Герои этой комедии обитают в спокойной житейской среде, где нет ни бурь, ни непогоды, ни землетрясений, ни прочих непривычных катаклизмов. Эта среда среднего буржуа прочно отделена плотной стеной от всех тех ветров, что колеблют общество. Все обитают в своих комнатах, а улица уже становится для них целым миром, буквально заграницей, зато события, глобально потрясающие страны и континенты, – это всего лишь послеобеденное полудремотное чтение. Но вот внезапно из этой самой среды, словно в лотерее, была взята за руку и выхвачена одна такая добропорядочная, верная жена и хорошая хозяйка – Живка Попович нежданно-негаданно вознеслась над нормальной, казавшейся стабильной линией жизни. До этого муж ее, добросовестный чиновник средней руки, получал жалованье, которого едва хватало на жизнь. И вдруг мужу госпожи Живки внезапно предложили портфель министра. Да, тут есть от чего закружиться голове бедной женщины, привыкшей к другим ритмам, нормам, правилам поведения. Перед Живкой открылось обширное поле деятельности, в ней внезапно пробудились тщеславие, эксцентричность, стяжательство, зависть, нетерпимость. Вокруг этого внезапного преображения героини комедии и закручивается вся интрига. Комедия характеров в лучших своих традициях гениально сочетается с комедией нравов.
v 1.0 – OCR Busya
Бранислав Нушич
Госпожа министерша
Комедия в четырех действиях
Предисловие
Если вы когда-нибудь внимательно рассматривали все, что происходит вокруг вас, если когда-нибудь вы углублялись и вникали в отношения, регулирующие жизнь какого-нибудь общества, и в те движения, которые вызывает этот регулятор, то вы должны были заметить, что в жизни всякого общества ясно обозначается одна твердая и ровная линия. Эту линию создали условности, традиции, малодушие, духовная немочь и все прочие отрицательные человеческие свойства, под гнетом которых отдельные личности придавливаются, а общество предается вялому, беспомощному существованию.
Эту линию социальные математики назвали бы, может быть, нормой, а социальные физики – первоначальным градусом теплоты или холода, так как она действительно в известной степени похожа на термометр, где ртуть при нагревании поднимается, а при охлаждении опускается.
По этой ровной линии движется непоколебимо жизнь нашего общества. Над этой линией поднимаются лишь отдельные единицы, те, кто имеет душевные силы и смелость подняться над условностями, традициями и малодушием. Над этой линией поднимаются только те единицы, которые не ожидают, что ртуть в общественном термометре нагреет внешняя температура, и это нагревание находят в самих себе, в своих душевных силах. Под эту линию опускаются тоже только единицы, которые также имеют душевные силы растоптать условности и традиции, стряхнуть с себя малодушие. И те, которые в обществе опускаются под линию нормы, до самого общественного дна, несут сами в себе предрасположение к охлаждению души и охлаждению чувств до точки замерзания.
Для того чтобы подняться над линией или опуститься под линию нормы жизни, чтобы возвыситься над толпой или опуститься ниже толпы, надо быть одинаково смелым. Быть порядочным, благородным, возвышенным – это смелость; быть подлым и негодяем – тоже смелость. Надо иметь много моральных сил в самом себе, чтобы подняться над нормальной линией, быть над остальными, над толпой; требуется также очень много душевных сил, чтобы опуститься ниже этой линии, быть ниже других, ниже толпы; быть негодяем, насильником, клеветником, разбойником и убийцей. Одинаково смело подняться ввысь к солнцу на несовершенной машине Икара, которую усовершенствовал наш век, так же как и опуститься в водолазном панцыре на ил морского дна.
У тех людей, которые возносятся над ровной линией жизни или опускаются под нее, есть и большой размах, большие волнения и большие эмоции. Государственный деятель с трепетом стоит перед судом истории, так как он вел государство и народ путем, оказавшим влияние на их дальнейшие судьбы; великий финансовый деятель с лихорадочным возбуждением стоит перед биржей, где в этот час или увеличится втройне, или погибнет его миллионное состояние; у полководца дрожит каждый нерв от возбуждения, когда он ведет армию в решительный бой; поэта возбуждает вдохновенье; художника – время, когда он творит; ученого – то неведомое, что должно быть открыто. Это все великие побуждения, великие эмоции, великие движения души.
Сильные побуждения, сильные эмоции и сильные движения души есть также и у тех, кто опускается ниже нормальной линии… Разбойник переживает наибольшую меру возбуждения, когда он вонзает окровавленный нож в грудь своей жертвы; насильник дрожит и трепещет перед судом; распутная женщина страдает от клейма презренья; а отступник под виселицей переживает множество чувств – от боли и тоски до самоотрицания и апатии.
В эти области, области сильных побуждений, сильных эмоций и сильных движений души – будет ли это над или под линией – драматург охотно проникает, так как здесь он может всегда найти глубокие источники, откуда он извлечет богатый и обильный материал. Потому и наибольшее число драм берется из этой области.
Гораздо труднее между тем искать и находить материал в мелкой среде, в том обществе, среди тех людей, у которых нет ни силы, ни храбрости отойти от ровной линии жизни – будет ли это вверх или вниз; среди тех людей, у которых нет силы быть хорошими, а также нет храбрости быть дурными, среди тех, которые связаны и опутаны мелкими условностями и являются рабами устарелых традиций и все существо которых состоит из малодушия. Жизнь этой среды течет однообразно и размеренна, как маятник на стенных часах; движения в этой среде незначительные, тихие, без волнения, без глубоких борозд, без заметных следов, подобны легким волнам, которые расходятся кругами по стоячей воде, если на поверхность ее упадет птичье перышко.
В этой среде нет ни бурь, ни непогоды, ни землетрясения, ни пожара; эта среда ограждена плотной стеной от бурь и ветров, которые волнуют общество. Она живет в своих комнатах, улица для нее целый мир, заграница; события, потрясающие континенты, – для нее только газетное чтение.
В этой среде, не отделяющей себя от ровной линии жизни, нет событий, нет эмоций, нет сенсаций. «Нынче день рождения тети Савки» – вот событие в этой среде; и все в этот день суетятся, бегают, одеваются, покупают букеты, пишут поздравления, наносят визиты. Это событие, целое событие. «Мила дяди Стевы оставила мужа». – «Ию, ию, ию, – вся родня бьет себя в грудь, – что скажут люди». Вот это та эмоция, которая волнует всю родню, но в этом волнении играет роль не столько соображение о том, что Мила оставила мужа, сколько то, «что скажут люди». А знаете ли вы, что такое сенсация в этой среде? «Сноха Зорка родила близнецов!» И эта сенсация переходит из дома в дом, о ней только и говорят, рассказывают, толкуют, и эта тема заполняет целиком интересы какой-нибудь семьи и целой среды. Пера получил повышение, Джока заболел, Стева выдержал экзамен, Йову перевели, госпожа Мица купила новую спальню, госпожа Савка остригла волосы, госпожа Юлка сшила новое платье из крепдешина, у родственницы Мацы подгорела сдобная баба, а родственница Анка истратила на вечеринку сто семьдесят динаров. Вот это сенсации, это эмоции и события в мелкой среде.
И вот отсюда, из этой-то среды я и взял за руку одну хорошую жену и хорошую хозяйку – госпожу Живку Попович и внезапно вознес ее, нежданно-негаданно над ее нормальной линией жизни. Такой беспорядок на весовой чашке жизни способен сделать то, что у людей из этой среды нарушится равновесие и они не смогут удержаться на ногах. И вот в этом и заключается содержание «Госпожи министерши», в этом вся сущность проблемы, которую содержит этот кусок.
Сима Попович.
Живка – его жена.
Дара – их дочь.
Рака – их сын.
Чеда Урошевич – их зять.
Доктор Нинкович-секретарь Министерства иностранных дел.
Риста Тодорович – торговец кожами.
ПераКаленич.
Пера – писарь из административного отделения.
Дядя Баса, Тетя Савка, Тетя Даца, Иова Поп Арсин, Дядя Панта, Миле (его сын), Соя (разведенная), Дядя Яков, Сава Мишич – родственники госпожи Живки
Госпожа Ната Стефанович.
Учительница английского языка.
Полицейский писарь.
Анка – прислуга.
Мальчик из типографии.
I и II жандармы.
I и И курьеры из министерства.
Девочка от портнихи.
I и II граждане.
Действие происходит на рубеже прошлого и нынешнего веков.
Действие первое
Живка, Савка.
Савка
Живка
Савка. Никак ты его не обойдешь, поставь лучше заплату.
Живка. Пробовала, это ему только на один день.
Савка. Все рвет? Ну, знаешь, как говорится, был бы жив-здоров, а там пускай рвет.
Живка. Ию, тетя, не рвет, а дерет, как волк ягненка. И покупай ты ему, и перешивай, и ничего на нем даже суток не продержится.
Савка. Своевольный он, очень своевольный.
Живка
Савка. А ведь жалованье хорошее.
Живка. Какое там!.. Пока внесешь налог, заплатишь за квартиру, купишь дров, смотришь – остался с пустыми руками. Трудно нынче жить на жалованье, или это мой не умеет!.. Ни о работе, ни о доме не заботится. Политикой увлекся.
Савка. Да ну!
Живка. Другие ведь тоже бьются и с политикой возятся, но все-таки и о себе думают. У кого комиссии, у кого ревизии, заседания – все как-то устраиваются! А вот мой не умеет. У него вечно: это не годится – подорвет авторитет партии, это не пойдет – оппозиция подымет крик. И все в таком роде. А вот прислуге уже три месяца не платили да за квартиру за прошлый месяц, не говоря уж о мелких долгах: то за молоко, то лавочникам… сама знаешь…
Савка. Правда, тяжело нынче.
Живка. Тебе еще не принесли кофе? Что за наглость, по три раза нужно говорить.
Голос Анки
Живка. И это называется прислуга! Да разве так бы от нее требовали, если б ей платили.
Анка
Живка. Три раза нужно было просить об одном кофе.
Анка
Живка (после
Савка
Живка. А я как раз позвала тебя, тетя Савка, чтобы попросить динаров двести взаймы.
Савка
Живка. А на книжке.
Савка. Ах, эти… на них не рассчитывай, я их не трону! Я с трудом их набрала! Не дай бог…
Живка. Господи, тетя Савка, ты так говоришь, будто мы не вернем. Заплатим честно, с процентами. Через три месяца вернем тебе твои деньги. Слушай, не будь я Живкой, я заставлю его пролезть в какую-нибудь комиссию. При чем тут партия! Джока, муж кумы Драги, в партии, а такой дом себе выстроил; а мой-то совсем свой забросил.
Савка. А ты уверена?
Живка. В чем?
Савка. Что он войдет в комиссию.
Живка. Ты сомневаешься, что мы вернем?
Савка. Да не в этом дело, знаешь, не люблю я трогать эти деньги. Вот и говорю, а вдруг в комиссию не войдет…
Живка. Не обязательно в комиссию, может куда-нибудь еще. А если никуда не удастся, мы перезаймем, чтобы тебе вернуть. Ты ничего не потеряешь.
Савка. Разве только на три месяца…
Живка. Ни на день больше.
Живка. Ию, ию, ию, чертенок, опять ты дрался?
Рака. Нет, не дрался!
Анка. Конечно, дрался!
Живка
Анка
Живка
А еще говорит, что не дрался.
Рака
Живка. Ну, а что же тогда?
Рака. Мы устроили демонстрацию.
Живка. Какую еще демонстрацию, господь с тобой?!
Рака. Против правительства.
Савка. А какое тебе, сынок, дело до правительства?
Рака. Никакого, но я тоже кричал: «Долой правительство!»
Живка. Ах ты, ах ты! Ну, как тут не лопнуть от злости! И чего тебе надо было вмешиваться в демонстрацию?…
Рака. Не я один, все… На Теразии всё еще дерутся, и правительство должно подать в отставку, потому что убили одного рабочего, а троих ранили.
Живка. Ию, ию, ию. Так он в один прекрасный день и головы лишится!
Анка
Рака. А зачем мне мыться?
Живка. Убирайся вон, обмой руку. Посмотри, на кого похож, будто мальчишка из живодерни. (Толкает
Живка
Савка. Ну, я, пожалуй, пойду поработаю. А то, вижу, я тебе мешаю.
Живка. Ну как же ты решила насчет этого?
Савка. Насчет чего?
Живка. Ну, насчет денег, что ты раздумываешь?
Савка. А, ты об этом?… Да как тебе сказать – не хотела бы я трогать эти деньги, но раз уж необходимо…
Живка. Ию, спасибо, милая тетя, век тебе этого не забуду.
Савка. Ну, принести вечером?
Живка. Да, прошу тебя, сегодня же. Приходи, тетя Савка, обязательно приходи. Я, честное слово, не могу. Если могла бы, сама пришла. Ты на это не обращай внимания, а приходи, когда сможешь. И вообще заходи иной раз поужинать; заходи, как к себе домой.
Савка
Живка
Живка. Эге, куда это ты спешишь?
Рака. Туда.
Живка. Мало тебе, бродяга! По латыни – двойка, по закону божьему – двойка, по математике – Двойка. Это тебе все равно! Тебе лишь бы демонстрации, а что ты снова останешься на второй год – тебя не волнует.
Рака. И отец оставался в четвертом классе, да…
Живка. Ну, ты на отца не смотри!
Рака. Как бы не так, на тебя, что ли, смотреть!
Живка. Господи боже. И как я родила такого никчемного. Убирайся с глаз моих!
Чеда
Дара. Зря ходили.
Живка. Что, никого не застали дома?
Чеда. Знаете, мама, больше я не буду слушать ваших советов. То подите к одной министерше с визитом, то к другой…
Живка. Ну, зять, ведь не мне нужно повышение по службе на класс, а тебе!
Чеда. Знаю, но как вы можете посылать нас к госпоже Петрович, если она не желает нас принимать?
Дара. Ее не было дома.
Чеда. Была! Как это не было? Прислуга десять минут шепталась за дверью, а потом выходит и говорит, что барыни нет дома.
Живка. А я тут при чем? Я спрашивала через куму Драгу, и она ответила – пусть приходит, как же Живкиной дочке ко мне не прийти, я ее со дня свадьбы не видала.
Чеда. Со дня свадьбы не видала, а сама закрывает перед нашим носом дверь. Ну, а та… что вчера… она тоже Живкину дочь со дня свадьбы не видела?
Дара. Не говори так. Ее действительно не было дома. Мы ее потом видели в экипаже.
Живка. Вот видишь! Получается ведь не так, как ты думаешь, зять! Приходится раз по пять, по шесть обивать один и тот же порог! А кроме того, видишь ли, на улице какие-то демонстрации. Кто знает, может быть, министры этим и взволнованы.
Чеда. Ну, даже если министры взволнованы, чего их жены беспокоятся!
Живка. Ну, не скажи. Я-то знаю, мне госпожа Ната рассказывала: кризис, говорит, а мой муж-министр, как ни в чем не бывало, спокоен, убей его бог, будто и кризиса нет, а я, несчастная, волнуюсь, как никто, то еду три раза посолю, то в лампу налью растительного масла, то чулки надену наизнанку – и все в таком духе. Я, говорит, готова лучше перенести воспаление легких, чем правительственный кризис.
Дара. Я вас слушаю и даже шляпу не сняла. (Идет
Живка. Пока нет.
Дара. Надо бы Раку послать позвать ее.
Чеда
Живка. Конечно, не пойдет, но, говоря по правде, повышение на один класс тебе не поможет. Ты все равно не сможешь заплатить долги.
Чеда. Что вы мне вечно суете в нос эти долги. Не от разгульной жизни я в долгах погряз. Когда берешь жену без приданого да начинаешь обзаводиться домом…
Живка. А мы тебя не заставляли ее брать. Ты сам всегда уверял, что любишь ее.
Чеда. А вы уверяли, что у нее двенадцать тысяч динаров приданое.
Живка. Да!
Чеда Но где они? Хотел бы я увидеть эти двенадцать тысяч.
Живка. Ты получишь их от страхового общества.
Чеда. Получу, когда вы с отцом умрете…
Живка. Можешь небось до тех пор и обождать.
Чеда. А могу и помереть.
Живка. Ну, не велика потеря.
Чеда. Для вас, конечно! Вы могли бы еще в наследство и мою страховую премию получить.
Пера
Живка. Пожалуйста. Просим.
Пера. Господин дома?
Живка. Нет.
Пера. Его и в канцелярии нет.
Чеда. Вы чиновник?
Пера. Да, писарь у господина Поповича. Я хотел сообщить ему, что кабинет подал в отставку. Хотел, знаете, первым сообщить ему об этом.
Чеда. Об этом уже известно?
Пера. Известно! Возможно, господин Попович уже знает об этом, раз он не пришел в канцелярию.
Живка. А разве он совсем не приходил?
Пера. Пришел утром и сразу же ушел, как только услышал, что правительство подало в отставку.
Чеда. Тогда, значит, он знает.
Пера. Наверное, знает. Но все-таки я хотел первым ему об этом сообщить. А может быть, он не знает – все говорят, что наши приглашены составить новый кабинет.
Живка
Пера. Да, наши. И я хотел бы ему об этом сообщить.
Чеда. А вы считаете в «наших»…
Пера. Да наши… Господин Стеванович уже отправился во дворец.
Живка. Стеванович?
Пера. Я видел его своими глазами.
Живка. О боже мой, как было бы хорошо. Вы сами видели, что Стеванович пошел?
Пера. Сам.
Живка. И он именно во дворец отправился?
Пера. Да.
Живка. Большое вам спасибо, господин, что известили нас.
Пера. Я сейчас пойду на Теразию, погуляю там под каштанами, а если еще что-нибудь замечу, сообщу. Только прошу вас, когда придет господин Попович, скажите ему, что я первый пришел сообщить, что наши будут составлять кабинет.
Чеда. Скажем!
Пера
Живка. Скажу, господин!
Пера
Живка. Пожалуйста.
Пера. Вы мне позволите…
Живка. Ну, зять, не обнимала я тебя со дня свадьбы…
Чеда. А вы-то чему радуетесь?
Живка. Посмотрите на него! Вместо того чтобы и тебе обрадоваться, ты еще спрашиваешь. Рака! Рака!
Чеда. А чему радоваться?
Живка. Наши. Ты что, не слыхал, этот человек сказал «наши»?
Чеда. Какой человек?
Живка. Да этот.
Чеда. Пера, писарь из административного отделения? Для него «наши» – это все, кто образует кабинет. Он небось всем так говорит.
Живка. Но ведь говорят же: Стеванович отправился во дворец!
Чеда. Ну и что?
Живка. Ну и то! Ты сможешь получить повышение, а он, может быть…
Чеда. Кто?
Живка. Как кто? Сима!
Чеда. Да ведь отец и так начальником в министерстве, что может быть еще выше?
Живка. А Государственный совет, а управляющий монополиями, а председатель общины? Эх, братец, только бы захотеть, а что-нибудь уж всегда найдется!
