» глядя.

 

 

Он выстрелил в ворону-цель

(из пневмопушки иль мушкета?).

И вздрогнула от страха ель,

Услышав «смерть» из пистолета.

 

 

Он был немолод, даже сед,

Но с выправкой легкоатлета,

Он даже, кажется, сосед

Ближайших этажей и клеток.

 

 

Померкла вдруг моя весна.

Упало сердце, будто в шахту.

Кричали птицы, ель, сосна,

И дядя вдруг покинул «вахту».

 

 

Ему я крикнула вослед:

За что её? Она – ЖИВАЯ!

«Мы все живые», – он в ответ

Отлаял, как сторожевая.

 

 

Как объяснить ему, в летах,

Что так нельзя, ворона – Божья!

И что не нам дано решать,

Кому не жить. Себе дороже

 

 

И нервам обойдётся речь.

Что говорить? – Она – жи-ва-я!!

Свою-то душу уберечь,

И то от смерти не желаем.

 

10 мая 2007 г.

Тирада против быта

 

Как вездесущи тараканы,

Всепроникающе-мерзки!

Сочатся каплями из кранов

Заботы наших душ мирских.

 

 

Как мухи или таракашки,

Куда ни глянь, всё на виду:

Стряпни, уборки, стирки, глажки, –

Всё липнут мухой на меду.

 

 

Забот вседневных мелочёвка

Так поглощает много сил,

Что к вечеру мечта – ночёвка.

Мечты иные быт скосил:

 

 

Учить язык, зарядку сделать,

Стихотворенье написать,

Своим заняться бренным телом,

Что стало часто «зависать»,

 

 

Как будто старенький компьютер,

А лямку-то ещё тянуть…

Да мало ль планов было утром.

И всё короче жизни путь.

 

 

И надо как-то исхитряться

Хоть главные успеть из дел,

Чтоб перед вечностью не клясться,

Что был талант, да «быт заел».

 

17 мая 2007 г.