Радость нашего дома
Мустай Карим
Радость нашего дома
Перевод В. Осеевой
КУДА УЕХАЛА МАМА?
Есть ли у вас на душе что-нибудь такое, о чем вы обязательно хотели бы рассказать всем хорошим людям? Наверно, есть! И у меня есть. Сейчас я начну рассказывать.
Это случилось в нашем доме во время войны. Мой папа тогда вместе со всеми джигитами аула воевал на фронте, а мама работала в колхозе.
Как-то зимой моя мама попросила у председателя колхоза, дяди Якупа, легкие сани, запрягла лошадей и привезла в гости бабушку из аула Тимертау. Бабушка переночевала у нас, а утром мама стала собираться в дорогу. Человек не сушит сухарей, если ему недалеко ехать, а мама приготовила их целый мешок, да еще напекла разных вкусных лепешек. Потом связала какие-то вещи в узелки. Не будет же человек ни с того ни с сего связывать вещи в узелки!
Радость нашего дома скачать fb2, epub бесплатно
Мустай Карим
Таганок
Перевод В. Осеевой
АУЛ БЕРКУТНЫЙ
Приходилось ли вам бывать в Беркутном? Нет. Как же это вы можете жить, не повидав один из самых красивых аулов на свете? Трудно вам, конечно... А ведь есть люди, которые не только повидали этот аул, но и родились в нем... Вот это настоящие счастливцы, что и говорить! Подумайте сами, только родился, и тут тебе пожалуйста - аул Беркутный! И все-таки не поймешь людей. Есть такие чудаки даже среди самих беркутцев, которые вдруг по собственному желанию уезжают куда-то за тридевять земель, далеко-далеко в места, о которых и слыхом-то не слыхали. Поездят они, поездят, а потом возвращаются в родной аул и рассказывают всякие чудеса и забавные истории. Я не говорю о войне, на войне у нас многие были. А вот в мирное время даже старики, которые не могут разлететься, как молодые орлы, по всему свету, и те постоянно мечтают о далеких землях, где растут апельсины и лимоны, о бездонных морях и океанах, о странах, где не бывает зимы, и краях, где долго длятся белые, как день, ночи...
В дни, когда наша молодая республика, рожденная великой октябрьской бурей, только начала жить, Владимир Ильич Ленин написал статью «Главная задача наших дней».
Трудные дни переживала наша Родина — разруха, голод, блокада… Но великий Ленин, глубоко веривший в силу партии, народа, борющегося за свою свободу и счастье, смотрел далеко вперед, и сквозь десятилетия разглядел наш сегодняшний день.
К своей статье. Ильич взял эпиграфом слова Некрасова о дореволюционной России:
Мустай Карим
"Помилование"
Перевод с башкирского Ильгиза Каримова
+++
И что за мысль, ну об этом ли думать... В такой страшный час привязалась - страшнее часа ожидания смерти. И мысль-то не мысль, воспоминание одно. Там, над шалашом, лунная ночь - сердце теснит. С шорохом падают сухие листья - листья двадцатой осени Янтимера. Иной ударится о землю и прозвенит тягуче. Это, наверное, осиновый лист. Березовый так не прозвенит, он помягче. Или вместе с листьями, звеня, осыпается лунный свет? Луна полная, и тоже с этой ночи в осыпь пошла. А полная луна с детства вгоняла Янтимера в тоску и тревогу. Сейчас тоже. Впереди бесконечная ясная ночь. Будь она темная, с дождем и ветром, может, прошла бы легче и быстрей, а тут - замерла, словно тихое озеро, не течет и не всплеснет даже.
Мустай Карим
"Деревенские адвокаты"
Перевод с башкирского Ильгиза Каримова
ДЛЯ ЗАЧИНА
Кто жив, кто живет - у того дни, месяцы, годы идут непрерывной тесной чередой. Ни один из ряда не выпадет, ни один через другого не прыгнет, ни один в другой раз не повторится. Каждый на своем месте. Однако если эти бусинки дней и годов нанизать на нить - то у самой даже удачной, счастливой, достойной судьбы они жемчужно-коралловым или злато-серебряным ожерельем не вытянутся. Меж самоцветов попадутся комки спекшейся глины, рядом с золотыми и серебряными монетами - зеленый медный грош и ржавая жестянка. И не скажешь, чего больше - золота или медяшек. Конечно, истовой душе и жить истинным: радости - так чистое золото, горести - так черный уголек. Но и самая вольная душа лишь одной своей волей не живет. Бывает, что по его день забрезжит, да не по его свечереет, по его начинается жизнь, да не по его завершается. Вот и думаю я: те мгновения, что прожил он в своей воле, - самые высокие, самые драгоценные. В них-то и суть каждой судьбы.