Чеда. Зачем он вам?
Живка. Пусть купит газету. Я лопну от любопытства. Рака, Рака!
Курьер. Здравствуйте, барыня!
Живка
Курьер. Большая просьба, барин послал меня за цилиндром.
Живка. За цилиндром?
Курьер. Да.
Живка
Курьер. Да, за цилиндром.
Живка. У меня сразу ноги отнялись! Вам сам барин сказал, чтобы вы принесли ему цилиндр?
Курьер. Да, он.
Чеда
Курьер. В министерстве.
Живка. А он не сказал вам, зачем ему цилиндр?
Чеда. Ну вот еще! Что он, курьеру будет говорить, зачем ему цилиндр?
Живка. Ох, боже мой, я так взволнована. Где же Дара? Рака, Рака!
Чеда
Рака (из среднем
Живка. Купил газету? Бог мой, я и денег тебе не давала. Где же Дара?
Дара
Живка. Цилиндр, отец просит цилиндр!
Дара. А где он?
Живка. Последний раз, когда был прием в день рождения короля, я положила его в той комнате, на шкаф.
Рака. Нет, я видел его в зале, за печкой.
Живка. Ради бога, идите, идите ищите его! И быстрее, тотчас же!
Курьер. Нет.
Живка. Сердит?
Курьер. Нет, не сердит.
Дара
Чеда
Живка. Как так нигде нет?
Чеда. Да что вы разволновались?
Живка. Всегда так бывает, если цилиндр надевают раз в год. И кто теперь вспомнит, где он.
Анка
Живка. Вы не знаете, Анка, где цилиндр барина?
Анка. Был на шкафу, но вот этот
Живка. Убей тебя бог, упаси господь, опять ты!
Рака. Неправда, я взял только коробку, чтобы сделать аэроплан, а цилиндр оставил.
Живка. А где ты его оставил?
Рака. Не знаю.
Живка. Ну ищите же, ищите, ради бога, надо его найти!
Чеда
Курьер. Очень давно, барин.
Чеда. Для вас небось смена кабинета дело обычное. Вы многих сменили?
Курьер. Многих!.. Очень многих пришлось провожать.
Чеда. У вас должен быть хороший нюх, вы, наверное, наперед знаете, чем дело пахнет?
Курьер
Чеда. Да?
Курьер. Да, знал, хоть и не читаю газет. Когда я вижу, что министр то и дело кличет казначея, а в корзине под столом у него груда рваных бумаг, сразу говорю себе: этот готовится.
Чеда. А что, по-вашему, означает, если вас посылают за цилиндром?
Курьер. А это означает, что барина позвали во дворец и тут надо поспешить. Ведь и так бывало: принесу я ему цилиндр, а он посмотрит на него, как корова на мертвого теленка, и скажет: «Поздно, неси обратно!».
Чеда
Живка. Этот несчастный швырнул его под кушетку и натолкал в него орехов! Кому бы пришло в голову искать под кушеткой!
Чеда
Живка
Чеда. Не знаю, но… бог даст. Кризис… цилиндр…
Живка. И ты еще можешь ждать, что же ты не бежишь туда?
Чеда. Куда?
Живка. На Теразию.
Чеда. Но ведь там уже господин Пера из административного отделения.
Живка. Как ты можешь выдержать, ждать, пока другие принесут тебе новости? Дайте мне шляпу, я сама пойду.
Чеда. Куда?
Живка. На Теразию.
Дара. Боже мой, мама, что вы?!
Чеда. Хорошо, хорошо, я пойду.
Рака. И я.
Живка
Чеда
Живка
Дара. Не знаю.
Живка. Его зовут во дворец!
Дара. Отца? А зачем?
Живка. Зачем? Право, ты глупа! Боже мой, почему это никто из детей не уродился в меня. Все дураки в отца! (Передразнивая ее.) «Зачем?» Не затем небось, чтобы он им там кур на яйца сажал, слышала ведь, правительство пало и теперь составляется новое.
Дара. Неужели вы думаете…
Живка. Что я думаю? Ну! Я слушаю: что я думаю?
Дара. Ведь не думаете же вы, что отец будет министром?
Живка. Страшно об этом подумать, но думаю. Вот, прислал за цилиндром. Разве ты не видишь, я оба больших пальца зажала. До крови зажала, боюсь, как бы не вывихнуть, но я делаю для своего мужа,
что могу.
Дара. Ох, боже, если бы это случилось… тогда Чеда мог бы…
Живка. Как раз главная забота о Чеде! Если бы ты меня послушала…
Дара. В чем?
Живка. Ну вот, если случится, что отец станет министром, а ты не вышла бы за этого замуж, как бы ты хорошо могла выйти теперь, будучи дочерью министра.
Дара
Живка. Да нет, я только так говорю.
Дара. Я ни в чем не нуждаюсь.
Живка. Ты-то нет, а вот он…
Дара. Он?
Живка. Конечно… школы не кончил, языков не знает, карьеры сделать не может и вообще он как-то не подходит…
Дара. Мне он хорош, а вам он может и не нравиться. Если я довольна, какое вам дело?
Живка. Да уж я тебя знаю. Кто его тронет, тот будто тебя в глаз ударит!
Дара. Да, конечно!
Пера
Живка
Пера. Есть.
Живка. Говорите!
Пера. Я его видел.
Живка. Кого?
Пера. Его, господина. Я сам видел, как он пошел во дворец с цилиндром на голове.
Живка
Пера. Ну, как я могу ошибиться. Я сам его видел, вот так, как вас. Я ему показался на глаза.
Живка. А он?
Пера. А он мне.
Живка. А вы не знаете, зачем он пошел во дворец?
Пера. Как не знать: всех наших позвали.
Живка. И вы думаете, это может случиться сегодня?
Пера. Какое там сегодня! Сейчас. Кто знает, может, уже и подписано.
Живка
Пера. Я пойду и подожду, пока он выйдет; я все прочту на их лицах. А вас прошу сказать господину Поповичу, что я первым пришел сообщить ему, чтобы он шел во дворец.
Живка. Если что услышите, сейчас же приходите.
Пера. Пера – писарь из административного отделения.
Живка
Дара. Как ничего? Я так взволнована! Только, по правде говоря, я совершенно не верю такому счастью.
Живка. Слушай, одевайся и пойдем на Теразию. Там подождем.
Дара. Нет, мама, это не годится!
Живка. Конечно, не годится. Ты верно говоришь: ведь если он уже министр, тогда мне нет смысла ходить пешком.
Дара. Да не из-за этого, а из-за людей.
Живка. Я сгораю от нетерпения, просто не могу удержаться. И где это твой, скажи на милость, что он не идет.
Дара
Живка. Ах, дочка, ни о чем другом я не беспокоюсь, лишь бы нам вытащить госпожу Драгу из казенного экипажа хоть на сутки. Прилипла она к экипажу, как тарифная марка, и думает, что никто ее не отлепит. Нет, отлипнешь, милая! После полудня уже мы начнем ездить в министерском экипаже.
Дара. Ах, боже, мама! Подожди, раньше надо еще попасть.
Живка. В конце концов я за госпожу Драгу не беспокоюсь. Она женщина воспитанная, отец ее был чиновником Главного контроля. А вот госпожа Ната! Просто представить невозможно, как она себя вела, чтобы стать министершей! Ее мать сдавала комнаты одиноким мужчинам, а она оправляла этим мужчинам постели…
Дара. Не надо так, мама! Ведь и ты можешь стать министершей.
Живка. Ну и что же, небось между мной и Натой есть какая-то разница. Моя мать была швеей в военной мастерской, но зато меня воспитала хорошо. Я окончила три класса школы и, если б захотела, могла еще кончить. Я была не такой, а то твой отец не взял бы меня, ведь он был уже чиновником, когда на мне женился.
Дара. Да, но, говорят, он должен был на тебе жениться.
Живка. Это, конечно, твой муж сказал! Лучше бы он поторопился сообщить нам что-нибудь новое. Конечно, засел где-нибудь в кофейне.
Дара. Да вот они, в ящике.
Живка
Дара. А зачем ты себя покрываешь?
Живка. Чтобы увидеть, буду ли я министершей.
Дара. Ах, мама, покрой отца, ведь главный вопрос, будет ли он министром…
Живка. Верно говоришь! Десятка червей… большая радость… Боже мой, дочка… ведь и по картам…
Анка
Живка. Неси назад. Мне некогда мерить.
Дара. Ну, мама, почему бы тебе не примерить.
Живка. Так… принеси после обеда…
Дара. Но ведь это одна минута!
Живка. Пусть принесет потом… я не знаю, какая будет отделка. Если это произойдет, я отделаю шелком, а если не произойдет – сатином, понимаешь!..
Девочка. Что же мне хозяйке сказать?
Живка. Скажи, если это произойдет, будем отделывать шелком.
Дара
Живка. Как у меня правый глаз задергался… вдруг.
Дара
Живка. Он бежит? Улыбается? Машет платком? Спроси, спроси его, как дела!
Дара. Он уже вошел во двор.
Живка. Ну, значит, хорошие вести несет. Не зря у меня вдруг глаз задергался.
Живка (как
Чеда. Обождите, ради бога!
Живка. Если ты мне сразу не скажешь, я упаду в обморок.
Чеда. Да обождите, я вам все по порядку расскажу.
Живка. Ну, говори, не тяни!
Чеда. Так вот, возвращаясь сюда, я подумал…
Живка
Чеда. Ну, подождите! Значит, пока я шел сюда, я подумал так. Отец выхлопочет для меня в банке ссуду на хозяйственные нужды, и она пойдет вместо приданого. Это поможет мне расплатиться с долгами, а потом…
Живка. Дара, дочка, у меня темнеет в глазах Скажи своему мужу, пусть он скажет: да или нет, или я запущу в него стулом!
Дара. Говори, ради бога!
Живка. Да или нет?
Чеда. Да!
Живка. Что?
Чеда. Министр.
Живка. Кто, убей тебя бог, – чтоб он тебя убил! – кто министр?
Дара. Отец?
Чеда. Да, он.
Дара
Живка. Дети, дети, поддержите меня (Опускается
Чеда. Значит, я придумал так: отец выхлопочет для меня ссуду в двенадцать тысяч динаров на хозяйственные нужды, и она пойдет вместо приданого. Это поможет мне расплатиться с долгами, а потом, когда все устроится, он повысит меня на три класса.
Живка
Чеда. Ну да. Других министров!
Живка. А меня?
Чеда. А при чем тут вы?
Живка. Как при чем? Ты еще спрашиваешь! Я госпожа министерша!
Дара. Что вам сказать?
Живка. Назови меня так, как теперь весь свет меня будет звать.
Дара. Госпожа министерша!
Живка
Чеда. Скажу, но и вы мне скажите: господин зять министра! Хочу услышать, как это звучит.
Живка. Прежде всего, если хочешь знать, зять – это пустяки, а кроме того, по правде говоря, тебе это как-то и не подходит.
Чеда. Ах, скажите!.. А вам уж подходит, как…
Живка
Чеда
Живка. Ну, ну, полайся, если хочешь, чтобы тебе язык почесали по семьдесят шестому параграфу.
Чеда. О-хо-хо. Да, вы говорите так, будто сами стали министром.
Живка. Если я не министр, то министерша, и, запомни, это иной раз намного выше.
Дара. Ну, ради бога, Чеда! Мама! Не ссорьтесь. Это не полагается в доме министра.
Живка. Ну, конечно, не полагается. Но приходится, раз он так невоспитан и не подходит для дома министра.
Рака
Живка
Рака. Ребята! Они сразу прозвали меня министерским поросенком.
Живка. Ах, они беспризорное отродье! Ты больше не будешь водиться с этими паршивцами.
Рака. А с кем же?
Живка. Ты будешь дружить с детьми английского консула.
Рака. Это еще ничего, что поросенком обозвали, они и мою мать обругали.
Живка. А они знают, что твой отец министр?
Рака. Знают, потому и ругаются!
Живка. Ты мне запишешь имена этих нахальных мальчишек, и я переведу их в глушь: и детей, и класс, и учителя. Должен же быть наконец в стране порядок, пусть знают, чью мать можно ругать, а чью нельзя.
Рака. Ой, мама, знаешь, мне нравится, что папа стал министром!
Живка. Да?… А почему?
Рака. Теперь, если папа меня побьет, я соберу демонстрацию и мы заорем: «Долой правительство!»
Живка. Ну, прикуси язык!..
Рака. Долой правительство!..
Живка. Цыц, если не можешь разговаривать, как умный ребенок!
Рака. А я тебе ничего и не сказал! Вон отец идет!
Живка. Идет? Ну что ж ты, скотина, не говоришь, а мелешь всякую чепуху!
Живка
Чеда и Дара
Рака
Живка
Попович. Ну, ну, Живка, успокойся, ради бога!
Пера
Попович. Знаю, господин Пера.
Пера. Я знаю, что вы знаете, но все-таки хотел вам об этом первым сообщить!
Попович. Спасибо, спасибо!
Живка. Господин Пера, вы пойдете сейчас в министерство?
Пера. На службу, госпожа министерша.
Живка. Распорядитесь, чтобы сразу после обеда, в четыре часа, сюда подали министерский экипаж.
Попович. А зачем он тебе?
Живка. Оставь меня, пожалуйста! Я хочу три раза прокатиться от Калимегдана до Славии, а после этого хоть умереть. Распорядитесь, господин Пера!
Пера. Слушаюсь, госпожа министерша.
Действие второе
Чеда
Мальчик из типографии
Чеда. За них уплачено?
Мальчик из типографии. Да.
Чеда
Мальчик из типографии. Шесть сотен.
Чеда. Шесть сотен?!
Мальчик из типографии. Барыня столько заказала.
Чеда. Ладно, ладно, иди…
Дара
Чеда. Да как же не смеяться. Прочти, пожалуйста.
Дара
Чеда. Как что? С каких это пор на визитных карточках пишут: «Министерша»! Как будто министерша – это должность.
Дара. Ну, теперь она никого и спрашивать не желает, все сама делает.
Чеда. Ну все-таки – шестьсот визитных карточек. Сколько лет она намерена быть министершей? Или, может быть, она думает распространять свои визитные карточки в народе, как прокламации. Дара. Видишь, написала – Живана. Чеда. Ну, конечно, госпожа Живка для нее теперь слишком просто. Не министерское имя. А где это она с утра?
Дара. У зубного врача.
Чеда. Что ей там надо?
Дара. Насколько я знаю, она лечит зубы. Уже четыре дня ходит.
Чеда. Ее спрашивал по телефону какой-то секретарь Министерства иностранных дел.
Дара. Ну, а ты говорил с отцом?
Чеда. Говорил, но с ним разговаривать бессмысленно. Какой-то сумасшедший ветер занес его в министры, а он рожден не для этого. Министром, дружок, нужно родиться. Право, подумай, он хочет и министром быть и чистым остаться. Ведь это же бог знает что!.. Я ему ясно говорю: «Если вы не можете – а вы обязаны дат мне обещанное приданное, – вот вам удобный случай: выхлопочите мне хозяйственную ссуду в банке. Эти хозяйственные ссуды и на хозяйство не идут и государству не возвращаются».
Дара. А он что?
Чеда. Не хочу, говорит, себя пачкать, хочу остаться честным человеком.
Дара. Ну что ж, хорошо! За это его не осудишь.
Чеда. Да, хорошо в теории, но не на практике.
Дара. Неужели ты не можешь придумать ничего другого?
Чеда. Ну, позже, если понадобится, придумаю еще что-нибудь, но сначала надо бы сделать это.
Дара. Тебе не остается ничего другого, как снова поговорить с мамой.
Чеда. Да, если б только с ней можно было говорить по-хорошему.
Живка
Ну, теперь можешь идти!
Дара. Куда ты носила свое новое платье?
Живка. Я фотографировалась: заказала двенадцать кабинетных и одну большую для витрины. И у зубного врача была. Кто-нибудь меня спрашивал?
Чеда. Принесли визитные карточки.
Дара. Зачем тебе, мама, шестьсот карточек?
Живка. Как зачем? Столько родных, всем нужно дать на память, за три года все и разойдутся. Ну-ка, дети, замечаете во мне что-нибудь?
Чеда. Ничего…
Живка. А когда я смеюсь?
Чеда. Золотой зуб.
Дара. Да что ты, мама, ведь у тебя этот зуб был совершенно здоров.
Живка. Да, верно, был здоров.
Дара. Зачем же ты на него надела золотую коронку?
Живка. Что за вопрос? У госпожи Драги есть золотой зуб, у госпожи Наты – два, даже у Рокси, жены протопопа, – золотой зуб, а у меня нет.
Чеда. Ну, теперь понятно: министерша – и без золотого зуба!..
Живка. Конечно! Когда кто-нибудь порядочный приходит с визитом и я в разговоре смеюсь, просто стыдно.
Чеда. Еще бы!
Живка. Не знаю только, хорошо ли будет, если с правой стороны я поставлю еще один зуб?
Чеда. Было бы хорошо для симметрии.
Живка. Никто меня по телефону не спрашивал?
Чеда. Спрашивал какой-то доктор Нинкович.
Живка. Он сказал, что придет?
Чеда. Да.
Живка. Очень хорошо!
Дара. А кто это?
Живка. Секретарь Министерства иностранных дел… Дара, детка, отнеси, бога ради, это платье и повесь в шкаф. Подожди, возьми и шляпу.
Чеда. Очень хорошо. Я сам хотел бы с вами немного поговорить.
Чеда
Живка. Очень хорошо, я тоже окончательно решила покончить с этим делом.
Чеда. Значит, решено. Вы сегодня же поговорите с отцом…
Живка. Постой, постой… Сначала я тебе скажу, что я решила. Видишь ли, дорогой мой зять, я решила взять свою дочку назад.
Чеда. То есть как это взять назад?
Живка. Да так, ты тихо и благородно уйдешь из этого дома и оставишь жену.
Чеда. То есть как?
Живка. Да так! Чего ты удивляешься? Оставь жену, а она оставит тебя.
Чеда. Так… А позвольте спросить, почему?
Живка. Просто так! Она не для тебя. Теперь она уже совсем не та, что была, когда ты на ней женился.
Чеда. Да ну?… Вот уж, кто бы мог сказать?!
Живка. Теперь она может найти себе мужа получше, чем ты.
Чеда. Как? Прошу вас… повторите.
Живка. Чего ты все время удивляешься. Я могу найти для нее лучшую партию! Вот и все!
Чеда. Так! Теперь понятно.
Живка. Нечего тут, братец мой, возмущаться. Подумай сам: кто ты и что ты – обыкновенный негодяй…
Чеда
Живка. Ну, чего там. Мы ведь разговариваем дружески, по-семейному, и я тебе говорю по-родственному, что ты проходимец. Ведь что ты из себя представляешь? Ничего! Образования у тебя нет, языков не знаешь, три раза тебя выгоняли со службы. Разве не так?
