Запертая дверь

Опубликовано в журнале «Зарубежные записки» 2005, №2

Опубликовано в журнале «Знамя» 2002, № 4

Андрей Кучаев

Ночной гость

Дело было весной, когда погода здесь, на северо-западе Европы, особенно неустойчива. А в эту весну она выдалась просто на редкость непостоянной. Ветер с моросью сменялись коротким солнечным получасом, чтобы потом исхлестать осмелившихся высунуть нос холодным, секущим ливнем.

Вечера наваливались как-то сразу ночным сумраком, в котором трудно было разобрать, что сыплет с неба: снежная мокреть, суховатая крупка или жесткий колющий дождь. Звезды появлялись словно для того, чтобы пробудить надежду и сразу же погаснуть. Мутный месяц катался среди серых лохмотьев, не в силах засиять, и истаивал в изнеможении, вой ветра в низких кронах мокрых деревьев, казалось, раздается из-под земли, а небо готово было поменяться местами со своим отражением в мелких холодных лужах.

…И пышные кроны прятали красную крышу дома с обветшалым портиком и облупившимися деревянными колоннами. Коломны в трещинах, крыльцо покосилось, оно наверняка скрипучее, поет на все голоса… Вот и запело, вот дверь — протяни руку и войди, и дверь отворяется, и старик с простертыми руками идет навстречу. И худая спина, которую он обнимает… Потом они вошли в сад — худой, лет тридцати человек и старик. Они шли по пояс в траве и не заметили, как их обступили малыши в одинаковых, чем-то скорбно отличающихся от школьных, костюмчиках, а навстречу им поднялась из-за садового стола женщина в легком воздушном платье… На скатерти сеть лиственной теин, стол огромен, и вокруг него за белыми стаканами молока сидят дети, дети, дети… И молодая женщина смеется, и старик улыбается, и улыбается молодой мужчина, и ловит его улыбку худой и настороженный мальчуган — сын, и, разрешив какое-то свое сомнение, тоже улыбается, глядя на отца, а потом па нас. А за нашими спинами, за нами видят детские глаза что-то такое, что наполняет их счастьем и чего нам не дано ни увидеть, ни узнать… И надо всем голос:

Содержание нового романа Андрея Кучаева укладывается в семь больших глав. Суть его – бритвенно точный анализ действительности. В том же, что такое «Sex Around The Clock», почему это такое, откуда взялось и какие головокружительные события натолкнули автора на написание нижеприведённого эротико-приключенческого романа, читатель разберется сам, прочтя без отрыва написанное.

Андрей Кучаев

Другая сторона улицы

По одной стороне улицы он ходил на пути из дома, по другой - домой.

Это стало сначала привычкой, потом приметой.

Для него было жуть как важно - уйти одной дорогой, воротиться другой.

Однажды затеяли какие-то работы на крыше и улицу на "той стороне" перекрыли. Не пройти. Он так испугался, что сначала просто застыл, потом завертелся на месте, а потом полез напролом через заграждения под проклятия обычно сдержанных рабочих. Пролез и два дня просидел дома. Пока, по его расчетам, работы на крыше не кончились.

Опубликовано в журнале «Зарубежные записки» 2006, № 8

Рассказ журнала «Крещатик» 2006, № 1

В суде первой инстанции слушается дело профессора Осипова. Летом прошлого года он оперировал больного, и больной после операции умер. Судебно-медицинский эксперт Корзун, производившая вскрытие, дала свое заключение, и возникло дело.

Была внимательнейшим образом исследована тридцатипятилетняя практика профессора Осипова, от тех времен, когда он еще не был профессором, до этого последнего случая. Несколько месяцев длилось следствие, и вот теперь идет суд, допрос свидетелей.

На стене висела тень от часов. Сами часы — в Лешиной душе. Часы старинные, еще бабушкины, прабабушкины. В боковом кармане куртки Леша держал ключик. Небольшой. Удобный. Им Леша заводил часы. Вставлял в отверстие под стрелками и несколько раз поворачивал. Подкручивал пружину. До отказа. Прислушивался.

Тик-так, тик-так… Ничего. Идут. Большая стрелка, маленькая.

Тик-так… Идут.

В душу себе Леша редко заглядывал: «Зачем?» Он смотрел на стенку, на тень от часов.

Нодар Джин родился в Грузии. Жил в Москве. Эмигрировал в США в 1980 году, будучи самым молодым доктором философских наук, и снискал там известность не только как ученый, удостоенный международных премий, но и как писатель. Романы Н. Джина «История Моего Самоубийства» и «Учитель» вызвали большой интерес у читателей и разноречивые оценки критиков. Последнюю книгу Нодара Джина составили пять философских повестей о суетности человеческой жизни и ее проявлениях — любви, вере, глупости, исходе и смерти.

Странный звонок из Сеула раздался в то утро в начале седьмого.

Отдел был еще пуст; Коно сидел в одиночестве за столом и просматривал гранки экстренного комментария Исиоки. Он снял трубку и поднес ее к уху. Слышались характерные для дальней связи частые гудки. Сквозь них вдруг пробился голос:

– Коно-сан, сколько лет, сколько зим! Это Гарри. – Мужчина говорил по-японски довольно бегло.

На секунду Коно растерялся.

– Гарри?… – невольно запнулся он.

Коля Кирюхин по всяким там узорам, морщинкам на своем довольно молодом лице угадал себя деревом в будущей жизни. Конечно, природу уничтожают, вымарывают пестицидами и всякой дрянью, и невольно приходит на ум: выскочишь лет через триста — пятьсот зеленым, полным сил ростком, а кругом — пустыня. Особенно обидно Коле, что в этой теперешней жизни его тоже пустынно оценили. Притесняли прирожденной незеленостью, неуспешностью.

В подмосковном лесу Коля потрогал шершавый ствол сосны. И ствол как бы прошел через сердце Коли.

В доме безработного были найдены мертвыми в своих постелях: сам хозяин дома Ота в возрасте семидесяти семи лет, его жена Хидэ-сан шестидесяти семи лет, их приемная дочь Харуэ-сан пятидесяти одного года и сестра жены хозяина госпожа Оки Хаяси семидесяти двух лет…

Яков Норкин ославянился. И это не вдруг, а как-то по пути движения пригородной электрички к Егорьевску. Сначала ничего. Потом сквозь него стали проглядывать всякие еловые шишечки, сараюшки.

Тишина уплотнилась.

— Мужик, эй, мужик!

Яков Самуилович оглянулся.

— Идем, поговорим.

Рядом стояли трое парней в коже. Один был с вытянутой яйцом головой, с коротким ежиком волос. Яков Самуилович встал. Он шел впереди, а те шли сзади.

И был он в тепле любви, в чреве матери. Простор. Не чувствовал тяжести своего тела.

Котенков после рождения получил имя Веня. Веня был лишен нормальных человеческих размеров: голова вытянута дыней, туловище маленькое, руки огромные. Казалось, он весь ушел в руки и огромные пальцы. Руки-лопаты. Руки, похожие на клешни краба. А вот ноги тонкие, маленькие.

Он жил пустынником среди людей. И постепенно, очень медленно полюбил сначала металл, а уж потом дерево. На людей не обижался. Даже просто не мог. Он будто оставался в чреве матери, будто ждал, будто не пришло его время родиться. И он ждал, накапливая в душе выход к счастью.