Это был не сон – это было плавание в тумане, когда не видно берега, когда серая гладь воды и горизонта сливаются в одно целое, когда воздух так насыщен влагой, что все равно уже, вдохнуть его или впустить в легкие глоток воды, когда удивительное, блаженное равнодушие снисходит в душу, руки и ноги становятся мягкими, ватными и несется куда-то сквозь серую паволоку обморочная душа...
– Холодный берег, – сказала во сне Вероника.
«Вставать пора! Вставать пора! Семь утра! Вставать пора!»
Голос, выквакивающий эти веселые слова, сам веселым не был. Мерзкий механический голос с китайским акцентом. Хотя бог его знает, какой акцент у этих китайцев, живьем их никто не видел. Вьетнамцев на рынке полно, а вот китайцев – нет. Говорящий будильник «мейд ин Чайна» Веронике подарили друзья на прошлый день рождения. Сначала это показалось забавным. Женский голос выговаривал русские слова правильно, но звучали они нелепо. Сразу чувствовалось, что обладательница голоса не понимает смысла произносимых слов, просто механически повторяет чужие звуки. Еще в дурацком будильнике жили петушок, кричавший свое китайское «кукареку», китайская кукушка и китайские же незамысловатые фарфоровые мелодийки. Но Веронику угораздило уронить будильник, отчего в нем что-то испортилось и остался только механический голос. Время, впрочем, он объявлял исправно. Вот только было ли это достоинством?
Ох ты, как тяжело подниматься, когда за окнами такая темень и холод, и ветер кидает снежинки в окно – горстями, злобно так кидает и посвистывает... А нужно одеваться, и тащиться через сугробы к автобусу, и трястись в нем восемь остановок, и выставлять «точку», и целый день на ногах, на сквозняке, а потом проделывать все эти действия в обратном порядке! Но завтра у Вероники выходной, в автобусе трястись будет сменщица, а она останется в постели – спать до полудня. После займется постирушкой да состряпает что-нибудь долгоиграющее, вроде плова, чтобы несколько дней завтракать и ужинать разогретым, а в награду себе за хорошее поведение съест припасенное накануне пирожное, посмотрит кино по телевизору и ляжет спать пораньше... Хорошо!
Вероника чистила зубы, умывалась, причесывалась, мысли же текли своим чередом. Вот только плохо то, что завтра еще придется ехать к бабушке. Зачем? Затем, что у нее валенки есть. Зимняя погода установилась только к середине декабря, снег толком так и не выпал, но уж подморозило – только держись! Сегодня Вероника еще как-нибудь простоит в сапогах, но в последний раз. Вот и валенки пригодились, выходит, правильно их бабуля хранила. Не слушала внучку, когда та забегала в гости и зудела: зачем весь этот хлам на антресолях хранишь, только моль от них да пылища, фу! Упрямая старуха только губы поджимала. Непривычна была раскидываться добром.
– Вот погоди – меня выбросишь, тогда и все выбрасывай, – отвечала внучке заученно. – Да не бухти! Глядишь, и сгодится... Мало ли куда жизнь забросит, как судьба повернется...
Бабуля Вероника, Вероника Андреевна, в честь которой и назвали внучку, знала, о чем говорит. У нее за строгими плечами и не по-старчески прямой спиной махрился и сурово серел плат, изношенный за долгие, многие годы, десять из которых она провела в Сибири, вместе с мужем. Сразу после войны и посадили. Зачем в плену был? Зачем не сражался с врагом до последней капли крови? А как ему было сражаться, если состоял дед в строительных войсках, и погнали их восстанавливать мост, а оружия не дали? Много ли навоюешь одной лопатой? Виноват, стало быть, что не погиб в плену. Так чего ж? Но ничего, потом оправдали, выпустили, дали хорошую квартиру. Оно и в Сибири можно было жить... Но холодно очень, а сама Вероника Андреевна из Астрахани родом, к холодам не привыкла, вот и напугалась на всю жизнь...
Тогда блестящая девочка Вероника, приезжавшая навестить бабушку, и думать не могла, что когда-нибудь понадобятся ей валенки и пуховая шаль, бережно хранимая в пятилитровой стеклянной банке – от моли, и не думала она, что будет покупать крем «Румяные щечки» – да что бы вы знали о щечках! Румяными они делаются, если легкой походкой продефилировать от лимузина до бутика, а от долгого стояния на ледяном сквозняке щечки (и нос тоже!) делаются иссиня-багровыми! Тогда еще не знала об этом Вероника. Тогда впереди была изумительная, прекрасная жизнь, наполненная цветами, и синими реками, и музыкой, и всевозможной романтикой, и новые платья в ней были, и косметика «Ланком», а не «Румяные щечки» фабрики «Новая заря», и мама была жива, и отец не получил седины в бороду, а беса, соответственно, в ребро!