Чеда. Позвольте…
Живка. Ты хочешь сказать: если я таков, зачем вы отдали за меня дочь? Ну, видишь, зацепился ты за нее, мы сами тогда были не бог весть чем, девушка была уже в годах, потеряла голову, – вот мы и сглупили. Ну, что было, то было, а если дело можно поправить, надо поправить.
Чеда. А кого поправить?
Живка. Не тебя, не бойся!.. Только дело. Поэтому я и придумала – мы тебя выгоним.
Чеда. Так! И это вы придумали?
Живка. Ну да! Тебя выгоним, а Дару выдадим замуж, как полагается.
Чеда. Чудесный план. Правда, расчет был сделан без хозяина, но это неважно. А что вы, госпожа министерша, скажете, если я отвечу, что не согласен. Живка. Ну, если ты разумный человек и здраво поразмыслишь, то сам увидишь, что так для тебя лучше. Я могла бы достать тебе повышение на один класс, если мы с тобой по-хорошему и по-семейному столкуемся.
Чеда. Я не продаю своей жены за повышение на один класс.
Живка. Ну, ладно, раз ты так загордился: пусть будет два класса.
Чеда. Что вы, точно на ярмарке. Скажите, пожалуйста, вы серьезно думаете о том, что говорите?…
Живка. Конечно, серьезно! Тот зубной врач, у которого я вставляла зуб, взялся за сватовство и уже разговаривал с одним…
Чеда. Но как же так. Ведь я еще жив, а он уже разговаривал с кем-то?
Живка. Ах, боже мой, говоря откровенно, я не намерена из-за твоей любви терять такую выгодную партию.
Чеда. Смотрите пожалуйста! А можно узнать, кто ваш будущий зять?
Живка. Почетный консул.
Чеда. Как?
Живка. Так. Почетный консул Ни… Погоди…
Чеда. Господи боже. Кто это?
Живка. Он из дипломатов, из такого общества, какое и подобает министерской дочери.
Чеда. Это мне нравится! Ну, а говоря иначе, кто он такой, этот Никарагуа?
Живка. Какой Никарагуа?
Чеда. Да ваш будущий почетный зять!!
Живка. Как кто! Консул!
Чеда. Ну да, почетный консул. Но ведь не может он на это жить. Кто же живет одним почетом? Ведь должно у него быть какое-нибудь занятие?
Живка. Кроме того, он торговец кожами.
Чеда. Фу, фу, от этого чем-то попахивает!..
Живка. Не то что от тебя – и не пахнет и не благоухает. Какое было бы счастье, если б ты торговал кожами.
Чеда. Конечно, ведь вашему Раке каждую неделю нужны новые подметки! Это и в самом деле было бы хорошо.
Живка. Смотри лучше за своими подметками!
Чеда. А скажите, пожалуйста, могу я узнать имя этого Никарагуа?
Живка. Какого Никарагуа, убей тебя бог!
Чеда. Да этого «нашего зятя».
Живка. А, ты о нем спрашиваешь. Его зовут Риста Тодорович.
Чеда. Значит, Риста? Хорошо, очень хорошо. А сватает, говорите, зубной врач?
Живка. Да, он!
Чеда. Слушайте. Передайте свату, пусть он придет ко мне поговорить. Скажите, что мы с ним очень легко сговоримся, ведь у нас одно ремесло: я тоже умею рвать зубы.
Живка. Ты?
Чеда. Да еще как. Передние рву по нескольку сразу, а коренные – по одному, но как только вырву один, все остальные шатаются. Потому-то я и говорю: скажите вашему зубному врачу, пусть придет ко мне.
Живка. Нет надобности, дело уже слажено. Сегодня жених придет на свидание с невестой.
Чеда. С какой невестой?
Живка. Да с твоей женой.
Чеда. И этот Никарагуа придет ее смотреть?
Живка. Ну конечно!
Чеда. Хорошо! Слушайте, надо сказать невесте, чтобы она приоделась. А как вы думаете, не следует ли и мне приодеться?
Живка. До тебя мне дела нет. Выходи замуж, как хочешь, а нас оставь в покое.
Чеда. Вы совершенно правы, я выйду замуж по своему расчету!
Живка
Учительница. Фу! Фу! Шокинг?!
Живка. Ради бога, что случилось?…
Учительница. Я не могу, не могу, сударыня, заниматься с этим мальчиком. Это такой невоспитанный и наглый мальчишка, что просто невозможно больше выносить.
Живка. Но в чем дело?
Учительница. Пожалуйста, спросите у него сами, мне противно повторять то, что способен сказать этот мальчик!
Живка
Рака
Учительница. Ну, это уж слишком. Если нельзя иначе, я должна вам сама сказать. Подумайте, он обругал мою мать.
Живка. Ах ты негодный, как ты смеешь ругать мать учительницы английского языка?
Рака. Я не ругал!
Живка. Ах ты несчастный. Убей тебя бог, упаси боже! И почему ты ругаешь ее мать? Она тебя учит, воспитывает, а ты ругаешь ее мать! Скажи почему?
Рака. Она заставляет меня десять раз произносить: «регионе лайзейшн».
Живка. Ну, и произноси!
Рака. Да, произноси. Думаешь, легко. Пусть она сама десять раз повторит: «Турчонок бочку катит, турчанка турчонка толкает, ни турчонок бочку не катит, ни турчанка турчонка не толкает!» Пусть повторит десять раз, тогда я соглашусь, чтобы она обругала и моего отца и мою мать.
Учительница. Пфу!..
Живка. Марш отсюда, скотина! Для чего тебе воспитание! Я-то, бедная, еще хочу обучить его английскому языку, чтобы он играл с детьми английского консула, а он такой, что обругает даже отца самого английского консула. Вон, лодырь, убирайся с глаз моих!..
Рака
Живка
Учительница (с
Живка. Вы приходите, а уж этот молодчик свое получит.
Учительница. Адье! Прислуга!
Живка
Дара
Живка. Да, ушел! Я с ним уладила.
Дара. Ну, и как?
Живка. Сообщила, что с сегодняшнего дня он освобождается от должности.
Дара. От какой должности?
Живка. От должности мужа.
Дара. Ничего не понимаю. С тех пор как ты стала министершей, ты все время говоришь каким-то официальным языком. От чего ты его освободила?
Живка. Я сказала, что с сегодняшнего дня он тебе больше не муж:. Ну, теперь понимаешь?
Дара. Как?! А почему?
Живка. Потому, что для тебя нашлась выгодная партия.
Дара. Господи, мама, какая партия?!
Живка. Прекрасная… человек из подходящего тебе общества. Почетный консул Ни… не могу вспомнить, чей он консул, да тебе все равно. Иначе, Риста Тодорович, торговец.
Дара. Более мой, мама, да ведь я замужем!
Живка. Ну, это мы отменим. Разве ты сама не видишь, что он тебе не подходит. Пустое место! Человек, единственное занятие которого – зять. Дара. Но, мама, он чиновник!
Живка. Э, какой там чиновник. То работает, то болтается. Мы уж три раза бегали его спасать. Получилось же так, что ты влюбилась, а мы проморгали, а теперь голова от забот пухнет. Хорошо еще, что до сих пор терпели – не было ничего другого, вот и терпели. А теперь, слава богу, можно и перестать.
Дара. Мама, бога ради, мама! Что ты говоришь! А меня ты спросила, согласна ли я?
Живка. Не спрашивала, подожду: сначала посмотришь на жениха, тогда спрошу.
Дара. Да бросьте вы этого жениха. Спросите лучше согласна ли я оставить мужа?
Живка. Да ведь он тебе не подходящая партия.
Дара. А пока я не была министерской дочкой, он для меня подходил?
Живка. И тогда не подходил.
Дара. А для меня подходил.
Живка. Так заверни его в бумагу, положи себе под подушку и стереги. Мне он не нужен. Знай, с сегодняшнего дня он мне больше не зять.
Дара. Но он мой муж:!
Живка. Так ты и в самом деле не хочешь оставить этого проходимца?…
Дара. Только в том случае, если узнаю, что он меня обманывает.
Живка. Ну, конечно, обманывает!
Дара. Кто это сказал?
Живка. Да ведь он мужчина, значит, должен обманывать жену. Так уж богом положено.
Дара. Если б я узнала…
Живка. Ну, будем живы-здоровы, узнаешь!
Дара. Пока сама не удостоверюсь, не поверю!
Живка. Ну, удостоверишься!
Дара
Живка. Ну, а чего ты тогда плачешь?
Дара. Не смеяться же мне после такого разговора. Плачу, конечно, плачу.
Анка
Живка. Пусть войдет.
Пера
Живка. Пожалуйста!
Пера. Я только зашел узнать, не понадобятся ли госпоже министерше мои услуги?
Живка. Спасибо. Сейчас ничего не нужно.
Пера. Я хотел просить госпожу министершу, чтобы она не забыла меня. Больше мне ничего не надо, лишь бы госпожа министерша меня не забыла.
Живка. Да, постойте, вот что мне пришло в голову. Вы знаете моего зятя?
Пера. Как не знать, очень хорошо знаю.
Живка. Прекрасно, а не знаете ли вы о нем что-нибудь такое?… Например, нет ли у него какой-нибудь женщины, с которой бы он… так, ну, как бы сказать… ну, вообще?…
Пера. Этого я не знаю!
Живка. Ну как же вы не знаете, мужчины должны друг о друге такое знать.
Пера. Извините, но я не из тех мужчин, которые рассказывают подобные вещи.
Живка. Но все-таки, вы могли что-нибудь слышать!..
Пера. Поверьте, госпожа министерша, я ничего не слыхал и, по правде говоря, не верю, что он такой.
Живка. Почему это вы не верите, «что он такой»! Каким же ему быть, как не таким! Неужели вы о нем никогда ничего такого не слышали?
Пера. Ей-богу, нет!
Живка. Просто не верится!
Пера. По правде говоря, сударыня, до сих пор он был просто бедным чиновником с маленьким жалованьем, а ведь женщины, знаете, денег стоят; ну, куда так бедному чиновнику с маленьким окладом, даже если бы он и захотел.
Живка. Значит, вы хотите сказать, что если чиновник получает мало, он должен быть верным мужем. Это не так!
Пера. Я не говорю – должен, бывают такие, что и при маленьком жалованье как-то устраиваются.
Живка. Как устраиваются?
Пера. Ну, боже мой, почем я знаю! Сам я никогда таким не был, но знаю, что другие… устраиваются…
Живка. Но все-таки, как же они устраиваются?
Пера. Ну, так… Извините, мне неудобно говорить вам такие вещи.
Живка. Да ничего, говорите!
Пера
Живка
Пера. Я счастлив, что мог оказать вам хоть небольшую услугу. А вы меня не забудете?
Живка. Не беспокойтесь!
Пера. Вы запомнили мое имя: Пера – писарь из административного отделения.
Анка
Живка. Подойдите сюда, поближе!
Анка. Что это вы, барыня, на меня так смотрите?
Живка. Сейчас отвечу. Скажите, Анка, вы нравитесь мужчинам?
Анка. Боже мой, откуда мне знать, нравлюсь или нет!
Живка. Я хотела вас спросить, легко ли к вам пристают мужчины?
Анка. Да как вам сказать, барыня. Мужчины есть мужчины, они… вообще легко пристают.
Живка. Так. Вот я о чем думаю, не могли бы вы, Анка, оказать мне большую услугу, я вас щедро награжу.
Анка. Почему бы нет, барыня. А какую услугу?
Живка. Это… пусть мой зять к вам пристанет.
Анка. Ию-ю!..
Живка. Ах, оставьте ваше «ию-ю» и скажите, можно ли так сделать?
Анка. Ну, право, барыня, как же я… я ведь не такая. Ию-ю, как вы плохо обо мне думаете!
Живка. Э, сделайте так, и я буду о вас думать хорошо.
Анка. Ию, как же, ведь ваш зять – женатый человек.
Живка. Известное дело, женатый, не будь он женат, я бы с вами об этом и не говорила.
Анка. Не знаю, барыня, а может быть, вы хотите меня испытать?
Живка. Да чего мне вас испытывать. Мне надо именно это – вот и все. Знаете, Анка, если вам удастся, вы получите два класса.
Анка. Ию-ю, какие классы?
Живка. Да нет, я просто так говорю. Вам прибавят жалованье, а заставлю своего мужа дать вам из банка тысячу динаров для хозяйственных целей.
Анка. Вот было бы хорошо!
Живка. А как вы думаете, захочет он к вам приставать?
Анка. Не знаю, но, как говорится: все мужчины одинаковы.
Живка. Конечно!
Анка. Только я вас очень прошу, скажите, что вы от меня хотите, что я должна сделать и до каких пределов могу дойти.
Живка. Доходите до чего хотите, это меня не касается. Главное, чтобы вы заманили моего зятя к себе в комнату, а я его там застала.
Анка. Застать его? Ию, барыня, но ведь я многим рискую.
Живка. Черт возьми, чем вы рискуете?
Анка. А как же! Получится, что я виновата, и все свалите на меня.
Живка. Не беспокойтесь, это моя забота.
Анка. А больше вам ничего не нужно, только чтобы он пришел ко мне в комнату?
Живка. Хорошо бы заставить его снять сюртук, чтобы захватить его без сюртука.
Анка. Только сюртук?
Живка. Ну, а что еще?
Анка. Это легко сделать, я натоплю печку.
Живка. Теперь, в апреле месяце?
Анка. Ну и что! Значит, вам больше ничего не нужно, только чтобы он пришел ко мне в комнату и снял сюртук?
Живка. С меня хватит этого.
Анка. Я еще раз прошу вас, барыня, чтобы потом не получилось, будто я отбивала мужа у молодой барыни, а то все свалят на меня.
Живка. Я же сказала, не беспокойтесь.
Анка. А если молодая барыня на меня рассердится?
Живка. Сердиться в этом доме только я одна имею право, никто другой.
Анка. Ну, в конце концов, если вам угодно…
Живка. Вы надеетесь, что сумеете?
Анка. Боже мой, не могу сказать заранее! Надеюсь. Вы ведь знаете, большинство мужчин легко
поддается женщинам.
Живка. Только, разумеется, все надо сделать так, чтобы он не заметил, что это нарочно. И потом нужно, чтобы это случилось скорее, как можно скорее.
Анка. Рассчитывайте на меня, барыня, я сделаю
все, что могу.
Живка. Ну, с богом, потом доложите.
Анка. Хорошо, барыня.
Васа
Живка. А, это ты, Васа, откуда ты?
Васа. Как откуда? Кому же еще к тебе приходить, как не мне… Сейчас мимоходом встретил госпожу Виду, прежнюю Драгину свекровь, она и говорит: «Что это вы так загордились, господин Васа, наверное потому, что вы министерская родня!»
Живка. А с чего ты так загордился?
Васа. Как с чего! Ведь я тебе дядя, самый близкий родственник, вот меня из-за тебя и уважают. Знаешь, Живка, сидим мы как-то в кофейне, а я возьми да скажи: «Схожу-ка я ненадолго к своей племяннице, министерше, на чашку кофе!» А они-то все, кто был возле стола, сняли шапки. «С богом, господин Васа!», «Счастливого пути, господин Васа!», «Увидимся ли мы с вами завтра, господин Васа?» А мне, по правде говоря, это нравится, приятно, будто живот щекочут.
Живка. Конечно, приятно!
Васа. Знаешь, с каких пор я жду, чтобы кто-нибудь из нашей родни так… как бы это сказать… выскочил, чтобы его слышали, видели, чтобы он прославился. Ведь такая большая родня – и никого!.. Раньше я думал, Иова Поп Арсин всех перепрыгнет. Он был шустрый ребенок, и в нем было что-то барское. Я, как сейчас помню, всегда говорил: «Наш Иова далеко пойдет!» Вот он и дошел… до каторги. Потом большие надежды я возлагал на Христину, дочь тетки Дацы. Красивая она была, словно родилась быть большой барыней, и в школе хорошо училась, да как-то запуталась. Ей надо сдавать на аттестат зрелости, а она уж на девятом месяце. После этого я прямо руки опустил, как вдруг ты выскочила в министерши. Да сохранит ее бог, сказал я своей Кате. Говорил я, что из нашей родни должен кто-нибудь высоко подняться. Живка. Ладно, только я не вижу, какой прок родне от того, что я стала министершей?
Васа. Боже мой, Живка, что ты говоришь! Неужели ты не хочешь немножко подумать о своей родне?
Живка. То есть как это подумать?
Васа. Ну так, позаботиться! Для чего же ты стала министершей, если не будешь заботиться о своей родне. Не говори, что тут слишком много забот и что этого нельзя сделать. Среди нас нет никого, кто мог бы стать государственным советником, архиереем или кем-нибудь в этом роде, но у всех есть какие-то мелкие желания, мелкие требования и, право, Живка, тебе надо о них позаботиться.
Живка. Вот именно, как же, только мне о них и заботиться!
Васа. Не говори так, Живка, послушай меня! Запомни, что я скажу: никто на свете не может так навредить, как родня, никто не сможет так опозорить, оговорить и обругать, как родня. Говорят, опасно попасть в газеты! Но что там газеты, они гораздо менее опасны, чем родственники. Поэтому, знаешь, с родней лучше добром. Наконец, такой порядок существует. Каждый министр прежде всего заботится о своей родне, а потом уж о государстве. В конце концов родня-то его и связывает с государством.
Живка. Неужели ты думаешь, что я посажу себе на шею всю нашу родню?
Васа
Живка. Откуда девятнадцать, побойся бога, Васа. Ведь это целое войско. Кого же ты сюда понаписал?
Васа
Живка. Ох, уж эта тетя Савка! Дала взаймы двести динаров и тоже сюда влезла. Отдам ей двести динаров – и хватит с нее.
Васа
Живка. Вычеркни. Она сказала, что я сплетница.
Васа. Не делай этого, Живка. Это она говорила раньше, пока ты не была министершей, а теперь, уверяю, она ни за что бы так не сказала. А потом нельзя же обращать внимание на слова родни. Ведь и ты про меня говорила, что я кабацкий завсегдатай и прохвост, а видишь я это близко к сердцу не принимаю. Верно, из-за этого я к тебе и в дом не ходил, но, когда ты стала министершей, первым поспешил тебя поздравить.
Живка. А кого ты еще вписал?
Васа. Тетку Дацу и ее дочь Христину.
Живка. А-а… ту, что держала на аттестат?
Васа. Ну да!
Живка. А чего ей нужно? Выдержала экзамен, ну и на здоровье.
Васа
Живка. Тот, что с каторги?
Васа. Да.
Живка. Это еще кто?
Васа. Не знаю, но он говорит, что он наш родственник.
Живка
Васа. И я не слыхал, Живка, он говорит:»Дядя Баса, мы родственники».
Живка. А что, он стал родственником после того, как я стала министершей, или раньше тоже им был?
