Тетя Надя умирает последней

Писатели-фантасты не закрываются от настоящей жизни, а наоборот, открывают ее новые, неожиданно удивительные грани. Оказываясь в их мирах, читатель лучше понимает, как ему жить в этом. Оттого фантастика всегда притягательна.

Мы продолжаем представлять рассказы, написанные русскими фантастами — победителями конкурса, организованного независимыми экспертами.

В антологии собраны рассказы современных российских писателей, опубликованные в разделе «Клуб любителей фантастики» журнала «Техника — молодежи» за 2013 год.

После второго курса мореходки я был направлен на практику на танкер (танкер — это вовсе не танк, а пароход для перевозки нефти, и прочей жидкой горючей дряни) Новороссийского Морского Пароходства "Пётр Алексеев". Через 5 дней наше судно пришло в Италию, порт Таранто. За время перехода из Новороссиска в Таранто, я познакомился и успел сдружиться с матросом Юриком Ш. (фамилию точно не помню, поэтому не пишу полностью) по кличке "Пахан". Это был низенький, толстенький парень, который все радости жизни видел только в женщинах и вине… Как только наше корыто пришвартовалось к нефтеналивному причалу и дали отбой авралу, в моей крошечной каюте практиканта, запрятанной в самой глубине недр танкера, нарисовался Юрик. Он на удивление не был пьян и даже был выбрит. Сразу подумалось, что-то случилось: или скоропостижно склеил ласты (т. е. врезал дуба) боцман (которого никто из матросов не любил. Собственно, я тоже не питал к нему особых чувств — из-за его гнусных ежедневных наездов: "Hэ так красышь", "Hэ так чыстышь" и т. д.), или щетина сама выпала, а водка просто кончилась… Но Юрик сходу заявил: — Собирайся, идём в город, у нас целый день впереди, старпом (старпом — старший помощник капитана) отпустил нас до часа ночи, сейчас девять утра — успеем и вина выпить, и с девочками закрутить… Какие девочки? Какое вино? Мы же в Италии! Я здесь первый раз, надо хотя бы как-то освоиться… Но не тут-то было: через 20 минут мы уже лежали на пляже, потягивая через соломинку бианко (дешёвое белое, но очень вкусное некрепкое кисловатое вино) из трёхлитровых пакетов, рядом стояла сетка с запасными пакетами (не с теми, которые рекламируют по телевизору, капая на них чернилами, а всё с тем же вином). К этому пейзажу добавлялась ещё большая бутыль в 10 литров с красным вином, оплетённая виноградной лозой с замысловатыми узорами… Рядом парни и девушки пристроились играть в мяч — что-то вроде волейбола. Подкрепившись вином, Юрик, шелестя семейными трусами до колен, решил, как он сам выразился "снять подругу". Он с некоторым усилием преодолел земное притяжение, вошёл в меридиан и потащился к ближайшей девушке, которая стояла к нам спиной. Его живот победно растолкал ошеломлённых парней, а руки выхватили у девушки мяч. Ну, думаю, сейчас сначало он будет выступать, потом его начнут бить, затем я поспешу на выручку, а затем нас будут бить двоих… — перевес в силах явно на стороне десятка итальянцев, некоторые из которых были явно крупнее Челентано, и не уступали мне не только размерами, но и превосходили в чём-то даже Шварцнегера… Юрик отвесил поклон (скорее это был реверанс в стиле Д'Артаньяна), после чего ни мало не смущаясь на чисто русском языке стал объяснять, что он всегда имел желание познакомиться с такой красивой сеньёритой… (если бы он мычал, или лаял, итальянка поняла бы ровно столько же). Но чудо! Через пять минут все итальянцы уже сидели вокруг нас, Юрик угощал их вином, они же (итальянцы) притащили закуску в основном ветчину и зелень… В перерывах мы плескались в водах Тарантийского залива, играли в баскетбол (здесь себя Юрик тоже проявил не смотря на живот, он прыгал на мяч как тигра). Затем Юрик с одной итальянкой съездили на её машине куда-то (как выяснилось позже — на наш пароход) и привезли чёрной икры, огромный каравай корабельного душистого хлеба и бутылку водки. Икра была встречена овациями и возгласами "Брависимо" (это по-итальянски "Хорошо")… Вечером все (и мы тоже) двинули на дискотеку. Но Юрик со своей новой подругой оттуда быстро слинял… Я же, когда стало поджимать время, решил двигать на пароход. Подошёл к одному из итальянцев, попросил на английском отвезти меня. Он сказал, что это сделает его сестра. И тут приключение началось….. мы катались уже целый час по незнакомому мне городу. Карлотта (а её звали именно так) всё время что-то щебетала, я же пытался объяснить, что мне пора — но из этого мало что получалось: я уже в блокноте кораблик нарисовал, в ответ она нарисовала мне человечков — мальчика и девочку. Я стал изображать волны руками, она стала повторять эти телодвижения отпустив руль. В конце концов я напряг свои познания в языках (Карлотта не знала ни английского, ни русского), и выдал "АКВА! АКВА! Ту-у-Ту! Домой мне надо!". На что она тряхнула рыженькой гривой волос и кивнула мол, поняла. Через полчаса мы приехали в какое-то совсем старинное местечко — замок, не замок, так — что-то вроде старинных крепостных стен. Карлотта вышла из машины и стала знаками показывать мне — выходи, приехали. Когда я вышел, она взяла меня под руку и потащила к каким-то дверям. Войдя в них, мы оказались в уютном ресторанчике (кстати, был уже второй час ночи, но посетителей было довольно много). Все уставились на нас, кто-то стал здороваться с Карлоттой. Она подвела меня к стойке и сказала бармену — "Дуа аква, грацио". Нам дали два стакана напитка — тут до меня дошло, что она по-своему поняла мои жалкие потуги изобразить море ("АКВА") и пароход ("Ту-у!" — тьфу, идиёт). Я спросил официанта: — Ду ю спик инглиш? Он нахмурился, сжал кулаки и повернулся к Карлотте: — Карлотта, бамбарбия кергуду (- что-то вроде этого) американа? (Ну, типа: Карлотта — это что, американец? — судя по виду, американцев там не шибко любят) Карлотта: — Бартабарави кузаб, руссо! Бармен: — А-а-а, руссо! — и мне: Буль-куль-буль-бла-балаба, руссо? Я (видя, что если не поверят, начистят репу: — Си! Руссо-туристо, облико морале! — затем уже просительно: — Амико, покажи дорогу к нефтеналивному порту…э-э-э, порт, понимаешь? Ойл-терминал! — Порто? Ойл? — Си, порт, ойл-терминал, нефть, причал, пароход, вахта, море, ту-ту (последние слова произнеслись особенно громко и в стиле Лючано Поваротти — мне даже захлопали — все с интересом следили за развитием событий)… — Ага, престо-престо… Одесса! ("Одесса" — по итальянски "подожди"), — затем бармен зашёл за какую-то дверь, и вынес огромный бокал "Порто" и маслины "Ойл"….. на пароход я добрался в шестом часу утра, злой… Пришлось идти пешком около 15 км. Карлотта выбежала за мной и что-то, смеясь, пыталась мне объяснить… Шёл я по незнакомым улицам, пока не спустился к набережной. Там по звёздам определил направление и двинул к нефтепричалу (теперь я знаю, зачем в мореходке учат карту звёздного неба). Пока дошёл, у меня почти отвалились ноги… На следующее утро в кают-компании встретил Юрика с засосами на лбу и шее… Интересно, а как он общался, не зная ни итальянского, ни английского? Может флажным семафром, тогда к какой части тела он привязывал флаг?