Но что делать? Делать нечего. Что мы имеем, то мы имеем, как говаривал предатель Данила. Нужно одеваться и тащиться на рынок – зарабатывать хлеб насущный. Колготки теплые, носки шерстяные. Штаны простеганные, на байке. Шерстяной свитер – полинявший, зато теплый и родной! Пуховый платок взять с собой, уже на «точке» тщательно обернуть поясницу. Отвратительный зелено-лиловый пуховик. Шарф. Шапка у Вероники редкостная, сочетает удобство, тепло и красоту – ушанка на кроличьем меху. Самые стильные девчонки в таких ходят! Холодно – опусти уши, тепло – подними! Милое дело. Вероника оглядела себя в зеркале и привычно расстроилась. Во-первых, потому, что она такая туша – незаметно под стогом бесформенных одежд девичьей фигуры, хоть ты реви! Во-вторых, потому, что сглупила – оделась прежде, чем обулась, теперь тяжело будет нагибаться, втискивая шерстяные лапы в сапоги. Все же справилась и с этим, кряхтя и потея. На часы взглянула – мама дорогая! Да ей же пора бежать впереди собственного визга!
А вот не копалась бы, не размышляла бы за чаем, а потом перед зеркалом в ванной – может, и удалось бы сесть в автобусе. Тут как угадаешь. Слишком рано выходить нельзя – на базар селяне едут. Раньше их колхозниками называли и теперь иногда называют по старой привычке. Селяне везут свою снедь, что ими от трудов своих кропотливых на продажу приготовлено. Едут они до той же остановки, что и Вероника, но торгуют не в рынке, где надо деньги за места платить, а около. Там тоже надо платить, но какое же сравнение! Прямо на земле расставляют картонные коробки да всяческие жалкие приспособления для более или менее удобной торговли. Но мысленно Вероника называла их товары уважительно – дарами. Да и можно ли назвать иначе, скажем, темно-рудые свекольные горки и розовые горки картошки лучшего сорта «саратовский рубин». Или загадочные банки с маринованными огурцами и восклицательным знаком перевернутого вверх тормашками зонтика укропа. Или соленые, даже на вид поскрипывающие и, словно бы на стол просятся, подходящие, ладные-годные к любому застолью груздочки. Или связку звонко замороженных искристых судаков, от которых, как гордо заметила одна из торговок, «и душа и уха радуются»... Неосознанно Вероника радовалась дарам. Что-то земное, мудрое, глубокое и корневое заключалось в этой немудреной снеди. Даже в горьких, сиротских гроздьях калины. Даже в медовом разломе громадной тыквы, только что, кажется, примчавшейся с волшебного бала...
Селяне рано едут, им надо успеть места занять – конкуренция жесткая. Теперь вторая волна пошла – служащие и свои, товарки. Вот в промежуток попасть бы, тогда можно было бы рассчитывать и на сиденье.
– Женщина, что вы раскорячились в дверях! Проходите дальше в салон!
– Да куда я пройду, там некуда проходить...
– Что ж я, не вижу? Вон сколько места свободного, а все в дверях толпятся! Кому не прям сейчас выходить – подвиньтесь подальше! Девушка в зеленой дубленке, я и к вам тоже обращаюсь!
Та, в зеленой дубленке, и ухом не ведет. Ей, к слову, под сорок, однако вредная кондукторша ее «девушкой» назвала. А ее, Веронику, – в женщины записала! Это потому, что одета она так, по-теткински. И правда – копна. От обиды внезапно защипало в носу и в глазах стало туманно, как в давешнем сне (но ведь и что-то хорошее там было, припомнить бы). Чуть не упустила свое счастье – с сиденья рядом поднялась изящная дама в норковом полушубке. Все же удалось проскользнуть на ее место, обскакав ту, в зеленой дубленке. Немного утешилась, надышала на оконном стекле проталинку, стала смотреть. И смотреть-то особенно не на что, а все же развлечение, и мысли не так донимают... Вот проехали мимо жиденького парка, куда летом аттракционы и зверинец привозят. Деревья со снежком на ветках, в кронах – грачиные гнезда брошенные. У ограды елочный базар открывают – «Гринписа» на вас нет! Постоим на светофоре... Внимание, товарищи! Проезжаем историческое место! Именно здесь еще совсем недавно трудилась на ниве глянцевой журналистики уже знакомая вам Вероника Юрьевна Солодкова, которая теперь ударно работает в сфере торговли! А как же это получилось? Об этом позже, мои дорогие, позже. Сейчас не надо ничего вспоминать. Маму, отца, Даньку-изменника, шефа-негодяя, ничего этого вспоминать не надо. Стоит думать о хорошем, о том, что завтра выходной, о том, что разносчица около полудня принесет обед, о том, что последние дни выручка выходила неплохая, значит, можно будет купить себе в подарок к Новому году тот пушистый голубой свитер! И вообще – скоро Новый год, а там весна, и любимая с детской поры, когда варежки еще на резиночке держались, подружка-капель, и все наверняка изменится! Веронику недаром с детства не Никой – Верой сокращенно называли. Верила она во все хорошее.