Васа. Я его никогда не слыхал и не видал.
Живка. Ладно, дядя Васа, что ты теперь хочешь с этим списком делать?
Васа. Хочу, чтобы ты их приняла, Живка.
Живка. Кого?
Васа. Родню. Ты их примешь, каждый пусть скажет, что ему надо, а мы посмотрим, что можно будет сделать. Все жалуются, что, когда они к тебе пришли, ты не захотела их принять.
Живка. Неужели весь список принимать? На это понадобится десять дней, а у меня столько дел, что некогда пообедать как следует.
Васа. А принять надо. Раз нельзя по-другому, я, если хочешь, соберу их вместе, и ты примешь всех сразу. Хочешь?
Живка. Ну, так еще можно. Но только пусть не обижаются, что я их приму всех скопом.
Васа. Я скажу, что сейчас ты иначе не можешь. А попозже, когда народ схлынет, как-нибудь еще позовешь.
Живка. Ладно, пусть приходят завтра после полудня.
Васа. Хорошо, завтра! Ну, спасибо, Живка. А то мне невозможно мимо них спокойно пройти. Раз я к тебе всех ближе, все ко мне: «Что же это, дядя Васа, почему нам нельзя прийти к Живке?» Окружили меня, как будто я сам – министерша. Пойду сию минуту всех обегу и назначу свидание. Значит, до завтра?
Живка. Ладно!..
Васа. Это лучше всего. Соберу всех вместе, всю родню, а ты сделай, что можешь, а не сможешь – пообещай. Знаешь, ведь иной раз и обещанья хватит. Ну, привет Даре и зятю. До свидания!
Живка
Нинкович
Живка. Благодарю вас! Садитесь, пожалуйста! Я вас побеспокоила…
Нинкович. Для меня это большая честь!
Живка. Я хотела просить вас об одной услуге…
Нинкович. Можете на меня вполне рассчитывать, сударыня. Же сви ту та фе а вотр диспозисион![1]
Живка. Говорят, вы знаете все правила… Ну, как это сказать…
Нинкович. Правила хорошего тона; ле бон тон ди гран монд.[2] О, сударыня, хороший тон – для меня почти воздух, без него я не могу дышать, аристократизм – моя натура.
Живка. Вы понимаете, я должна у себя принимать. Думаю завязать отношения со здешними иностранными посланниками и хочу завести в моем доме хороший тон.
Нинкович. Это вам подойдет. Поверьте, вы хорошо сделали, что обратились ко мне.
Живка. Да, мне говорили…
Нинкович. Госпожа Драга, пока была министершей, ни одного, даже самого маленького шага не делала, не посоветовавшись со мной. Я составлял ей меню ужинов, обедов, по моему вкусу она обставила свой будуар, я устраивал ее приемы, выбирал туалеты. У меня, знаете, особо изысканный вкус. Ен гу парфе.[3] Живка. Скажите пожалуйста! А я как раз думаю сделать себе вечернее платье.
Нинкович
Живка. Поедемте вместе со мной к портнихе
Нинкович. С величайшим удовольствием!
Живка. А что вы еще рекомендуете мне для хорошего тона?
Нинкович. Ах, да… главное. Се ла шоз пренсипал.[5]
Живка. Я сегодня вставила золотой зуб.
Нинкович. Хорошо сделали, в этом есть шик, это придает улыбке шарм.
Живка. Расскажите мне все, что относится к хорошему тону и что еще надо сделать. Я все исполню.
Нинкович. Знаете ли вы какую-нибудь игру в карты?
Живка. Знаю, в «жандарма».
Нинкович. Ах, нет!.. Вы должны научиться играть в бридж.
Живка. Во что?
Нинкович. В бридж. Без бриджа невозможно представить себе даму высшего общества. Особенно если вы намерены принимать у себя дипломатический корпус. Дипломатический корпус без бриджа – это не дипломатический корпус.
Живка
Нинкович. Госпожа, разумеется, курит?
Живка. Вот уж нет! Я и дыма-то не выношу.
Нинкович. Придется, сударыня, научиться, ведь нельзя себе представить светскую даму без папиросы.
Живка. Боюсь задохнуться от кашля.
Нинкович. Ну, знаете, ради хорошего тона можно и потерпеть. Ноблес оближ.[6] И еще, сударыня, если только вы разрешите спросить вас кое о чем?…
Живка. Это тоже для хорошего тона?
Нинкович. Да, сударыня. Только этот вопрос, как бы сказать… не поймите меня дурно, вопрос очень деликатен… Ин кестион ту та фе дискрет.[7]
Живка. Пожалуйста!
Нинкович. Есть у госпожи любовник?
Живка
Нинкович. Я вас предупредил, что вопрос очень деликатен, но, если вы хотите быть светской дамой, ин фам ди монд,[8] вы должны иметь любовника.
Живка. Сударь, но ведь я порядочная женщина!
Нинкович. Екселан![9] Это-то и интересно; ведь если любовника заводит непорядочная женщина, это совершенно неинтересно.
Живка. Только этого еще не хватает.
Нинкович. Уверяю вас, сударыня, что вы сможете стать светской дамой высшего общества, ин фам ди монд, только играя в бридж, куря и имея любовника.
Живка. Ию-ю, как трудно. Ну, что касается бриджа и куренья – это еще так-сяк, ну, а вот… насчет любовника…
Нинкович. Вы меня спросили, и я счел своей обязанностью быть с вами откровенным и ответить. Конечно, ваше дело, как поступить. Вы можете быть министершей без бриджа, папирос и любовника и вообще без светскости…
Живка. Ну, хорошо, а госпожа Драга тоже играла в бридж?
Нинкович. Конечно! Научилась!
Живка. И курила?
Нинкович. Конечно.
Живка. И… это?
Нинкович. Да, сударыня, да, у нее был и любовник.
Живка
Нинкович. Я.
Живка. Вы? А госпожа Ната тоже училась хорошему тону?
Нинкович. Еще как!
Живка. А кто у нее был?
Нинкович. Тоже я.
Живка. Как же это вы… так подряд?
Нинкович. Как только кабинет подает в отставку, даю отставку и я.
Живка. Значит, вы только до тех пор, пока особа находится в правительстве?
Нинкович. Да, сударыня! Пока госпожа министерша в правительстве, она должна быть светской дамой, а когда она больше не в правительстве, то может ею и не быть.
Живка. По правде говоря, у меня это никак не укладывается в голове.
Нинкович. А между тем нет ничего легче. Из всего, что я вам сказал, наиболее трудное – бридж. Что касается куренья – ну немного покашляете, и готово дело; с любовником – слегка скомпрометируете себя, и все в порядке. А бридж, поверьте, очень трудная и сложная игра. Ен же комплике, ме тре дистанге.[10]
Живка. Но, сударь, я хотела бы остаться порядочной женщиной.
Нинкович. Да оставайтесь, кто вам мешает!
Живка. То есть как «оставайтесь», а бридж… Ведь, если я начну играть в бридж, разве я останусь порядочной?
Нинкович. А почему бы и нет?
Живка. Нет, не бридж. Я не то хотела сказать… По правде говоря, у меня все перепуталось, и я не понимаю, что говорю! То, что вы говорите, в голове не укладывается!
Нинкович. Видите ли, сударыня, не так важно иметь любовника для себя, как для общества. Вы должны скомпрометировать себя, если хотите быть светской женщиной. Воала, са се ле пренсип фондаментал![11]
Живка. А как, по-вашему, мне скомпрометировать себя?
Нинкович. Надо, чтобы уже на первом, самом ближайшем, приеме у той или иной дамы вы стали предметом разговора. Скажем, пусть одна дама потихоньку шепнет другой: «Кто бы мог сказать подобное о госпоже Живке?», «А что такое?» – спросит другая дама. «Невероятно, скажет первая, но я сама достоверно слышала… подумайте, госпожа Живка отбила Нинковича у госпожи Натальи!»
Живка. Значит, начнут шептаться.
Нинкович. Но, весьма вероятно, сударыня, что найдутся и такие, которые станут за вас заступаться. «Ох, я этому не верю, не может быть, я знаю госпожу Живку, она не такая!» Так вот, тем, кто вас защищает, надо будет заткнуть рот.
Живка. Как? Заткнуть рот тем, кто за меня заступается?
Нинкович. Конечно! Именно им. Вы спросите: как? Очень легко и просто. Д'ин мани ер биен семпл![12] Вы должны приложить все усилия, чтобы министр дал мне повышение на класс, это прежде всего. Правда, мой министр может вам сказать: «Ведь он же получил повышение два месяца тому назад?» А вы ответите: «Но ведь то было при старом правительстве, а надо, чтобы он и при этом получил». Вы спросите – почему? Потому, сударыня, что это лучше всего заткнет рот тем, кто пытался бы защищать вас. А уж если мы им заткнем рот, о, тогда начнут шептаться со всех сторон.
Живка. Значит, надо, чтобы только шептались – и больше ничего?
Нинкович. О да! Этого вполне достаточно! Се сифизан![13]
Живка
Нинкович. Почему бы нет? Можно и так! Ca ва оси.[14]
Живка. Удивительное дело – хороший тон! Бывают женщины порядочные для общества, а на самом деле непорядочные, а здесь совсем наоборот! Ну, хорошо. Вы будете моим любовником?
Нинкович. Это, сударыня, дело вашего вкуса, дело ваших… как бы это выразиться, ин кестион де во сантиман ентим!..[15] Только, если вы спрашиваете моего совета, вам лучше взять кого-нибудь, кто уже имел практику.
Живка. То есть как это, имел практику?
Нинкович. Ну, скажем, я уже знаю все способы, чтобы вас очень быстро скомпрометировать; я сумею развернуть столько дел и придать им такую своеобразную форму, ин форм спесиал,[16] что в конце концов вы даже сами начнете о себе скверно думать. И, наконец, – е са ла шос пренсипал,[17] – когда кабинет подаст в отставку, я сумею понять, что моя обязанность также подать в отставку. В остальном можете расспрашивать меня о чем угодно и получите – я в этом уверен – самую приятную информацию.
Живка. Что за напасть на меня свалилась! Умри я вчера, этого сегодня не произошло бы.
Нинкович. Да, но если бы вы вчера умерли, сегодня вы не были б госпожой министершей.
Живка. И то верно!
Нинкович. Боже мой, дело очень простое. Се семпл, ком ту.[18] Что касается бриджа – в нем вы можете поупражняться, в куренье также, ну, а что касается любовника, тут вам практика не нужна.
Живка. Что такое вы говорите – «практика не нужна». По-моему, вы обо мне как-то плохо думаете.
Нинкович. Сударыня, вы лучше всех увидите, как я все намерен осуществить, если мы сейчас нее перейдем к делу.
Живка
Нинкович. Я думаю так: бриджу, например, мы начнем учиться с завтрашнего дня. Курить можете попробовать уже сейчас.
Живка. И тут я могу попробовать сразу. Вы что-то очень меня обкручиваете, в конце концов получится, что я стану непорядочной женщиной.
Нинкович. Пардон, мил фуа пардон![19] Я не перехожу границ в советах, которые должен был вам дать, если вы на них еще полагаетесь. Но, если в моих советах есть для вас что-то неугодное, я всегда готов ретироваться. Вы желали, чтобы я познакомил вас с правилами хорошего тона…
Живка. Да… я и сама вижу, вы не виноваты, только, знаете, как-то…
Нинкович
Живка. Подождите! Я вижу, что так должно быть, конечно, вижу, но, знаете, как-то… не так-то легко бросить стыд под ноги.
Нинкович. Когда же вы желаете?
Живка. Хорошо. Давайте, скажем, завтра начнем учиться бриджу. А вот папиросу мне дайте.
Нинкович
Живка. А насчет этого… нельзя ли немного подождать?
Нинкович. Если у вас не хватает храбрости, лучше об этом и не думать.
Живка. Ох, братец ты мой!.. В конце концов будь что будет! Ну, считайте, что с сегодняшнего дня вы назначены на должность.
Нинкович. На какую должность?
Живка. Ну… эту… любовника.
Нинкович. Да?
Живка. Ну, теперь что бог даст. Раз это хороший тон, пусть будет так, как требуется!
Нинкович. Еще один вопрос. Угодно ли, чтобы я писал вам любовные письма или нет?
Живка. Какие любовные письма?
Нинкович. Такие. Есть дамы, которым доставляет особое удовольствие каждый день получать маленькое розовое письмецо, полное нежных слов.
Живка. Ишь ты! Я никогда в жизни таких не получала.
Нинкович. Се ком ву вуле[20]
Живка. Ну, напишите одно, а там я посмотрю, как получится. Если понравится, закажу вам еще несколько.
Нинкович. Пожалуйста. Как только приду в канцелярию. Через десять минут у вас будет любовное письмо. А теперь, вашу ручку, дорогая моя приятельница!
Анка
Живка. Да, одна…
Анка. Вы, барыня, выглядите так, будто чем-то расстроены… перепуганы, что ли?
Живка. Да, я перепугалась… черт знает, что со мной. Не легкое дело, Анка, быть министершей!.. Я и не знала, что это так трудно. Пойду прилягу, отдохну, у меня что-то голова закружилась.
Анка. Вот, видите, даже другое платье надела.
Живка
Анка, Чеда.
Чеда
Анка
Чеда. Так, так!
Анка. Ведь я молодая. Нужно же и мне кому-нибудь понравиться!
Чеда. Конечно!
Анка. Вот, барин, например, никогда на меня не обращает внимания.
Чеда. А зачем мне обращать на вас внимание?
Анка. Боже мой, ведь вы же мужчина!
Чеда. Знаю, что я мужчина, только…
Анка. А знаете, как говорится: все мужчины одинаковы.
Чеда. Это так, только вы, Анка, должны знать, что я человек порядочный.
Анка. А ко мне как раз порядочные-то мужчины больше всего в жизни и приставали.
Чеда. Верю. Но я-то ведь не совсем порядочный.
Анка
Чеда. Гм! Гм!
Анка. Ой, я видела вас во сне – и, знаете, как хорошо…
Чеда. Вот что, Анка, сон вы мне после расскажете, а сейчас я нахожусь в таких обстоятельствах, что мне явь кажется сном. Ну-ка, душенька, посмотрите, где моя жена. Мне с ней надо поговорить.
Анка. Хорошо, только вы разрешите рассказать вам сон?
Чеда. Конечно!
Анка
Чеда
Дара
Чеда. Я? У адвоката.
Дара. Что тебе от него надо?
Чеда. Хотел узнать, есть ли такой закон, чтобы замужнюю женщину могли выдать замуж!
Дара. Нечего было и спрашивать.
Чеда. То есть как нечего? Разве тебе твоя мать ничего не сообщила?
Дара. Сообщила, ну и что?
Чеда. Разве она не сказала тебе, что ты должна стать госпожой Никарагуовицей?
Дара. Господи, неужели ты все это принимаешь всерьез?
Чеда. Ну как же не всерьез, если этот Никарагуа сегодня придет на тебя смотреть.
Дара. Он может на меня смотреть, сколько хочет. Вопрос в том, захочу ли я на него смотреть.
Чеда. Ну, хорошо, а что ты сказала матери, когда она говорила тебе о замужестве?
Дара. Сказала, что я замужем, что у меня есть муж и я не собираюсь его оставлять.
Чеда. А что ты скажешь ему?
Дара. Кому ему?
Чеда. Да Никарагуа!
Дара. Скажу то же самое.
Чеда. Несмотря ни на что! Она думает, что если она министерша, то может издать приказ: моего зятя освободить от нынешней должности зятя и направить на работу… черт ее знает, на какую работу она меня перевела бы! Она думает, что можно зятьев так вот менять и назначать. Нет, милая, это не пройдет!
Дара. Все еще никак не могу поверить, что она это серьезно.
Чеда. Вполне серьезно, я тебе говорю. Сват уже покончил с женихом, все устроено. Скажи, ты знаешь, кто этот сват?
Дара. Нет, не знаю.
Чеда. Зубной врач, который вставил ей золотой зуб. Она приходит к зубному врачу, садится в его железное кресло: «Очень прошу, – я пришла сменить зуб и переменить зятя». Вот спасибо! Раз уж она так начала, может быть, она пойдет к зубному врачу и скажет: «Знаете, я пришла, чтобы вы запломбировали мне зятя».
Дара. Боже, Чеда, что за чепуху ты городишь!
Чеда. Она на все способна! Видишь, совершенно потеряла разум, став министершей.
Дара. Ничего она не сможет сделать, если я не захочу.
Чеда. А ты уверена в себе?
Дара. До тех пор, пока убеждена, что ты мне не изменяешь.
Чеда. Я? С чего ты взяла?
Дара. Мать сказала, что она мне это докажет.
Чеда. Вот, вот, я и говорю, она еще меня запломбирует. Говорю тебе, а ты не веришь.
Курьер. Письмо госпоже Попович, министерше.
Чеда
Курьер. Приказано передать письмо барыне в собственные руки!
Дара. Пойду позову маму.
Чеда. А я лучше уйду, чтобы с ней не встречаться.
Живка
Курьер. Да, барыня, от секретаря господина Нинковича.
Живка
Действие третье
Пера, Анка.
Анка
Пера. Очень хорошо, целую руки госпожи министерши. Собственно говоря, ей незачем тратить на меня свое драгоценное время. Будьте добры, скажите госпоже министерше, что я хотел только просить, чтобы она обо мне не забыла.
Анка. Я передам, сударь.
Пера. А мое имя вы знаете?
Анка. Да: господин Пера, писарь.
Пера. Не просто Пера-писарь, а скажите: Пера – писарь из административного отделения.
Анка. Так и скажу.
Пера. Прошу вас, так и скажите. До свидания.
Васа. Добрый день. Барыня дома?
Анка. Дома.
Васа. Собственно говоря, мне важнее, дома ли зять Чеда. У меня к нему одно дело, по приказу барыни.
Анка. Интересно, у меня к нему тоже одно дело по приказу барыни.
Васа. Может быть, она нам обоим поручила одно и то же?
Анка. Должен он снять сюртук?
В ас а. Кто?
Анка. Господин зять.
Васа. Какой сюртук, братец ты мой?
Анка. Значит, у вас другое дело.
Васа. А он дома?
Анка. Дома.
Васа. Позови его, пожалуйста.
Анка. Сейчас!
Чеда. Добрый день, дядя. Вы меня звали?
Васа. Да, у меня к тебе важный разговор.
Чеда. Это вы как представитель госпожи министерши?
Васа. Не как представитель, а как дядя. Разве я ей не дядя?
Чеда. Конечно!
Васа. Ну и что?
Чеда. О чем таком – наверное очень важном – вы хотите поговорить со мной от имени вашей племянницы?
Васа. Ведь тебе уже известно, что Живка намерена сделать с Дарой. Сам понимаешь, она мать, у нее всего одна девочка: нужно подумать, как о ней позаботиться.
Чеда. Как это позаботиться?
