Женщины дона Федерико Мусумечи

В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.

В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.

В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.

В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.

В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.

В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.

В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.

В романах и рассказах известного итальянского писателя перед нами предстает неповторимо индивидуальный мир, где сказочные и реальные воспоминания детства переплетаются с философскими размышлениями о судьбах нашей эпохи.

Едва ли не у каждого молодого человека имеется циркуль, которым он с увлечением измеряет будущее; если твердость его воли соответствует смелому раскрытию циркуля, мир принадлежит ему. Но такое явление в духовном мире наблюдается только в определенный период жизни. Этот период, для всех людей наступающий между двадцатью двумя и двадцатью восемью годами, — время смелых дум, время творческих замыслов, ибо это время необъятных желаний, когда ни в чем не сомневаешься; усомниться — значит утратить силу. После этого периода, краткого, как пора посева, наступает время выполнения задуманного. Существуют как бы две молодости, сменяющие одна другую: сначала люди еще только верят, а потом — действуют. Зачастую у тех, кто щедро одарен природой, кто, как Цезарь, Ньютон и Бонапарт, являются великими среди великих, — оба периода сливаются воедино.

Есть такая порода людей, которую в мире общественном выращивает цивилизация, подобно тому как в мире растительном цветоводы тепличным способом создают гибридную породу, не поддающуюся размножению ни путем посева, ни отводками. Мы имеем в виду кассира — некое человекообразное растение, которое поливают религиозными идеями, подпирают гильотиной, обстригают пороком, — и растет себе оно на четвертом этаже вместе с почтенной супругой и надоедливыми детьми. Многочисленные парижские кассиры всегда останутся загадкой для физиолога. Понял ли кто-нибудь задачу, где иксом является кассир? Как отыскать человека, который спокойно созерцал бы чужое богатство, отданное ему в руки, — ведь это все равно, что кошку посадить в одну клетку с мышью! Как отыскать человека, который согласится в течение семи восьмых года по семь-восемь часов в день сидеть в плетеном кресле, за решеткой в каморке, не более просторной, чем каюта морского офицера? Человека, у которого таз и ноги не одеревенеют от подобного ремесла? Человека, у которого достаточно величия для такого маленького места? Человека, который, постоянно имея дело с деньгами, проникся бы отвращением к ним? У любой религии, моральной системы, школы или института затребуйте это растение и предложите им Париж — этот город-искуситель, этот филиал ада, в качестве среды, где должен произрастать кассир! И вот проследуют перед вами религии одна за другой; школы, институты, моральные системы, все законы человеческие, великие и малые придут к вам, как приходит друг, к которому вы обратились с просьбой о тысячефранковом билете. Они примут скорбный вид, они прибегнут к гриму, они сошлются на гильотину — совершенно также, как ваш друг укажет вам жилище ростовщика — одну из сотни дверей ведущих в больницу для бедных. Впрочем, сама нравственная природа не лишена капризов, она позволяет себе то там, то здесь создавать честных кассиров. Потому-то разбойники, которых мы прикрасы ради именуем банкирами и которые приобретают лицензию за тысячу экю как пират — разрешение на выход в море, проникнуты таким почтением к этим редким существам, выращенным в инкубаторе добродетели, что заключают их в каморку, содержа их так же, как правительство содержит редкостных животных. Если кассир не лишен воображения, наделен страстями, если кассир, пусть даже безупречный, любит свою жену, а она скучает, страдает от неудовлетворенного честолюбия или просто тщеславия, — тогда кассир развращается. Поройтесь в истории кассиров: вы не приведете ни одного случая, когда кассир добился бы, что называется положения

В городском пассаже прямо под курантами был да, по-моему, и сейчас есть, замечательный игрушечный магазин. Он казался нам сказочным, волшебным, этот магазин. Он был и цирком, и зоопарком, и пантомимой, и представлением бродячих актеров, и железнодорожной выставкой, и захватывающе интересной библиотекой, и музеем часов, и хранилищем всевозможных настольных и спортивных игр — словом, сокровищницей всех радостей, что сулили долгие зимние каникулы. Но сначала о курантах.

Предлагаемый сборник произведений имеет целью познакомить читателя с наиболее значительными произведениями великого китайского писателя Лу Синя – основоположника современной китайской литературы.

Пан Диоген Файташко, которого в небольшом, но избранном кружке интимных друзей называли просто Дынцек или Файтусь, провел все утро в меланхолическом разглядывании своих длинных и тонких нижних конечностей. Сегодня он пребывал в мрачном настроении в значительной мере под впечатлением сна. Ему приснилось, что вследствие вчерашнего ужина у него завелись трихины, а вследствие заражения этими трихинами ему пришлось по предписанию молодого врача по имени Коцек выпить целую бутыль неочищенного керосина, и, наконец, что вследствие обеих вышеприведенных причин он, пан Диоген Файташко, краса и гордость уезда, один из столпов провинциальной отечественной литературы, вынужден был лечь, или, вернее, его перенесли с продавленного, но еще довольно мягкого матраца, на жесткий и грязный анатомический стол местного врачебного управления.

Рассказ впервые опубликован в 1880 году.

Рассказ публиковался в 1883 году в журналах «Новины» и «Край», издаваемых в Петербурге. Первоначальное название — «Эхо прошлого».

В рассказе, как затем в повести «Ошибка», поднимается тема патриотизма, сохранения традиций польского национально-освободительного движения. По цензурным соображениям, Прус нигде прямо не говорит, что его герой — деятель национально-освободительного движения. Читатель сам догадывался, в каких походах участвовал герой рассказа, почему он столько лет был оторван от родины. Полковник провел в эмиграции полвека. Он вернулся в Польшу к 80-му году, следовательно эмигрировал после польского восстания 1830-1831 годов. Затем он, видимо, участвовал вместе со многими поляками в венгерской революции 1848 года (на это указывает упоминание им имени Кошута). Позднее полковник сражался в Италии, участвуя в борьбе итальянского народа за освобождение от австрийского господства, воссоединение Италии (на это указывает упоминание битвы у деревни Сольферино, 1859 г.), в франко-прусской войне 1870-1871 годов.

Рассказ впервые опубликован в 1884 году.

Мысль о том, что люди из народа чаще проявляют готовность к подвигу, способность к самопожертвованию, чем люди из высших слоев общества, была высказана Прусом в одной из его статей 1881 года. Прус писал: «А может быть, вы хотите теперь знать, кто во время пожара в Люблине в благородном порыве лез в горящий ад? Это были самые обыкновенные казаки. А может быть, вы бы хотели узнать имя героя, который во время пожара в Млаве бросился в огонь и спас ребенка? Это некий Сметанников, солдат, оштрафованный недавно за злоупотребление, наверняка не читавший ни одного учебника о мужестве и самопожертвовании. А где же были вы, и что вы делали во время пожара? Стояли в стороне, плача над своими пожитками, утешая огорченных или аплодируя тем, которые спасают, — все это, разумеется, на приличном расстоянии от огня».