– Сенной рынок!
Хорошо, что кондукторша объявила, иначе Вера бы свою остановку проехала, это точно. Сенной рынок – серое, горбатое здание, на спящего бегемота похожее. В нем два этажа и очень сложная иерархия. Второй этаж презирает первый. Первый завидует второму и презирает уличную торговлю. За три месяца Вера проделала серьезный путь – но не вверх, а вниз. Начинала она на втором, престижном этаже, в отделе «Все для ванной». Так уж прямо и все! Ванны, душевые кабины, смесители, прочие сверкающие прибамбасы, и тепло, и все залито ярким светом, и пахнет свежестью. Это аэрозоль такая, «Морской бриз», а то по соседству армянское кафе, оттуда вечно жареным несет. Там Вероника ходила в форменной синей юбке, в белой блузке с синим галстучком, на тонких каблучках и знать не знала, что бывают на свете такие ужасные стеганые штаны на байковой подкладке! И еще чем-то недовольна была, надо же! Но на первый этаж пришлось спуститься не из-за своего недовольства, а из-за недовольства хозяина. Она очень старалась, выучила наизусть глянцевые проспекты, косноязычно повествующие о достоинствах той или иной душевой кабины... Но, как выяснилось, учить нужно было скучные серые прайсы с длинными рядами цифр! Пару раз она ошибалась – не в свою пользу, но это удавалось скрывать, поправлять из собственного кармана. И что самое обидное – понизили (в буквальном смысле) ее за чужой промах. Отделом руководила племянница хозяина. Это только так говорилось, что руководила, руководить она ничем не могла. Девушка Лена была патологически ленива и ничем в жизни не интересовалась, кроме собственной внешности. Но это у нее получалось хорошо, так хорошо, что ни один мужчина, вошедший в отдел «Все для ванной», не оставлял ее без внимания. Как-то, увлекшись любовной перестрелкой с матерым снайпером, Леночка «зевнула» дорогущий смеситель. Черт его знает, чего он был дорогой такой, платиновый, что ли? Выкладывать такие деньги Леночка не пожелала и свалила все на известную растяпу Солодкову. А что такого? Она так или иначе проштрафится, а ей, Леночке, нельзя ронять своего авторитета перед подчиненными. К тому же где находилась Солодкова, пока ее начальница занимала покупателя беседой? В туалет пошла? А ей нужно было быть на рабочем месте, следить за товаром...
Веронику перевели на первый этаж. Там тоже «точка» была неплохая. Называлась уже не «Все для ванной», а «Товары для ванной». Труба пониже, дым пожиже, платиновых смесителей не наблюдалось, форменных синих юбочек и галстучков никто не носил, но тепло, светло и под крышей. На той «точке» торговля шла вяло, не шла, а так, с ноги на ногу переминалась. Сенной рынок не умещался в пределах здания, выходил из берегов, выплескивался за видимые и невидимые пределы; на улице стояли крытые ряды, в них торговали примерно тем же хламом, только дешевле, народ тянулся туда. В результате через месяц после появления Вероники в «Товарах для ванной» магазинчик был прикрыт и расформирован. Но Веру не уволили, гуманисты несчастные! Перевели на лоток. Почти на улицу – в дверях рынка, в тамбурчик между двумя дверями. Она уже два месяца там стоит, на лотке без названия, и торгует опять же принадлежностями для ванной, на этот раз совсем бросовыми. Пробки, мыльницы и дозаторы для жидкого мыла, подставки для зубных щеток, прищепки для белья и бельевые же веревки. Синтетические, веселеньких расцветок. Зеленые, сиреневые, розовые. И вот уже с месяц Вера рассматривает их с особым интересом.