Baca. Да так, позаботиться. Сам понимаешь – ведь ты умный человек, – Дара не ребенок, ей уже двадцать лет, пора подумать о ее замужестве.
Чеда. Господи, дядя, о каком замужестве?! Ведь она уже два года замужем за мной!
Васа. Конечно, не скажу, что это не так. У меня, видишь, такой характер, что я никогда не могу сказать нет, если это да. Только…
Чеда. Только что?
Васа. Мы это замужество не принимаем в расчет.
Чеда. То есть как, не принимаете?
Васа. Да так, братец. Играем мы с тобой, скажем, в таблички, что ли. Сыграем одну партию, и я тебе скажу: знаешь, Чеда, давай-ка не будем считать эту партию и начнем сначала.
Чеда
Чеда. И эта партия в таблички, которую я уже два года играю, ничего не стоит?
Васа. Возьми губку, намочи ее и сотри с доски, вот и все! Теперь ты меня понимаешь?
Чеда. Понимаю, как не понять!
Васа. Вот, видишь, об этом-то я и хотел с тобой поговорить. Ведь ты, братец, умный и, кроме того, сообразительный человек. Мы с тобой легко столкуемся.
Чеда. Надеюсь.
Васа. Прежде всего скажи мне, братец, зачем тебе жена? Если ты здраво подумаешь, то сам увидишь, что это вовсе не такая уж нужная вещь. Понимаю, когда ты говоришь: мне нужен дом – верно; или, скажем: мне нужен экипаж: – и это верно; или, предположим – мне нужно зимнее пальто. Все это я понимаю, но сказать – мне нужна жена… Этого, по правде говоря, я понять не могу.
Чеда. То, что вы говорите, верно… В ваши годы…
Васа. Э, когда я был моложе, мне она еще меньше была нужна.
Чеда. Тоже правильно.
Васа. Конечно, правильно. И потому, видишь ли, я тебя и спрашиваю, как умного человека: зачем тебе жена?
Чеда. Она мне совершенно не нужна.
Васа. Конечно, нет.
Чеда. Вы правы. Только я прошу вас, дядя Васа, объясните мне, зачем жена Никарагуа?
Васа. Какому Никарагуа?
Чеда. Ну, тому, который должен жениться на моей жене. Видите, я тоже спрашиваю, зачем ему жена?
Васа
Чеда. Есть такие!
Васа. Но ведь ты, разумеется, не из таких. Ты умный человек, и, если захочешь меня послушать, лучше всего, братец, оставь-ка свою жену. Жена тебе не нужна – ты и сам так говоришь, а раз она тебе не нужна, оставь ее. Вот я и должен был у тебя спросить от имени Живки: хочешь ты ее оставить или нет?
Чеда. Значит, это все, что вы должны были у меня спросить от имени госпожи Живки?
Васа. Да, больше ничего!
Чеда. Ну, скажите госпоже Живке, что я не хочу, ее оставить.
Васа (в
Чеда. Я предпочел бы и жену и класс.
Васа. Тертой редьки тебе! Ты хочешь и арбуз и дыню?
Чеда. Подождите, я не все сказал. Еще больше я хотел бы жену и два класса.
Baca. Ух! Если ты начнешь как на аукционе набавлять, то, пожалуй, скажешь еще, что тебе нужны две жены и четыре класса. Так, приятель, не бывает! Чего не бывает, того не бывает! Нет, ты послушай меня хорошенько и здраво рассуди. Видишь ли: жену ты всегда сможешь найти, а класс, ей-богу, – нет. А всякий разумный человек смотрит, как бы прежде всего схватить то, что трудно достается. Разве не так? Вот, братец. Если ты человек практичный, ты не будешь увлекаться теориями. Ведь поразмысли здраво: жена – это теория, а класс, братец ты мой, – практика. Так ведь?
Чеда. Слушайте, дядя Васа, я выслушал вас от начала до конца и знаю все, что вы мне скажете… Я вас, дядя, весьма ценю и уважаю, поэтому и хочу быть откровенным и скажу вам, разумеется, по секрету, на что я решился. Так вот я решил: зубному врачу-свату глотку засыпать зубами, Никарагуа – уши отрезать, а вам, дорогой дядя, – разбить нос!
Васа. Чеда, сынок, ты меня удивляешь, я не вижу, чтобы мой нос был в какой-нибудь связи с этим делом.
Чеда. А тогда не суйте его в дела, которые вас не касаются.
Васа. Хорошо, хорошо, больше я не стану вмешиваться. Но только смотри, не пожалей, если с тобой случится что-нибудь такое, чего ты не хочешь.
Чеда. А вы и об этом подумали?
Васа. Мы не думали, но, знаешь, раз я самый близкий человек, у кого же Живке спросить совета, как не у меня. А я, как человек, опытный в таких делах, говорю: «Знаешь что, Живка, переведи ты этого лодыря в Иваницу, увидишь, как он запоет».
Чеда. Значит, это вы ей посоветовали?
Васа. Э, если б кто другой, она бы и не вспомнила.
Чеда. Хорошо, дядюшка, купите себе сейчас же пластырь для носа, а я буду готовить чемоданы, чтобы отправится с женой в Иваницу.
Васа. Да что Дара с ума, что ли, сошла, туда ехать: у нее отец – министр, а она поедет в Иваницу.
Чеда. Послушайте-ка, сударь. Идите позовите сюда вашу племянницу, госпожу министершу, и мы сразу рассчитаемся.
Васа. Ну, так нельзя! Прежде всего Живка приказала сообщить тебе, что с этого момента она больше не считает тебя своим зятем, не хочет с тобой разговаривать, как с зятем, а если у тебя будет к ней какое-нибудь дело, можешь прийти, как посторонний, передать через прислугу свою визитную карточку, просить принять и разговаривать с ней только официально.
Чеда. Так и приказала? А не говорила ли она вам, что мне надо надеть цилиндр?
Васа. Ну, и цилиндр.
Чеда. Может быть, и перчатки?
Васа. Разумеется, и перчатки.
Чеда. Очень хорошо, тогда передайте, что я пойду оденусь и явлюсь к ней.
Живка
Васа. Поди, поди сюда!
Живка. Он ушел?
Васа. Ушел!
Живка
Васа. Что говорит? Ничего. Если б ты слышала, Живка, как я с ним умно разговаривал, то поверила б, что всякий другой человек сдался бы. Но он, братец мой, невероятно упрям.
Живка. Значит, он не хочет добром?
Baca. И слышать не желает! Он даже грозит отрезать уши, засыпать глотку зубами и разбить нос. Мне он посоветовал сегодня же купить пластырь – ведь последняя его угроза ко мне относится.
Живка. Э, раз он добром не хочет, мы ему покруче завернем.
Васа. И это я ему говорил.
Живка. Сегодня же постараюсь перевести его в Иваницу.
Васа. И это я ему говорил.
Живка. А он что?
Васа. Говорит, что поедет и в Иваницу, но увезет с собой и жену.
Живка. Тертой редьки ему!
Васа. И это я ему говорил.
Живка. Что?
Васа. Да вот, тертой редьки ему…
Живка. Он думает, что я тут с ним не справлюсь. Я ему уже замесила пирог, жду только, когда Анка затопит печку, чтобы его испечь. Дара от него отвернется и никогда даже не взглянет. Коли бог даст, ты еще сегодня это увидишь и услышишь. А ты сказал ему, что он для меня больше не зять?
Васа. Как же, я говорил, что если ему будет нужно, он может к тебе прийти только официально.
Живка. Хорошо ты ему сказал.
Васа. Слушай, Живка, теперь надо привести родню.
Живка. Опять ты с этой родней.
Васа. Я им вчера сказал, чтобы они в этот час собрались у тетки Савки, и я всех вместе приведу. Не дело их обманывать.
Живка. Ну ладно, приведи уж их всех разом, и я сниму с себя эту заботу. Только, пожалуйста, чтобы они долго не задерживались! Сам знаешь, к нам сегодня на свидание новый зять придет.
Васа. Не беспокойся, я им скажу, чтобы они покороче.
Живка, Анка.
Анка
Живка. Господи, Анка, как ваши дела? Вы что-то очень неповоротливы, как будто бог весть какое трудное дело заманить мужчину к себе в комнату.
Анка. Дело не трудное, нельзя сказать, что трудное, но, знаете: нужен подходящий случай, а то полон дом народу, и я никак не могу застать барина наедине.
Живка. Слушайте, Анка, мне нужно, если можно, сделать это сегодня же.
Анка. Хорошо, барыня, тогда я начну действовать более открыто. Я ведь, знаете, начала издалека.
Живка. Чего там издалека. Начните вблизи, такие вещи вблизи лучше получаются.
Анка. Хорошо, барыня!
Жандарм
Живка. Негодный, ты опять что-то натворил!
Жандарм. Прошу покорно, госпожа министерша, он ударил кулаком по носу сына английского консула и обругал его отца, а господин начальник…
Живка. Что ты говоришь?! Ию-ю, меня хватит удар! Анка, Анка, скорей воды…
Разбил ему нос, обругал отца… сына английского консула! Убей тебя бог, упаси боже! Разбойник, ты хочешь меня уморить, ты хочешь меня живой свести в могилу!
Жандарм. Я могу идти?
Живка. Можешь, служивый, скажи господину начальнику: я уж… скажи ему, я ему все кости переломаю.
Жандарм. Понятно!
Живка
Рака Ничего!
Живка. Как так ничего, когда ты разбил нос сыну английского консула! Ну ладно, разбил нос, бывает, что кулак иногда сорвется, но зачем ты обругал его отца?
Рака. А он меня!
Живка. Врешь, он так не умеет, он воспитанный ребенок.
Рака. Он меня обругал. Я ему по-хорошему говорю: «Сойди с дороги или я тебе дам». А он мне: «Ол раит»! – а «ол раит» по-английски значит, что он ругает моего отца.
Живка. Врешь!
Рака. Верно, меня так на уроке учили.
Живка. Раз он тебе сказал «ол раит», почему ты ему не сказал «ол раит»?
Рака. Он бы меня не понял. А потом, я не я был бы, если бы не сказал ему совсем вежливо: «Куш, свинья»! А он мне опять – «ол раит». Э, тогда я больше не выдержал – и как дал ему по носу! И обругал его отца.
Живка. Негодяй! Знаешь ли ты, что это английский отец. Это ведь не наш отец, которого можно обругать, как вздумается, а английский! Ию, ию, ию, господи боже, что мне с ним делать! Уведи его, Анка, от меня или я разорву его, как цыпленка. Уведи его с глаз моих!
Живка
Анка (поспешно
Живка. Да кто?
Анка. Рака.
Живка. Пусть попробует, я ему ноги переломаю. Погоди, я его научу уму-разуму. Он думает, что я его только отругаю. Подожди же!..
Чеда (в дверях
Анка
Чеда входит, одетый в черный праздничный костюм, на руках у него перчатки, на голове цилиндр.
Анка. Ию, что вы так нарядно оделись?
Чеда. Для вас, Анка; это мой свадебный костюм.
Анка. Э, мне нравится. И в таком виде вы придете и туда, ко мне в комнату?
Чеда. Ну да, для этого я так и оделся.
Анка. Правда?
Чеда. Приду, как сказал.
Анка. Сегодня?
Чеда. Да, сегодня.
Анка. А может быть, сейчас?
Чеда. Хорошо, можно и сейчас, только я попрошу вас предварительно доложить обо мне госпоже министерше.
Анка
Чеда. Да, и передайте ей мою визитную карточку.
Анка (крайне
Чеда. Всячески настаивайте, чтобы барыня меня приняла. Скажите, что у меня официальный разговор
Анка. Хорошо! А потом?
Чеда. А потом сговоримся.
Анка. Иду!
Чеда смотрит ей вслед и уходит в средине двери.
Живка
Анка. Да, господин зять. Он ждет в передней.
Живка. Скажите господину зятю, пусть убирается с глаз моих, я его не приму.
Анка. Но господин зять говорит, что у него официальный разговор.
Живка. А я сегодня настроена не официально Вот и все.
Анка. Но, барыня, если вы его не примете, то все испортите.
Живка. Что я испорчу?
Анка. Господин сказал, что после разговора с вами он придет ко мне в комнату.
Живка. Так и сказал?
Анка. Да.
Живка. Ладно. Скажи, пусть идет, я его приму!
Чеда, Живка.
Чеда
Живка
Чеда. Благодарю вас. Прошу извинить, что я взял смелость вас обеспокоить.
Живка. Что вам нужно?
Чеда. Я пришел, сударыня, по одному весьма деликатному делу, и я просил бы вас внимательно меня выслушать.
Живка. Можете говорить.
Чеда. Видите ли, сударыня, жизнь – необычайно сложное явление. Природа создала различные существа, но не установила законов об их отношениях друг к другу и дала им возможность создаваться и развиваться самим по себе, в тех или иных условиях или обстоятельствах; поэтому происходит много случайных, ненормальных явлений, столкновений отношений, которые выявляются часто в том или ином виде.
Живка. Вы, сударь, намерены читать мне лекцию или хотите что-то сказать?
Чеда. Извините, сударыня, но это введение было необходимо, прежде чем я перейду к самой сути.
Живка. Ну, переходите скорей к самой сути.
Чеда. Дело вот в чем, сударыня: у меня есть один приятель, молодой человек с будущим. Он хочет жениться и доверил это дело мне, прося быть сватом. Он уверен, что я добросовестно буду защищать его интересы, потому и доверился.
Живка. А какое мне дело до вашего приятеля и вашего сватовства.
Чеда. Сейчас я вам объясню. Он очень долго размышлял о женитьбе и никак не мог решиться. Мне он всегда говорил так: «Если я решусь жениться, то только на зрелой женщине».
Живка. Ну и ладно, пусть женится, если хочет, на зрелой женщине, а зачем вы все это мне рассказываете.
Чеда. Сударыня, он безумно влюблен в вас.
Живка. Что такое?…
Чеда. Он уверен, что вы созрели.
Живка
Чеда. Сегодня он заклинал меня со слезами на глазах: «Господин Чеда, вас знают в том доме, подите попросите для меня руку госпожи Живки!»
Живка
Чеда. Я ему ясно сказал: «Но ведь госпожа замужем!» А он говорит: «Это не имеет никакого значения, теперь и замужних женщин можно выдавать замуж!» Тогда я ему: «Но ведь она порядочная женщина!»
Живка
Чеда. И я ему то же самое сказал, а он говорит: «Если бы она была порядочной, то не принимала бы от меня любовных писем!»
Живка
Чеда. А я ему говорю: «Знаю, господин Нинкович, что, – вы ей писали любовное письмо, сам его читал!»
Живка. Кто читал?
Чеда. Да я!..
Живка
Чеда
Живка. Идите вы оба к черту!
Чеда. Он хотел бы прийти на свидание.
Живка. Ей-богу, слышишь, Чеда! Я не я буду, если ты не поедешь на свидание в Иваницу.
Чеда. Почему бы нет, очень охотно! Только прежде я пойду к господину министру, к Симе Поповичу, и попрошу его оставить жену, так как ей представилась выгодная партия для замужества.
Живка. Проваливай с глаз моих, если не хочешь, чтобы я тебе показала выгодную партию!
Чеда. Прошу вас успокойтесь, сударыня! Жизнь, как видите, весьма сложное явление. Природа создала различные существа, но не установила законов для взаимоотношений этих существ…
Живка
Дара
Живка. Дара, дитя мое, клянусь тебе, я его убью!
Дара. Боже мой, кого?
Живка. Этого, твоего!
Дара. За что?
Живка. Подумай, он осмелился надо мной издеваться. Я его убью, пусть я пойду на каторгу и пускай пишут и говорят: она пошла на каторгу за убийство зятя.
Дара. Ради бога, что он сделал?
Живка. Он пришел меня сватать.
Дара. Как это вас сватать?
Живка. Как сват.
Дара. Боже, мама, что вы говорите?
Живка. То, что говорю. Пришел, как сват, просить меня…
Дара. При живом муже?
Живка. Ты подумай!
Дара. Как можно сватать женщину при живом муже?
Живка. Теперь ты опять на свое клонишь. В отношении тебя – дело другое.
Дара. А почему же другое?
Живка. Потому… Потому, что другое! Так, да не так. Другое дело!.. Больше он мне не зять, пусть хоть корона у него на голове будет. Пожили, посмотрели…
Дара. Ты опять!..
Живка. Опять, только, может быть, я еще немного потерплю его в своем доме. А впрочем, ты еще сегодня сама ко мне придешь и будешь умолять спасти тебя от этого лодыря. Вот посмотришь! Я не я буду, если еще сегодня ты сама меня об этом не попросишь!
Васа
Живка. Кто?
Васа. Родня!
Дара. Я пойду!
Васа
Савка
Даца
Панта. Э, Живка, знаешь, никто так не рад твоему счастью, как я.
Яков. Я, Живка, приходил, но ты была чем-то занята.
Соя
Живка
Простите, ради бога, что я вас всех принимаю так, скопом. Сама понимаю, это не порядок, но вы не представляете, как я занята. Мне и во сне не снилось, что так трудно быть министершей. Ну, бог даст, еще придете в другой раз.
Васа
Живка. Как ты живешь, тетя Савка?
Савка
Живка. Де, де, де… знаю, на что ты сердишься, не думай, что я о тебе забыла. А ты, тетя Даца?
Даца. Ию, сладкая моя, ты уж меня прости. Я с каких пор говорю моей Христине: пойдем к Живке, надо ее поздравить, кто же это сделает, как не мы, ее родня. А она мне: «Нет, мама, мы целый год не переступали ее порога, а теперь она будет говорить – вот, прибежали, потому что я министерша!» А что мы твоего порога не переступали, верно! Ты ведь знаешь, это потому, что ты обругала Христину, ну а я ей говорю: «Пусть, пусть люди говорят, что мы теперь прибежали, потому что она министерша, а кому же еще бежать, как не нам, ее кровным родственникам!»
Живка. А как ты, дядюшка Панта? Давно тебя не видала.
Панта. Да как тебе сказать, Живка, так себе: все шиворот-навыворот. Ну, говорю, теперь уж у меня немного прояснится, пока ты у власти. Рассчитываю, знаешь, на тебя, что ты о нас позаботишься и поддержишь своих.
Васа. Ну. конечно, кто же еще, если не она.
Живка. И тебя не видала, Соя.
Соя. Странно, а обо мне как раз говорят, что меня часто видят. Не может человек всему свету угодить. Забьюсь к себе в дом – ругают, выйду на люди – опять облают. Но, пусть бы хоть посторонние ругали, тогда можно не беспокоиться, а то родня, кровная родня.
Васа. А кто же еще станет, как не родня!
Даца
Соя
Даца. Облаяли такие, как ты!
Соя. Уж какая есть, только я на аттестат не сдавала.
Даца
Соя
Даца. Ию, ию, ию, пустите меня!..
Васа
Даца. Конечно, когда в родне есть такие!