Последний роман Николая Шипилова, скончавшегося в сентябре 2006 года, является, фактически, завещанием писателя.

Геннадий Маркович Прашкевич – прозаик, поэт, переводчик. Родился в 1941 году в селе Пировское Красноярского края. Автор многих книг, лауреат многих литературных премий. Заслуженный работник культуры РФ, член Союза писателей России, Союза журналистов России, Нью-Йоркского клуба русских писателей, ПЕН-клуба. Переводчик и издатель антологии современной болгарской поэзии “Поэзия меридиана роз”, книги стихов корейского поэта Ким Цын Сона “Пылающие листья” (в соавторстве с В. Горбенко), романа Бруно Травена – “Корабль мертвых”. Произведения Геннадия Прашкевича издавались в США, Англии, Франции, Германии, Польше, Болгарии, Югославии, Румынии, Литве, Узбекистане, Казахстане, Украине и в других странах. Живет в Красноярске

В ту зиму, когда я познакомился с Ритой, вокруг творилось странное. В троллейбусе, едва я протянул водителю деньги, чтобы взять у него гармошечку билетов, с заднего сиденья совершил фантастический прыжок некрупный аллигатор и, вцепившись зубами в кисть моей руки, попытался завладеть имевшейся у меня наличностью: смятыми купюрами и жалко позвякивавшей мелочью. Мне удалось справиться с обезумевшим крокодилом, я его отшвырнул и поспешно спрятал кошелек в карман. Но уже тянулись через проход осьминожьи щупальца, и обвивала мои плечи и норовила лизнуть в щеку жирафья голова на длинной шее…

Мы не всегда ругаем то, что достойно поношения. А оскомина наших похвал порой бывает приторной. Мы забываем, что добро и зло отличает подчас только мера.

Это эссе может показаться резким, запальчивым, почти непристойным. Но оно — всего лишь реакция на проповедь опасных иллюзий — будто искусство можно судить по каким-то иным, кроме эстетических, законам. Нельзя. Любой иной суд — кастрация искусства. Оскопленное, оно становится бесплодным…

Однажды в отпуск приехал брат, салага-первокурсник. Буквально на три дня выпустили — за «успехи» в учебе. Его, собственно, уже, никто и не ждал — думали «хвосты» сдает.

Отпущенное время брат использовал с небывалым рационализмом, похожим на размах. Посетил всех родственников. У деда вышиб слезу. И поток воспоминаний.

— Идем мы по Румынии, да… Командир впереди… Вот так двор, там колодец, да… Жарко, боже ж ты мой!.. Все, спрашивают воды. Воды, говорят… Нэштэ русишэ, отвечают, — не понимаем по-русски. Я тогда говорю… и т. д.

Я сидел у входа в палатку и наблюдал, как Хекво работает.

Я смотрел то на его худощавые руки, что проворно резали посверкивающим ножом белую плотную древесину, то на его вдохновенное лицо. Длинные черные волосы нависали надо лбом Хекво, закрывая от меня его глаза.

Погрузившись в свое занятие, он, казалось, не видел и не слышал ничего вокруг, не замечал окружающего мира — мира всхолмленной тундры, высоких скал, бурных речек и спокойных озер; мира оленей, белых песцов, черных воронов и бесчисленного множества птиц. Того мира, что мы в своем неведении нарекли Бесплодными землями. Это был родной мир Хекво, и он забыл о нем лишь на мгновение, чтобы вновь наделить жизнью память о минувших веках.