Вот уже с месяц как ее состояние можно обрисовать незамысловатой идиотской идиомой «хоть в петлю полезай». И это не из-за проклятого безымянного лотка. Хотя и из-за него тоже. Если бы ее уволили! Она могла бы найти себе работу по специальности. Пусть бы там мало платили, пусть бы гоняли, Вероника бы только радовалась да благодарила. Все лучше, чем на рынке стоять! Но ее не выгнали, пожалели. А самой уйти – страшно. А ну как ничего не найдешь? И что тогда? Отцу кланяться? У бабушки из пенсии занимать? Да тьфу на них, на деньги эти! Самое главное – Данилка. Данилка, что ж ты так насвинячил? Возвращается Вероника с работы, еще вафельный тортик «Причуда» в тот день купила, хороший, свежий такой! А возлюбленного дома нет, и вещей его нет, и денег тоже нет. Даже записки не оставил. В старинной серебряной чайнице были отложены с трудом накопленные двести долларов. А теперь и самой чайницы нет, а она была мамина! Куприянов, бессовестный, даже утюг унес! Утюг он, правда, сам покупал, на свои деньги... Но разве дело в этом?
Но первое время она его бессовестным не называла. Была уверена – что-то случилось, Куприянов не просто так исчез. Мало ли что в жизни бывает? Может быть, ему пришлось срочно выручать друга из беды, или его отцу стало хуже и он снова попал в больницу, или... Вероника взяла отгулы и два дня просидела дома. Моталась по комнатам, слушала музыку, тихонько плакала, смотрела в окно. К вечеру третьего дня пришла в себя. «Хватит мечтать, знаешь, хватит мечтать», – спел ей с диска любимый Паша Кашин. Хватит мечтать, хватит строить воздушные замки и изводить себя дурацкими фантазиями. Друзей у Данилы не было. Были подружки, но вряд ли он кинулся бы выручать кого-нибудь из них. Родители Данилы, по непроверенным сведениям, жили в далеком, полухтоническом[1] Ленинском районе, Вера с ними знакома не была и точного адреса не знала. Коллега-продавщица Ирка, с которой Вероника поделилась пережитыми страданиями, хмыкнула и сказала:
– Да ладно тебе, вот, блин, убивается! Свалил сожитель, движимое имущество с собой прихватил, с кем не бывает! Тоже мне, невеста без места! Не бери в голову, бери в... – и конец соленой поговорки прошептала Вере на ухо. Остра на язык и мудра была Ирка, хотя и не заканчивала филологического факультета университета, а напротив – два курса института механизации сельского хозяйства! С ней вот никогда бы такого не случилось, она жила с Таширом, который хоть и мог под горячую руку ей глаз подбить, но любил, и подарки дарил, и обеспечивал! Иришка могла бы и вовсе не работать, но продолжала торговать из любви к искусству. Да в таком павильончике что б не работать! Новехонький, деревянный, украшен красными бумажными зонтиками, и продается там не селедка, не прищепки, а благородный напиток – чай. Отличный чай в красивых банках, и развесной, дорогой, и заварочный, и чайники в китайских иероглифах, и чашечки, и миниатюрные слитки тростникового сахара, похожие на серые опалы... Ирка в красном кимоно, с золотым драконом во всю спину, блестящей лопаткой насыпает в пакетики душистые чайные смеси. И открываются они не с раннего утра, а с десяти часов, и покупатели часто подходят, помногу берут. На Руси никто еще чаем не подавился, верно подмечено!
– Вероник, ты чтой-то припозднилась? – крикнула соседка Тамара Тимофеевна, старая ехидна, торгующая напротив пластиковыми пакетами. – Проспала, что ль? Так ночью спать надо, а не чем другим заниматься!
– Ага, как же, – пробормотала Вера себе под нос. Тихонько, чтобы Тамара Тимофеевна не услышала. Хоть и кикимора она, а плохо быть с соседкой в ссоре. Поэтому огрызнулась тихонько, громко же произнесла с льстивым смешком: – Проспала, Тамара Тимофеевна! Ну ничего, завтра выходной, отосплюсь!
– Дело молодое, – согласилась соседка. Хрупкий мир был восстановлен, а лоток установлен. Начался рабочий день!
Вопреки мрачным предчувствиям, оказалось не так уж холодно. Вероника даже куртку расстегнула, сдвинула ушанку на затылок, зарозовелась. Торговля пошла бойко, народ уже начал покупать-запасать подарки к празднику. Какая-то девушка выбрала себе полный набор штуковин для ванной – мыльницу, щетку, стакан, дозатор, еще какую-то дребедень. Все прозрачное, внутри плещется синий гель и плавают желтые уточки. Красота какая! Вера ловко поймала за шиворот черномазого мальчишку, который стянул и в рукав спрятал набор крючков для полотенец. Веселые были крючки, резвились на них толстенькие русалки. Вероника отобрала набор у мальчишки.
– Зачем он тебе, скажи на милость? А? На вот тебе апельсин! Иди отсюда!
Но цыганенок не взял апельсин, только взглянул косо, зло, как укусил. И убежал. Красивый, яркий, солнечный плод остался лежать в ладони Вероники, обжигая ее оранжевым светом. На душе стало как-то кисло и горьковато, но потом это прошло.