Соя. Заботься лучше о своем доме, а потом уж на других лай.
Васа. Тихо, я вам говорю! Стыд один, а еще считаете себя, как говорится, министерской родней
Живка
Васа. Да! То сами окружили меня: «Пойдем, дядя Васа, сведи нас к Живке!» А зачем? Чтобы осрамить и меня и себя. Ну-ка, идите каждая на свое место, выйдете на улицу, тогда и ругайтесь, пока у вас волос на голове не останется.
А ты, Живка, прости. Это, знаешь, такое, несколько фамильярное объяснение.
Живка. Мне не совсем приятно, но…
Яков. Знаешь как, когда человек на гроши живет… Черт знает, что за судьба у меня: на гроши учился, на гроши торговал, за гроши служил. Все как-то не так – ничто не идет мне в руки. Но, знаешь, я всегда себя утешаю, говорю-«Подожди, Яков, может, и твой день когда придет?» Вот так и жду, ведь ничего другого не остается.
Живка. Ну а ты, Сава?
Сава
Живка. Почему?
Сава. Из-за несправедливости. Всю жизнь она меня преследует.
Живка
Васа. Говорит, что родственник.
Каленич. Конечно, я родственник.
Живка. Я его не помню.
Васа. И я! Может быть ты, Савка?…
Все разглядывают Каленича.
Савка. Мне не известно, чтоб этот господин был нашим родственником.
Даца. И мне!
Несколько других
Каленич. Я ведь, знаете, родственник по женской линии.
Соя. Ну, я сама по женской части, но вас не знаю.
Даца
Васа. Ладно, раз ты по женской линии, чей ты будешь?
Каленич. Моя мать умерла двенадцать лет назад и сказала мне умирая: «Сынок, ты остаешься на свете не один, если тебе что в жизни понадобится, сходи к тете Живке, министерше, она тебе родня».
Васа. А как звали твою покойную мать?
Каленич. Мара-
Васа. А отца?
Каленич. Крста.
Васа. Убей, не помню никаких Мары и Крсты в нашей родне.
Живка. И я не помню.
Каленич. Все недоразумение происходит оттого, что мы прежде были не Каленичи, а Мирковичи.
Васа. Мирковичи? Теперь я еще меньше понимаю.
Каленич. Все это, в общем, дела не меняет. Я знаю, что вы мне родня, и от этого не отрекусь. Скорей я погибну здесь, чем отрекусь от родни.
Васа. Разве дело за это гибнуть…
Живка. Ну, раз человек говорит…
Васа. Да, раз человек говорит, что поделаешь…
Живка. Ну, как вы поживаете?
Каленич. Спасибо, тетя, благодарю за внимание. Мне очень приятно, что я вижу вас такой свежей… Вы, тетя, в самом деле блестяще выглядите!
Васа. Знаешь что, Живка, ты ведь очень занята, мы все это знаем, и, если хочешь, переходи прямо к делу. Ну-ка, братец мой, спрашивай всех по порядку, кому что надо, и посмотришь, что ты кому сможешь сделать.
Панта. А если ты и теперь для нас ничего не сделаешь, то я уж не знаю, когда же еще.
Васа. Пусть каждый толком скажет, что у него на сердце, я запишу; а потом Живка посмотрит, что можно – то можно, а чего нельзя – то нельзя.
Даца. Коль захочет, все сможет. Вопрос только, всякому ли надо делать, потому что есть и такие…
Соя
Даца
Baca. Ну, тихо, я вам говорю!
Сава. Прекратите, если вы меня разозлите, я вам обеим рты заткну!
Каленич. Послушайте, тетя Даца, и вы, родственница Соя. Вы видите, тетя Живка нас приняла хорошо, как и подобает принимать родню. Каждый из нас теперь должен сказать ей свое желание и просить заняться нами. Я уверен, тетя Живка займется. Вы сами знаете, какое у нее доброе сердце. Нас для того и позвали, чтобы мы выразили уважение ей и ее дому, в данном случае министерскому дому. А если мы будем так себя вести и оскорблять друг друга, то тем самым выразим свое неуважение к этому дому. Поэтому я вас очень прошу, тетя Даца и родственница Соя: воздержитесь!
Даца
Савка. Не знаю я его, не знаю, кто он такой.
Даца. А разве я его знаю!
Панта
Яков. Никогда в жизни его не видал и не слыхал.
Васа. Итак, оставим все остальное и перейдем к делу, ведь у Живки мало времени.
Живка. Правда, мало. Как раз сегодня у меня должен быть один важный дипломатический визит.
Васа. Право. Ну-ка!
Савка
Живка. Ты у меня, тетя Савка, с твоими двумястами динаров, вот где сидишь! Пропусти ее, Баса, раз она не хочет по-человечески да по-родственному, по-хорошему разговаривать, а все наперекор.
Савка. Ничего не наперекор. Я хочу только свое получить.
Живка. Э, получишь. Запиши, Васа, чтобы ей отдать. Ну, вот!
Васа
Даца. Я-то о Христине. Я хотела просить, Живка, чтобы ты приказала признать ее экзамен и чтобы девочку приняли назад в школу, ведь она осталась на полдороге. Да, она провинилась, признаю – прошу известную особу не кашлять, – я это признаю, но теперь ошибаются профессора, не только что ученицы. Она-то провинилась не из-за распущенности или испорченности, как некоторые, а опять-таки из-за науки. Прошу известную особу не кашлять!
Васа. Соя, не кашляй!
Даца. Право, из-за науки. Она с одним своим приятелем готовилась на аттестат зрелости, ну дети забирались в комнату и целыми днями учились, подготовлялись. А потом… ему признали зрелость, а она осталась так, на полдороге. Вот я и думаю, Живка, прикажи об этом забыть.
Каленич
Даца. В прошлом году.
Каленич. Год назад. Ух, за год и более крупные грехи забывают, а тут такие пустяки. Пиши, дядя Васа: пусть забудется!
Живка. А ты, Иова. Ты ведь был на каторге, а?
Иова. Был, тетушка, и тем самым по-честному расплатился с государством. Теперь, думаю, будет справедливо, если и государство отдаст мне долг.
Живка. Как это, отдаст долг?
Иова. Да так, даст мне казенную службу.
Живка. Но ведь служба-то и привела тебя на каторгу.
Иова. Всяк живой человек грешит, тетя Живка, а я по честному расплатился за свои грехи. Верьте, тетушка, я не раскаиваюсь, что был на каторге: научился там многим вещам, которым так легко в жизни не научишься. Дай бог, чтобы правительство всякого кандидата прежде посылало бы на каторгу, а потом давало ему казенную службу.
Яков. Ну, уж ты скажешь!
Иова. Да, да, дядя Яков, ведь теперь я знаю уголовный закон лучше любого кассационного судьи. Никогда профессора университета не смогут так истолковать уголовный закон, как те, кто по нему осужден. Каждый из них знает статьи наизусть, знает, что следует по какому параграфу, и как можно его представить. Скажем, я был осужден по 235-й, параграф 117-А, а у меня признали смягчающие обстоятельства по 206-му. И так все по порядку, все параграфы знаю. Почему бы правительству не использовать мои знания?
Каленич. Правильно! Запиши, дядя Васа: Иову Поп Арсину предоставить службу и дать правительству возможность использовать его знания.
Живка. Ну, а ты, дядюшка Панта?
Панта. По правде говоря, Живка, для себя мне ничего не нужно. Я перебьюсь, как до сей поры перебивался, но мне бы вот для этого ребенка.
Бог не дал ему никаких способностей к ученью, из всех школ его выгоняют, и так всегда. К ремеслу он не способен и ни к одной работе тоже. Я хотел тебя просить, если как-нибудь можно, пусть он будет государственным стипендиатом.
Живка. А чему его учить-то?
Панта. Пусть только государство возьмет его на иждивение, а что он будет учить – все равно. Хочет – на ветеринара, а то и на капельмейстера, или профессора богословия, или на аптекаря можно. Там что ты хочешь, лишь бы он был стипендиатом.
Каленич. Ну, раз дитя такое способное, будет обидно, если государство его упустит. Запиши, дядя Васа: государственный стипендиат.
Живка. А ты, Соя?
Соя. Я предпочла бы, Живка, поговорить с тобой наедине.
Все
Даца
Соя. В конце концов что скрывать, я не прошу ничего такого, что бы мне не подобало. Ты, Живка, и сама знаешь, что я разошлась с этим моим негодяем и он уже женился, а я осталась одна и должна сама себя кормить, и все лишь потому, что суд вынес неправильное решение: ему дал право вступать в другой брак, а мне этого права не дал. Конечно, я поневоле проиграла тяжбу, когда меня такую молодую…
…отдали попам в руки и целая консистория косо на меня смотрела. Да и адвокат, что меня защищал, дома говорил одно, а на суде другое – ну, конечно, я вынуждена была проиграть дело. Вот я и хотела, Живка, просить тебя исправить решение: чтобы мне получить право на замужество. Сама видишь, я прошу не бог знает что, а если некоторые кашляют, то мне это совершенно безразлично, знаешь, как говорят: собака лает, ветер носит.
Каленич. В самом деле, это можно бы сделать. Женщина чувствует потребность выйти замуж, а ей мешают какие-то формальности. Запиши, дядя Васа: родственница Соя пусть выходит замуж без формальностей.
Соя. А больше я ничего и не прошу.
Живка. А ты, дядюшка Яков?
Яков. Я говорил тебе, Живка, ничего у меня не получается, за что я ни берусь. Надо бы, пока я был молод, учиться, нет, не вышло; был чиновником – опять не получилось; пробовал торговать – и тут все наоборот. Я всегда себе говорил: «Подожди, Яков, настанет и твой день». Вот он и пришел. Думаю, ты достанешь мне какую-нибудь концессию, ну, например, на вырубку каких-нибудь казенных лесов. Знаешь, раз ничего другого не подвернулось под руку, то и концессия может пригодиться.
Каленич. В самом деле, вам это подойдет, а государству совершенно ничего не стоит. Ведь не государство сажало леса, и нечего ему жалеть, если их рубят. Это вполне возможно. Запиши, дядя Васа: пусть рубит казенный лес, в конце концов какой же он министерский родственник, если у него нет права вырубить хотя бы небольшой участок.
Живка. А ты, Сава?
Сава. Я, Живка, скажу кратко. Очень прошу как кровный родственник отхлопотать мне государственную пенсию.
Живка. Но ведь ты никогда не был чиновником?
Сава. Не был!
Живка. И никогда не был ни на какой службе?
Сава. Не был!
Живка. Но как же тогда я выхлопочу тебе пенсию?
Сава
Васа. Но, Сава, те, кто получает пенсию, служили государству.
Сава. Если бы я служил государству, я пришел бы просить пенсию не к Живке, а просил бы ее у государства. Какая же она министерша, если ничего не может выхлопотать для своих?
Каленич. Это дело несколько сложнее. Ты, дядя Васа, запиши: дяде Саве – пенсию, а тетя Живка и я подумаем, можно ли это дело как-нибудь сладить.
Васа. Записал!
Каленич. А теперь позвольте, тетя Живка, поблагодарить вас от лица всей нашей родни за то, что вы выслушали наши пожелания, и просить вас по-родственному заняться ими и выполнить. Как видите, желания наши скромны, а у вас есть возможность их исполнить, почему бы вам не доставить радость своей родне, а мы все с благодарностью будем о вас вспоминать.
Живка. Хорошо, хорошо. Все, что могу, сделаю. Почему же не сделать?
Каленич. А теперь разрешите сказать до свидания, ведь мы вас и так слишком долго задержали.
Живка
Соя. Я вставлю ее в рамку зеркала.
Яков. Спасибо! Большое спасибо.
Каленич. Прошу вас, дайте мне две!
Савка
Живка. Ну, ну, не сердись!
Даца
Панта. Господь с тобой, устрой мне!
Соя
Сава. Прошу тебя, Живка, не забудь!
Яков. Ради бога!
Каленич
Соя (вся
Даца. Ты его выдержала, как только ходить начала!
Соя. Собака лает, ветер носит!
Живка
Васа. Вот твари!
Живка
Анка (прибегает с
Живка. Пусть дерутся, меня это не касается. Устала так, будто целый день копала. Пойду прилягу немного, смотрите, чтобы меня никто не беспокоил.
Чеда
Анка. Конечно!
Чеда. Идите к себе в комнату, а я за вами.
Анка. Правда?
Чеда. Идите и ждите!
Анка
Чеда
Анка. Ухожу и жду!
Чеда, Риста.
Риста
Чеда. Пожалуйста, прошу!
Риста. Честь имею представиться. Риста Тодорович, торговец кожами.
Чеда
Риста. Риста Тодорович, торговец кожами.
Чеда. И почетный консул Никарагуа?
Риста. Так точно!
Чеда. Не может быть! Э, приятно, особенно мне приятно с вами познакомиться.
Риста. С кем имею честь?
Чеда. Подожди, прошу, позволь говорить тебе «ты». Постой, пожалуйста, дай мне на тебя посмотреть!
Риста. А с кем я имею честь?
Чеда. Я-то? Ты меня спрашиваешь, кто я? Я… как тебе сказать, я, братец, дядя Васа, Живкин дядя.
Риста. Значит, вы дядя Васа? Очень приятно. А я, ей-богу, думал, что вы гораздо старше.
Чеда. Нет.
Риста. Я о вас слышал, и мне очень приятно с вами познакомиться.
Чеда
А ты, плут, я ведь знаю, зачем пришел.
Риста
Чеда. Тебе нравится наша Дара? А?
Риста. Вы ведь знаете.
Чеда. Знаю!
Риста. Мне и она нравится, и потом – для моего положения необходимо приобрести связи в высших кругах.
Чеда. Конечно! Знаешь, чем больше я на тебя гляжу, тем более убеждаюсь, что ты ей понравишься. Я больше всего боялся, вдруг ты ей не понравишься, а теперь, когда я на тебя поглядел… такой верзила! Ты вообще должен нравиться женщинам.
Риста
Чеда. Ну, что там говорят, я сам вижу! Нашей Даре ты понравишься. А она, говоришь, тебе нравится?
Риста. Нравится.
Чеда. А тебя не смущает, что она чужая жена?
Риста. А чего тут смущаться? Например, когда я покупаю дом, меня ведь не смущает, что он раньше был чужим, раз я знаю, что теперь он мой.
Чеда. Правильно, старый хозяин выселился, а ты вселился.
Риста. Ну да!
Чеда. Подумай, кто бы сказал, что ты умеешь так философски смотреть на жизнь! Э, если это так, мы легко все сделаем. У нас ничего больше не стоит на пути?
Риста. Ничего.
Чеда. А все-таки я думаю, как бы нам освободиться от этого прохвоста?
Риста. От кого?
Чеда. От ее мужа, он нам очень мешает.
Риста. Как, разве вам госпожа Живка не говорила? Для него уже замесили пирог, только остается его испечь.
Чеда. Э?…
Риста. Ну да. Госпожа Живка договорилась с прислугой, чтобы та заманила его к себе в комнату, а когда он будет там, она с госпожой Дарой и свидетелями туда и нагрянет.
Чеда. Смотри пожалуйста! Как хорошо придумано. Ха, ха, ха… Ведь она хочет его поймать, как мышь в мышеловку. Только он лизнет сало, она: хоп. Ха, ха, ха!
Риста
Чеда. И тогда?
Риста. И тогда… тогда это… Госпожа Дара сказала, что если уверится, что тот ее обманывает, она его сразу же оставит.
Чеда. Э… это в самом деле замечательно! Позаботимся, чтобы нам ничто не испортило так хорошо задуманный план.
Риста. А что такое?
Чеда. Не надо было бы тебе приходить, пока мы не закончим с ним это дело.
Риста. Но госпожа Живка велела мне прийти.
Чеда. Знаешь, я не хотел бы, чтоб он тебя здесь застал.
Риста
Чеда. Как, а что? Он поклялся убить тебя, как собаку, и купил револьвер такого калибра, что вола можно убить.
Риста
Чеда. Да, он поклялся, передо мной клялся. Но ты не бойся, понимаешь, не надо быть трусом. Вообще-то, я сам лично видел этот револьвер, он мне его показывал, и я уверяю тебя, что в нем не больше шести пуль. Не могут же все шесть в тебя попасть, будь уверен, по крайней мере четыре он промажет. Риста. А две?…
Чеда. Ну, боже мой, авось две пули ты можешь проглотить за ее любовь и за спасение чести Никарагуа.
Риста. Но зачем же я буду глотать пули за честь Никарагуа? Послушайте, дядя Васа, а что если я приду в другой раз?
Чеда. Думаю, это было бы хорошо… (Слютриг
Риста
Чеда. Вот он, как раз уже в дом входит.
Риста
Чеда. Этот, с револьвером.
Риста (обеспокоен). И теперь?… Дядя Васа, скажи, что теперь?
Чеда. Я должен спрятать тебя, пока от него не отделаюсь.
Риста
Чеда. Не знаю… Подожди, сейчас придумаю.
Риста. Куда?
Чеда. Молчи и не расспрашивай. Разговаривать некогда.
Анка. Что угодно?
Чеда. Милая Анка, скажите мне большую услугу, а я с вами рассчитаюсь. Вы ведь знаете, чем я вам отплачу.
Анка. Пожалуйста!
Чеда. Быстро проведите этого господина к себе в комнату и заприте дверь. Не спрашивайте зачем, но торопитесь, опасность велика.
Риста. Очень велика, уведите меня, я вас щедро награжу!
Анка
Чеда. Ну. потом… Вы ведь знаете, что.
Анка
Чеда
Рака
Чеда. Тебе я скажу, но ты никому не говори. Смотри, я дам тебе динар, чтобы ты молчал. Я иду к Анке в комнату.
Рака. Конечно, нет!
Чеда. Ну, хорошо!
Рака. Мама, мама!..
Живка
Рака. Зять Чеда дал мне динар, чтобы я проявил твердый характер и не говорил тебе, где он сейчас. Если ты мне дашь два динара, я буду еще тверже характером и скажу.
Живка. Говори, где он?
Рака. Два динара, и услышишь.
Живка
Рака
Живка. Правда?
Рака. Он сейчас туда пошел.
Живка (в восторге). Ию, дорогое мое дитя!
Рака. Ол раит!
Живка. Иди и позови скорей Дару.
Живка
Живка. Дара, дочь моя, я позвала тебя, чтобы подготовить. Будь мужественной, дитя мое, и перенеси удар, ожидающий тебя.
Дара. Что еще опять? Что значит такое предисловие?
Живка. Я говорила, что ты сама сможешь удостовериться, как этот негодяй тебя обманывает. И вот смотри, дочь моя, пришел час, когда ты лично, своими глазами убедишься. Твой собственный муж в данное время находится в комнате у нашей Анки и с плохими намерениями.
Дара. Неправда!
Живка. Скажи, Рака, где наш зять Чеда?
Рака. Пусть даст динар, тогда скажу.
Живка. Вот прорва ненасытная! Неужели тебе все еще мало?
Рака. Больше ничего бесплатно!
Дара. Пойдем!
Живка. Подожди, я еще одно дело подготовила.
Дара. Что ты подготовила?
Живка. Увидишь.
Писарь
Живка. Очень хорошо! Ну, теперь все за мной!
Живка
Риста
Живка. Влез в комнату прислуги, снял сюртук, запер дверь – и это судьба? А зачем ты снял сюртук, убей тебя бог, упаси боже?
Риста. Было жарко натоплено.
Дара
Писарь
Живка. Какой там допрос. Его, бог даст, допросят на том, а не на этом свете! А если надо его допросить, это я сделаю. Говори, что ты там делал?
Риста. Меня послал дядя Васа.
Живка. Дядя Васа? Значит, это он все заварил? Э, Васа, так ты позаботился о родне!
Чеда
Рис та (замечает
Живка
Риста. Конечно, он!..
Живка. Провалился бы он, бог дал! Чеда!.. (Писарю.) Пожалуйста, запишите, что я вам скажу, и поставьте номер.
Чеда. Лучше переведите меня в Никарагуа…
Действие четвертое
Анка, Дара.
Анка
Дара
Анка. Я только хотела вам сказать, что барыня приказала мне подойти к любому продавцу и купить все газеты, какие есть; но за то время, пока я стояла у ворот, прошел только один… Не знаю, еще, что ли, подождать у ворот?…
Дара. Делайте, как барыня приказала, а меня ни о чем не спрашивайте.
Рака
Анка. А я двадцать.
Рака. Хватит!
Анка. Господин Пера из административного отделения оказался самым ловким – он купил уже триста.
Рака. А дядя Васа?
Анка. Всего восемьдесят. Господи, Рака, ты не знаешь, почему барыня покупает так много сегодняшних газет – и все один и тот же номер?
Рака. Конечно, знаю!
Анка. Почему?
Рака. Ее выругали в газетах, и она хочет их все скупить, чтобы никто не читал.
Анка. Ию, да как же смели обругать министершу?
Рака. Ее обругали за то.
Анка. За что?
Рака. Из-за тебя.
Анка. Почему из-за меня?
Рака. Хочешь, я тебе прочту?
Анка. Прочти, пожалуйста!
Рака (берег
Анка. Ай-ай-ай, как ты смеешь курить?
Рака
Анка. Посмотрю, читай спокойно!
Рака
Анка. Ию!..
Рака
Анка. Ию, шо, ию, ию!..
Рака
Анка. А это кто?
Рака. Не знаю, какой-то китаец… Итак…
Анка. А, теперь, я знаю, кто это. Ну, читай дальше!
Рака
Анка. Я знаю, кто это.
Рака
Анка. Кто?
Рака. Тот, которого нашли в твоей комнате!
Анка. При чем тут Кара-гуа?
Рака. Откуда я знаю!
Анка. Бедняжка, он совершенно ни в чем не виноват.
Рака. Э, а зачем он снял сюртук? Вот, и в газетах пишут, что он снял сюртук.
Анка. Неужели и об этом пишут! Ию, боже мой! А человек без всякого плохого умысла снял сюртук.
Рака. Ей-богу, если б я был у тебя в комнате и снял бы сюртук…
Анка. Скажи пожалуйста! И что было бы?
Рака. То я снял бы и брюки.
Анка. Утри сначала нос, как тебе не стыдно!
Рака. А знаешь, как тебя называют в газетах?
Анка. Разве и обо мне упоминают?
Рака. Ну, конечно.
Анка. А как меня называют?
Рака
Анка. Что там еще? Читай!
Рака
Дара
Рака. Да мы только так, посмотрели. Дара, ты не можешь мне сказать, кто такой Ни-ни-ко?
Дара. Ничего я не знаю и тебе советую убраться, пока мать не застала. И вы, Анка, могли бы заняться другим делом, а не газеты читать…
Анка. Да я только принесла газеты, которые купила.
Рака. И я. Знаешь, я с трудом купил двенадцать номеров. Этот Карагу платит по двадцати сантимов за штуку, и все ему продают. И эти-то я получил только потому, что крикнул продавцу: «Ты должен мне продать, я сын мандарина!»
Дара. Иди, иди, черт тебя побери!
Рака. Да нет, я хотел сказать – министра.
Дара. Иди лучше купи побольше газет, раз тебе мать велела.
Рака. Верно.
Анка. Может быть, барыне помочь?
Дара. Мне помощь не нужна.
Анка. Как вам угодно.
Чеда
Дара. А что мне делать?
Чеда. Подумай, с какой быстротой все идет! Вчера вечером подписали приказ о моем переводе в Иваницу, а нынче утром меня уже освободили от должности.
Дара. А когда ты должен уехать?
Чеда. Разве я знаю, как твоя мать приказала! Она ведь может сегодня приказать, чтобы завтра я отправился в дорогу. Все зависит от ее распоряжений.
Дара. В конце концов пусть хоть завтра. Я буду готова.
Чеда. Ты в самом деле решила ехать со мной?
Дара. Да, решила. По правде говоря, я не могу больше выносить этого министерского положения: с тех пор как отец стал министром, у нас просто сумасшедший дом.
Чеда. Я говорю то же самое.
Дара. Кроме того, я не могу выносить этот срам После того, что написано в газетах, поверь, я не смогу выйти из дому, не посмею смотреть людям в глаза. Хочу в Иваницу, только бы с глаз долой.
Чеда. Если б ты знала, какой это скандал. Весь Белград умирает со смеха.
Дара. Ужасно!
Чеда. Газеты покупаются нарасхват.
Дара
Дара. Ию, ию, ию!
Чеда. Не считая, что каждый номер прочтут четверо.
Дара. А знают ли, что все это относится именно к нашему дому?
Чеда. Конечно, знают. Узнают по именам, а еще больше по тому, что у госпожи Живки, единственной из нынешних министерш, есть замужняя дочь. Все сразу поняли.
Дара. А никак нельзя узнать, кто это написал?
Чеда. Я знаю.
Дара. Кто?
Чеда. Я тебе скажу, если ты дашь честное слово ничего не говорить матери.
Дара. Разве это тайна?
Чеда. Да еще какая большая.
Дара. Скажи мне, кто написал.
Чеда. Я!
Дара
Что ты говоришь?
Чеда. То, что говорю!
Дара. Чеда, Чеда, что ты сделал?!
Чеда. Пусть видит, я тоже умею пломбировать.
Дара. Как ты смел, как ты мог?
Чеда. А как она могла угнать меня в Иваницу?
Дара. Как ты можешь сердиться, ведь она моя
мать!
Чеда. А как она могла рассердится на свою дочь и выслать ее в Иваницу?
Дара. Ты нас опозорил, весь дом опозорил!
Чеда. Я? Боже сохрани! Она сама опозорила.
Дара. Боже мой, боже мой! Я не могу собраться с силами, не могу больше думать.
Чеда. Ну, господи, неужели ты сама не видишь, что настало наконец время преградить путь этой женщине? Разве ты не видишь, что она превратила свой дом в сумасшедший. Не говоря о том, что она выдает тебя замуж при живом муже, она сама распалилась и завела любовника.
Дара. Это неправда!
Чеда. Я сам своими глазами читал ее любовные письма. Она выхлопотала ему повышение на класс, и, пожалуйста, выйди на площадь, там ты сама услышишь, что весь народ смеется над ней.
Дара
Чеда. Если ты можешь терпеть этот позор, то я не могу: мне стыдно показаться на люди; все подталкивают друг друга, шепчутся, подмигивают…
Дара. Но разве не лучше было бы сказать ей все это и поговорить с ней серьезно?
Чеда. Серьезно поговорить? Разве ты не разговаривала, а что она ответила – устроила тебе сцену с Никарагуа.
Дара. Эту сцену устроил ты.
Чеда. Да, я, чтобы спасти и тебя и себя. Если бы я этого не сделал, то, по плану твоей матери, без сюртука в комнате у Анки находился бы я, а ты находилась бы в комнате с Никарагуа. Так было бы лучше?
Дара. Но…
Чеда. Нет, ты только скажи, что было бы лучше?
Дара. Хорошо, пусть будет так, но зачем тебе надо было все это помещать в газеты?
Чеда. Чтобы подействовать на нее, чтобы она вовремя опомнилась.
Дара. А ты думаешь, это поможет и все пойдет по-иному?
Чеда. Надеюсь. Так как нынче утром в Белграде разразился такой скандал, то не исключена возможность, что будет поставлен вопрос даже о положении отца.
Дара. О его положении?
Чеда. О, да. Об этом уже много говорят. Есть и такие, которые думают, что после всего этого он просто заболеет…
Дара. Бедный отец!
Чеда. И мне его жаль, но за все это он должен благодарить свою жену.
Дара. Ну, как ты думаешь, неужели отец действительно?…
Чеда. Не думаю, но весьма возможно. Он скомпрометирован, и это может повлечь за собой неприятные последствия.
Дара. Это было бы ужасно!
Чеда. А я, если говорить откровенно, думаю наоборот – это будет хорошо, потому что чем дальше, тем больше глупостей она натворила бы. Ей-богу, неужели ты не видишь всего, что натворила эта женщина; неужели ты не видишь, что она сделала смешным такого порядочного человека, как отец, и он уже не может заниматься политической и общественной деятельностью! Неужели ты не видишь всего этого?
Дара. Вижу.
Чеда. Ну!..
Дара. По-моему, уверяю тебя, было бы гораздо приятнее, если б отец не был министром.
Чеда. Э, беда не в том, что отец стал министром, а в том, что мать стала министершей. Поэтому слушайся меня и держись только за меня. В конце концов ты увидишь, как хорошо, что я так поступил, и сама скажешь мне спасибо. Только ты всегда должна быть со мной, это придаст мне смелости.
Живка
Чеда. Пожалуйста!
Пера
Живка. Спасибо, вы купили больше всех, но, говорят, все-таки их еще много продают. А как, вы не заметили, читает их народ?
Пера. Да… как вам сказать, сударыня… читают. Как раз сейчас проходил я мимо гостиницы «Париж»: собрались вокруг столба и один читает вслух.
Живка. Разумеется, если в этой стране нет законов. Я была у градоначальника, просила запретить газету, а он говорит, – по закону о печати не может. Как же так, я вас спрашиваю, разве существует закон, по которому у полиции нет власти?!
Пера. Это, вероятно, потому, что там говорится не прямо о вас, а как будто все происходит в Китае.
Живка. Чтоб он провалился!
Пера. Потому, может быть, полиция и не находит, что ваша честь задета.
Живка. Как это не задета? Ведь он говорит, что я отвратительная баба, разве это не оскорбление чести?
Пера. Конечно, с одной стороны, да.
Живка. А с какой же стороны нет?
Пера. Я думаю, к вам это не относится, потому что все происходит в Китае.
Живка
Пера
Живка. Не годится, конечно не годится!
Пера. Как бы хоть узнать, кто это написал?
Живка. Ну, вы так только говорите…
Пера. Я расспрашивал, сударыня, поверьте, расспрашивал повсюду, но нельзя, никак нельзя узнать.
Васа
Живка. Конечно расхватали, раз вы плохо старались.
Васа. Эх, плохо старались! Ведь с теми, что я принес, я купил сто семьдесят штук.
Пера. А я триста шестьдесят.
Васа. Вот!
Живка. А если б ты был энергичным, то разузнал бы, кто это написал.
Васа. Ей-богу, Живка, я расспрашивал, везде расспрашивал, невозможно узнать…
Пера. И я расспрашивал, но узнать не смог.
Васа. Мне пришло в голову, не может ли как-нибудь узнать этот наш новый родственник – по женской линии.
Живка. А как ты думаешь?
Васа. Если редактор женат, то он, конечно, сказал своей жене, кто это написал, и тогда надо расспросить, кто у нее самая большая приятельница, потому что она, конечно, сказала той; а потом мы разузнаем, кто приятельница у этой приятельницы…
Живка. Ух!
Пера. Таким образом, сударыня, скорее всего мы сможем узнать…
Живка. Ну, идите, господин Пера, найдите эту женскую линию и узнайте. Но только скорее, как можно скорее. Я сгораю от нетерпения, я просто задохнусь от нетерпения, пока не узнаю. Идите, идите, торопитесь, господин Пера!..
Пера. Слушаюсь!
Живка. Скажи мне, Васа, знаешь ли ты хоть сколько-нибудь законы?
Васа. Да как тебе сказать, Живка, ни я законов не знаю, ни законы меня.
Живка. Ну как же так, ведь ты столько лет был полицейским чиновником?
Baca. Был, не скажу, что не был, но, по правде говоря, пока я был полицейским чиновником, у меня никогда не было необходимости знакомиться с законами. Ну, а если тебе надо что-нибудь посоветовать, я и так могу сказать, что правильно, а что нет.
Живка. Я тебя не спрашиваю, что правильно, а что нет. Ты мне только скажи, что за законы в этой стране, если полиция не может запретить газету, оскорбившую министершу?
Васа. А ты была у градоначальника?
Живка. Только что оттуда!
Баса. И что он говорит?
Живка. Не могу, говорит, по закону это, говорит, не прямое оскорбление, а только намек. А какой там намек, братец. Господи, назвали меня отвратительной бабой, какой это намек!
Васа. Это нет, но намек то, что Симу назвали мандарином. Я думаю, это может быть намеком.
Живка. А если тому, кто писал, я разобью нос, это тоже будет намек?
Васа. Бога ради, Живка, оставь ты… Не знаю, что у вас в семье за мания разбивать всем носы. Успокойся, давай поговорим о том, что делать.
Живка. Что за смирение на тебя напало, чертов Васа! Меня обругали, опозорили, расписали в газетах всеми красками, а ты меня успокаиваешь. Да я землю прогрызу, а найду того, а уж коли я его найду, пусть пишет завещание и проклянет тот час, когда научился писать. Я его задушу, понимаешь, вот этими руками задушу.
Васа. Де, де, де! Снова загорелась?
Живка. А ты что хочешь? Как же не загореться.
Васа. Да… я знаю, какая ты!
Живка. Я думаю, Васа, знаешь, какая змея меня укусила?
Васа. Не знаю.
Живка. Не кто иной, как госпожа Ната. Руку дам на отсечение, если это не ее дело!
Васа. Думаешь, она?
Живка. Я отняла у нее этого.
Baca. Кого ты у нее отняла?
Живка
Васа. Не понимаю, что ты отняла для вида?
Живка. Ах, братец, я отняла у нее министерское кресло и, значит, все, что с ним связано.
Васа. Экипаж?
Живка. Не только экипаж, кроме него, и другие вещи. Ты этого не понимаешь!
В ас а. Не понимаю, что значит «для вида».
Живка. Конечно, не понимаешь, раз у тебя нет хорошего тона, если б он у тебя был, понял бы…
Анка
Живка. Кто принес?
Анка. Рассыльный.
Живка. Хорошо.
Живка
Васа
Живка. Какой Риста?
Васа. Ну да тот, Никарагуа.
Живка. Вот, только его еще мне недоставало ко всем мучениям… Ну что ему надо?
Васа
Живка. А зачем он полез в комнату прислуги?
Васа
Живка. А кто его просит стать членом нашей семьи? Пусть убирается подальше! Есть у него его Никарагуа, пускай там и женится!
Васа
Живка
Васа. Подожди!
Живка. Читай, читай скорей!
Васа
Живка Сгорит
Васа. Ах, мать… какая ты…
Живка. Пропусти все остальное, имя читай!
Васа. Вот так да!..
Живка
Васа. Да погоди, братец мой, погоди!.. Ох, матушка, и за что же мне пропадать ни в чем не повинному…
Живка. Статьи пишешь, ах ты, пес поганый! Это что, намек…
Васа. Успокойся, Живка, ради бога, подожди, дай дочитать до конца!
Живка. Ты уже прочитал, что было нужно.
Baca. Да успокойся ты, господи… Ну как я мог написать, когда мне и в голову такое не приходило. Ведь меня из-за неграмотности уволили с казенной службы, а тут я буду писать статью, да еще с намеками…
Живка. Да, да, Васа, я тебя хорошо знаю, старый прохвост!
Васа. Дай мне, пожалуйста, дочитать до конца.
Живка. Читай, ну, читай!
Васа. Только, прошу тебя, оставь стул! Я не могу читать, пока ты его держишь!
Живка. Читай!
Васа
Живка
Васа
Живка
Васа
Живка. Ию, ию, ию, ию… меня сейчас хватит удар. Зять… зять… чтоб ему провалиться! Ай-яй-яй, будь он проклят и на том и на этом свете! Очернил мой дом, меня осрамил. Дай бог, чтобы у него отсохла рука, которой он это писал!
Васа. Успокойся ты, ради бога!
Живка. Как я могу успокоиться, когда он все мои нервы издергал, всю мою судьбу измолол, как мясо для фарша. Как же я могу успокоиться, пусть он сам успокоится!
Васа. Конечно, не дам!
Живка. Поди купи мышьяку. Слышишь, что я тебе говорю, поди купи мышьяку!..
Васа. Да ну, Живка, зачем тебе мышьяк?
Живка. Хочу его отравить… хочу отравить его, как крысу.
Baca. Оставь ты, ради бога!.. Не надо! Не говори так. Давай как следует, здраво подумаем. Тебе, Живка, просто надо подать на него в суд.
Живка. На кого?
Васа. На зятя!
Живка. Чтобы его другие судили, так, что ли? Нет!.. Я сама хочу его судить. Я, понимаешь ты? Чтобы он от моей руки погиб!
Васа. Ну хорошо, а как ты думаешь это сделать?
Живка. Вышлю его, заставлю его тотчас же выслать!
Васа. В Иваницу?
Живка. В какую там Иваницу? За границу, понимаешь ты, за границу, как высылают бродяг и игроков. Вот это я ему сразу и устрою, ни одного часа не дам остаться, вышлю его… тотчас, сейчас же…
Васа. Что ты хочешь?
Живка. Отыскать Симу!.. Сима, это ты? Говорит Живка. Слушай, Сима, что я хочу сказать: если ты власть и если ты министр, то сразу сделай, как я тебе скажу, а если ты мандарин…
Васа
Живка. Что он говорит?
Ну что, скажи, ради бога!
Васа
Живка. А почему ты ему не сказал, что я тоже сержусь?
Васа. Он говорит, чтобы ты его оставила в покое и прекратила свои глупости.
Живка. Что он говорит?
Васа. Говорит, что ты его ужасно осрамила тем, что появилось в газетах.
Живка. Не я же писала.
Васа. Еще он говорит, что сейчас будет заседание министров. Министр внутренних дел сообщил ему, что на заседании будут говорить об этом.
Живка. О чем?
Васа. О том, что появилось в газетах.
Живка. Э, меня не касается, о чем они будут говорить, а вот почему ты ему не сказал…
Васа
Живка. Что он говорит? Какое положение под вопросом? Пусть только попробует! Иди, Васа, к телефону и скажи ему: если он подаст в отставку, пусть лучше домой не приходит. Если его коллеги в плохом настроении, пусть они и подают в отставку. Пусть все подают в отставку, а он не смеет!.. Так ему и скажи!..
Анка
Живка. Кто еще?
Анка. Госпожа Ната Стефанович, министерша.
Живка
Анка. Да!..
Живка. Откуда она! M угораздило же ее ко мне прийти! Прочитала небось, сука, в газете, а теперь пришла разнюхивать. Не могу, не могу ее принять, пусть убирается подальше!..
Васа. Надо, Живка, так ведь полагается!
Живка. Я и сама вижу, что надо, но, знаешь, у меня от этих волнений в животе все переворачивается. Пришла теперь ко мне, провалиться бы ей подальше… Пусть войдет!
Ната
Живка. Ию, дорогая моя госпожа Ната. Спасибо, что навестили. С каких пор я вас не видала, даже уж говорила: что это госпожа Ната от меня отбилась?
Ната. Да нет, поверьте, честное слово, вздохнуть не могу от разных заседаний. Знаете, пока я была министершей, все женские общества повыбирали меня в свои правления, а теперь вот и приходится отдуваться… Посыпались мне на голову разные заседания, проекты, резолюции; и от дома-то отбилась.
Живка. А это… Это моя дочка собирается на курорт.
Ната. Как, теперь, да ведь еще не сезон!
Живка. Что делать, прохватит ревматизм, так и не будешь дожидаться сезона.
Ната. А на какой курорт?…
Живка. На какой?… В Аббацию.
Ната. Так! Поедет, конечно, в салон-вагоне? Я лично всегда путешествовала в отдельном салон-вагоне, это так приятно.
Живка. Да, да!
Ната. Только меня удивляет, что она едет в Аббацию, ведь на этом курорте не лечатся от ревматизма?
Живка. Она, знаете, хочет только доехать до Аббации, а потом в Иваницу.
Ната. В Иваницу?
Живка. Да разве вы не знаете, возле самой Иваницы найден новый целебный источник от ревматизма.
Ната. Да? Я не знала.
Живка. Да мы подписались на весь год, и нам принесли все газеты с начала года. Правда, Баса?
Васа. Да, с начала этого года и за весь прошлый.
Ната. Я не читаю газет, поверьте, не люблю, не читаю, разве только когда там что-нибудь очень интересное.
Живка. Да, да!
Васа
Чеда
Васа. Я хотел сказать тебе, Чеда… Слушай, что такое я хотел тебе сказать? Ах, да! Подумай, мы узнали, кто написал в газете!
Чеда. Да ну?
Васа. Как ты думаешь, кто?
Чеда. Откуда мне знать?
Васа. Ты!
Чеда. Да нет, не может быть!
Васа. Право, ты!
Чеда. Кто бы это сказал!
Васа. Знаешь, как мы узнали?
Чеда. Очень любопытно!
Васа. Узнал Никарагуа и сообщил нам.
Чеда. Да разве этот Никарагуа все еще вмешивается в наши семейные дела?
Васа. Нет, он не вмешивается, он только написал нам и требует сатисфакции.
Чеда. Пусть Анка и даст ему сатисфакцию.
Васа. Да, этот пирог ты ему здорово испек, нужно признать. Но вот другой пирог, который ты испек Живке в газетах, тебе не удался.
Чеда. Подгорел малость.
Васа. Здорово подгорел, а не малость! И вот, брат, не пристало тебе прибегать к подделкам.
Чеда. К каким подделкам?
Васа. Ну, например, ты прежде всего подделал меня.
Чеда. Не понимаю.
Васа. Понимаешь, как тут не понять. Представился человеку, что ты дядя Васа, а это, братец, подделка, и я из-за нее чуть-чуть не погиб. Ну, да что обо мне, пусть это тебе простится, но ты подделал и Живку.
Чеда. Разве я кому-нибудь представлялся как министерша?
Васа. Нет, но ты написал, что она отвратительная баба, а это подделка.
Чеда. Ну, насчет этого не знаю.
Васа. А знаешь, друг, этим ты совершил самый большой грех, какой только может совершить живой человек. Убьешь человека – найдешь у закона какие-нибудь смягчающие обстоятельства; ограбишь церковь – опять найдешь у закона снисхождение; подожжешь у соседа дом – тоже; но если ты открыто скажешь о теще, которую считают добродетельной, что она отвратительная баба, то нет такого закона на земном шаре, чтобы найти для этого преступления смягчающие обстоятельства.
Чеда. Я, видите ли, этого не знал.
Baca. Конечно, не знал, не знал ты и того, что все это дело плохо для тебя кончится. Давай-ка мы с тобой серьезно поговорим.
Чеда. Знаю, знаю уж, вы хотите мне посоветовать оставить жену.
Васа. Да нет, какая там жена, сейчас речь идет о более важных вещах, чем жена. Оставь то, о чем я с тобой раньше разговаривал: это я говорил по министершиной указке и тогда, конечно, должен был говорить всякую чепуху. А вот то, о чем я хочу поговорить с тобой сейчас, – это уже по моему собственному разумению.
Чеда. Итак, я слушаю.
Васа. Все это дело с газетами, как ты и сам видишь, зашло далеко, весьма далеко. Сам Сима оказался в очень трудном положении. Он недавно говорил нам по телефону, что дело будет вынесено на заседание министров еще сегодня до полудня.
Чеда. Это хорошо!
Васа. Знаешь, я кое-что придумал – и целиком уж своим умом, – как сделать, чтобы это дело каким-нибудь образом замять!
Чеда. Ну и замните!
Васа. А как я могу замять! Я тут ничего не могу, только ты можешь. Если бы ты, например, написал прямо так: то, что я наплевал, согласен вылизать.
Чеда. А кто будет вылизывать?
Васа. Ты, брат!
Чеда. Нет уж, извините!
Васа. Да нет, так только говорится. Надо просто написать: все то, что я написал в газетах, – неправда.
Чеда. Я понимаю, но ведь это правда
Васа. Знаю, что правда, но… братец мой, правда никогда не говорится в глаза, и правда никогда не печатается в газетах. Правда удобна, чтобы вразумить с глазу на глаз, в семье, а где же ты видел или слышал чтобы правда говорилась открыто?
Чеда. И все это по вашему собственному разумению.
Васа. Конечно. Видишь ли, я думаю, если б ты так написал, я отнес бы Симе до заседания. Они на министерском заседании к нему: «Что это такое, господин Сима, в газетах?» А он им: «Пустяки, извольте вот прочесть!» – и развернет твое письмо.
Чеда (как бы в восторге). Ах как было бы хорошо!
Васа. И я думаю, было бы хорошо. А то ведь, видишь, иначе они ему могут сказать: «Братец Сима, ты осрамил весь кабинет, и, чтобы спасти его репутацию, подай-ка, братец Сима, в отставку!»
Чеда
Васа. Что?
Чеда. Вот это!
Васа. Чтобы Сима подал в отставку?
Чеда. Конечно.
Васа
Чеда. И я так думал, разговаривая с вами, но, как видно, мы оба ошиблись.
Васа. И еще как ошиблись!
Каленич
Васа. Здравствуй!
Каленич
Чеда. А господин?…
Васа. Наш родственник.
Каленич. Ближайший родственник по женской линии.
Чеда. Очень приятно. Я зять тети Живки.
Каленич
Чеда. Пожалуй, только объявите повестку дня.
Каленич. На повестке дня, как вы знаете, нападение в сегодняшних газетах на тетю Живку.
Васа. Да, он читал.
Каленич. Итак, я составил ответ. Ведь это, если хотите, наша обязанность как членов семьи защитить тетю Живку от столь гнусной клеветы.
Чеда. Конечно!
Каленич. Хотите выслушать мой ответ?
Чеда. Это безразлично, не вижу никакой разницы. Но подумали ли вы, что тот, кого вы назовете лошадью или ослом, разобьет вам нос?
Васа (про себя). Опять нос!
Каленич. Я и об этом подумал, но я не подпишусь под ответом.
Чеда. А, так? Ну, это другое дело.
Каленич. Не буду вам читать всего. В своем ответе я очень ловко изложил все дело. Я говорю, что господин, о котором идет речь, представитель одного иностранного государства – Никарагуа – и в качестве такового пришел ради определенных официальных переговоров, ну, скажем, для заключения торгового договора.
Чеда. С госпожой Живкой?
Каленич. Нет, с нашим правительством. Затем я говорю, что у вышеупомянутой госпожи министерши, к которой он пришел, в то время еще не было в доме приемной, и так как в тот момент она была занята, то впустила вышеозначенного господина в комнату прислуги, чтобы он подождал там, как в приемной.
Чеда. А зачем он снял сюртук?
Каленич. Объясняю: сюртук он снял потому, что вышеозначенная комнатка была очень низка и тесна.
Чеда. Это вы очень хорошо заметили. Мне никогда такое не пришло бы в голову. У вас получилось необыкновенно остроумно.
Каленич. Правда ведь?
Чеда. Мне весьма приятно, что у меня такой остроумный родственник. Ну, дядя Васа, теперь нам больше не о чем заботиться. Все в полном порядке. Если то, что написал этот господин, появится в газетах, дело будет совершенно улажено.
Васа. Только не было бы поздно!
Каленич. Почему поздно?
Чеда. Да знаете, не исключена возможность, что господин Сима еще сегодня подаст в отставку.
Каленич
Чеда. Да, дядя Сима.
Каленич. Не может быть!
Чеда. И все из-за статьи в газете.
Васа. Да, к сожалению, из-за статьи.
Каленич. Но почему, скажите, пожалуйста? Из этого ничего хорошего не получится. И, наконец, я не вижу, в чем он виноват.
Чеда. Он-то нет, но обычно шишки валятся на того, кто не виноват.
Каленич. Вы уверены, что он подаст в отставку?
Чеда. Нет, не уверен, но так думают и говорят.
Каленич. А как по-вашему? Не лучше ли мне подождать с ответом… Сначала посмотреть, какова будет ситуация, ибо, как мне думается, если он подаст в отставку и больше не будет министром, отпадает всякая необходимость в защите, не правда ли?
Чеда. Конечно. Точно так же и я думаю. И мало того. Если он подаст в отставку и не будет министром, нет смысла быть с ним в родстве.
Каленич. Ну да!
Чеда. Я, например, – скажу вам откровенно, – если он больше не будет министром, думаю совсем отречься от родства с госпожой Живкой.
Каленич. А вы думаете, он действительно подаст в отставку?
Чеда. По правде говоря, я думаю, что он уже подал.
Каленич. По правде говоря, я уж и не такой близкий родственник.
Васа. Смотри-ка! Не ты ли вчера говорил, что ты ближайший родственник.
Каленич. Да, не говорю, что нет, но больше по женской линии, а знаете, родство по женской линии не всегда бывает вполне достоверным.
Васа. Да разве ты не говорил, что скорее умрешь, чем позволишь оспаривать у тебя это родство?
Каленич. Да, я так выразился, но в переносном смысле.
Чеда. Разумеется, только в переносном смысле. Вы этого, дядя Васа, понять не можете.
Васа. Не могу.
Чеда. Когда-то, во времена оно, родня была родней; теперь обстоятельства изменились – и родня может быть родней также и в переносном смысле.
Каленич. Вы совершенно правильно схватываете суть дела.
Васа. А я, ей-богу, ничего не схватываю!
Чеда. Потому и не стоит больше об этом говорить. Итак, дорогой родственник в переносном смысле, лучше всего суньте вы эту рукопись себе в карман, подите на рынок, походите по кофейням и расспросите, какова ситуация. Если дядюшка Сима не подаст в отставку, вы придете и прочитаете это тете Живке, а если подаст, то не стоит над этим делом
Чеда
Васа. А дьявол его знает! Сам выдумал, что он нам родня, а теперь, видишь как!
Чеда. А вы, дядя Васа, меня попрекнули, что я под вас подделался, а вот вы сами подделываете родственников.
Васа. Я не подделывал, сам он подделался. Погляди ты на него! Как почуял отставку, сразу умыл руки.
Чеда. Так всегда, мой дядя Васа. Крысы разбегаются, когда судно начинает тонуть. Не он первый, не он последний.
Васа. Э, пусть идет к черту! Ты мне только скажи то, о чем я тебя спрашивал: можно ли это дело как-нибудь сгладить.
Чеда. А, дядя Васа, оставьте вы это сглаживание, разве вы не видите, что вся обстановка настолько корява, что ее нельзя даже обстругать, не то что сгладить.
Васа. Пойдем к твоей Даре. Я хочу с ней поговорить. Все-таки она дочь, у нее скорее сердце заболит, чем у тебя.
Чеда. Ну что ж, пожалуй, | ничего не имею против. Попытайтесь, может быть, у нее и заболит сердце. Пойдемте сюда!
Ната
Живка. Да, говоря по правде, мне совершенно безразлично, что я стала министершей.
Ната. Э нет, госпожа Живка, будьте искренни. Это ведь приятно: у тебя экипаж, папиросы, чтоб казаться представительной; идешь бесплатно в ложу; у тебя и салон-вагон для путешествия на курорт и курьер из министерства; когда говоришь по телефону и скажешь, кто ты, телефонистки разъединяют других, чтобы тебя соединить раньше; чиновники тебе кланяются, а жены их постоянно приходят с визитами. А если ты на обеде – тебе почетное место, какой-нибудь праздник – получаешь букет, парад – лучшее место на трибуне. Нельзя сказать, чтобы все это не было приятно.
Живка. Да, если смотреть с этой стороны…
Анка
Ната. Прошу вас, разрешите мне понюхать это письмо.
Живка. Ию, госпожа Ната, чего это вам вздумалось, с каких пор вы нюхаете чужие письма?
Ната. Разрешите, пожалуйста.
Живка
Ната. Тот же запах и тот же цвет, розы… Распечатывайте свободно, распечатывайте. Мне все известно. Я сама получала такие письма.
Живка. Ию, что вы думаете?
Ната. Ну, чего вы притворяетесь?… И вы учились играть в бридж, не только я одна… Э, я все знаю. Распечатывайте это письмо свободно. Недавно вы мне сказали, что дело может дойти до отставки вашего мужа, так вот знайте, это письмо может быть очень важным.
Живка. Важным?
Ната
Живка. Ию, ию, ию… Не могу прийти в себя!
Ната. Что вы хотите, такова дипломатическая любовь.
Живка. Слушайте, госпожа Ната, это настоящая дипломатическая свинья!
Ната. Вы только послушайте, госпожа Живка, это письмо означает многое. Эта дипломатическая свинья не дает отставки до тех пор, пока он не уверен, что определенный министр подал в отставку.
Живка. Что вы говорите?!.. Ию… Ей-богу, прикусите себе язык. Какая отставка?
Ната. Я скажу только одно – этот пишет наверняка.
Живка
Ната. Э, еще как возможно. Отставка правительства, госпожа Живка, всегда падает на вас, словно гром средь ясного неба. Строишь планы: вот так-то я обставлю дом, сюда совершу поездку, на этот курорт отправлюсь нынешним летом… и вдруг… бррр… бум!.. Удар грома: пало правительство – и все планы разлетаются в прах. Все это случилось и со мной, милая моя госпожа Живка! Я-то знаю, как бывает!
Живка. Ну что вы говорите…
Ната. А уж если небо нахмурилось, не удивляйтесь. Там, где тучи, там быть и грому. А потому мне лучше уйти. Не хочу вам мешать: ведь, знаете, всякому легче переносить постигшее его горе в одиночестве. Ну, прощайте, госпожа Живка, и не принимайте все так близко к сердцу. Прощайте!
Васа
Живка. Ушла, но она мне напророчила… Как ты думаешь, может, в самом деле случится, что он уйдет в отставку?
Васа. Да… как тебе сказать… может быть. Это самое как раз мне сейчас говорил Чеда…
Живка. А, это тебе говорил Чеда? Не будет так, как Чеда говорит. Я пойду туда, сама лично пойду, ворвусь на министерское заседание. А если он уже подал отставку, я разорву ее, а им, министрам, скажу – пусть сначала каждый займется своим домом, а потом уж заботится о репутации правительства. Скажу им… я знаю, что я им скажу… Погоди, только оденусь…
Васа. Ну, подумай немного, хорошо ли ты собираешься поступить!
Живка. Я больше не спрашиваю, хорошо ли это; пойдем, ворвемся на заседание, и я им покажу… Подожди только, я оденусь! (Убегает
Васа
Чеда. Что такое?
Васа. Видишь, новое чудо. Она хочет ворваться на заседание министров.
Чеда. Ну и пусть врывается!
Васа. Да ведь нельзя так, чего не бывает, того не бывает.
Дара. А что мы можем?
Васа. Помогите мне задержать ее силой!
Рака
Чеда
Рака. Я хочу проткнуть ему живот.
Чеда. Кому?
Рака. Срете Матичу.
Чеда. За что?
Рака. Он обругал моего мандаринского отца.
Чеда. А почему ты его не обругал?
Рака. И я его обругал.
Чеда. Ну, значит, вы квиты…
Рака. Да, но об его отце не писали в газетах, что он мандарин.
Живка. Убирайтесь с моей дороги!
Сима. Моя отставка принята!
Живка
Сима. Из-за тебя!..
Живка. Как, из-за меня? Почему это из-за меня, дурная ты голова! Скажи лучше, ты не годился в министры, вот что! Скажи лучше это!..
Сима. Конечно, не годился, имея такую жену.
Живка. А теперь, что же, теперь мы больше не министры?
Сима. Конечно, нет!
Живка. Господи боже, за что ты так со мной поступил, ведь я тебе каждую пятницу ставила свечку!
Сима. Конечно, уплыло!
Рака. Долой правительство!
Живка
А ты (Даре) иди укладывайся, раз не можешь оторвать от себя этого клеща. Укладывайся, раз не хотела путешествовать в салон-вагоне, поедешь третьим классом… Третьим классом, запомни, третьим классом!..
А ты чего ухмыляешься?
Примечания
1
Je suis tout а fait а votre disposition
2
Le bon ton du grand monde
3
Un goût parfait
4
Gris pâle
Здесь, как и в пьесе «Мистер Доллар», действующие лица говорят по-французски с очень плохим произношением.
5
C'est la chose principale
6
Noblesse oblige
7
Une question tout а fait discrète
8
Une femme du monde
9
Excellent
10
Un jeu compliqué, mais très distingué
11
Voilа, зa c'est le principe fondamental
12
D'une maniиre bien simple
13
C'est suffisant
14
Ça va aussi
15
Une question de vos sentiments intimes
16
Une forme spéciale
17
Et зa la chose principale
18
C'est simple, comme tout
19
Pardon, mille fois pardon
20
Ce comme vous voulez (фр.) – это, как вам угодно.
21
Ma chère amie (фp.) – моя дорогая подруга.