В сборник вошли известные произведения советских писателей: «Радость нашего дома» Мустая Карима, «„Архимед“ Вовки Грушина» Юрия Сотника, «Кортик» Анатолия Рыбакова, «Белый Бим Черное ухо» Гавриила Троепольского, «За пером синей птицы» Николая Сладкова, «Крокодил Гена и его друзья» Эдуарда Успенского.
Прометей — титан. Создал людей из глины, замесив ее своими слезами.
Зевс — верховный бог. Порой простоват и доверчив, легко верит сплетням и слухам, может быть очень жестоким, одаривает и карает без меры.
Агазия — дочь Земли. Таит в душе земной огонь. Выделяется среди людей, поэтому люди отталкивают ее.
Гера — последняя (седьмая) жена Зевса. Богиня, хранительница семейного очага. Как это бывает с бывшими грешницами, прикидывается чрезвычайно благочестивой.
Александр Беляев – один из основоположников жанра научной фантастики в нашей стране. Прикованный к постели, писатель жил в изумительном мире, созданном его воображением. Силой своей фантазии он рисовал будущее, предвосхищая возможность дальнейших открытий и новых достижений. Из пятидесяти научных предвидений Беляева многие сбылись или принципиально осуществимы, и только три считаются ошибочными.
Восьмой том собрания сочинений содержит рассказы А. Беляева.
Иллюстрации художника И. Пчелко.
Как часто замечал я за фронтовиками одну особенность — пришли с войны, рассказали о ее тяготах и ужасах и словно забыли о них, вспоминая потом лишь случаи, крепко сдобренные юмором или отмеченные признаком необыкновенного приключения. О подвигах же, имевших в ходе войны даже историческое значение, рассказывали и вовсе неохотно. Герой Советского Союза К. Я. Самсонов говорил мне о битве за рейхстаг столь буднично и вяло, словно речь шла о взятии какой-нибудь деревенской кирхи. Дважды Герою Советского Союза разведчику В. Н. Леонову потребовалось всего полминуты, чтобы рассказать мне по пути из Москвы в Челябинск о том, как его отряд в рукопашной схватке занял и держал до прихода главных сил мост на единственной коммуникации, обеспечивавшей японцам отход из Чхончжина.
Приближение болезни я почувствовал еще в пути и, когда вышел из вагона у деревянного вокзала маленького северного городка, то уже знал, что мне не избежать больничной койки.
Больница была тоже деревянной. Серые некрашеные бревна ее построек казались какими-то скитами и должны были действовать удручающе не только на больного человека, но и на здорового. И короткие дни северной зимы тоже были серы, мглисты, мутны, точно окна снаружи занавешивались грязными простынями.
Из окна гостиницы вижу, как по огромному песчаному пустырю мелкими шажками не ходит — бегает коренастый старик с белой апостольской бородкой, приседает, чертит что-то на песке пальцем и бежит дальше. Его сопровождают двое — тощий парень на длинных ногах и пухленькая девушка, которой, кажется, всегда жарко: у нее расстегнут ватник и платок откинут с головы на спину. Я уже знаю, что это — садовник Степан Маркович Майков и его бригадиры. На улицах города я часто встречал их, всегда занятых, спешащих и деловитых; здороваясь, они каждый раз стыдливо прятали свои руки, выпачканные в нездешнем — привозном — черноземе, но было как-то особенно приятно пожимать эти руки, стараниями которых вдоль улиц — еще не достроенных — вытянулись ряды деревьев, заслоняющих от глаз безотрадный вид песчаных кучегуров.
Есть в лесах моей родины озерцо Светленькое. Оправдывая свое название, оно еще издали сверкает, как россыпь битого зеркала, но стоит заглянуть с берега в его глубину, как оно приобретает прозрачно-малахитовый оттенок, сгущающийся к центру до цвета темно-зеленого, почти черного бархата. Когда оно впервые увиделось мне среди темных елей и сосен, как чистая капля росы на зеленом листе, я подошел по сухому, усыпанному хвоей берегу к самой воде, нагнулся, чтобы зачерпнуть ее кружкой, и ахнул. Взгляд свободно проникал в глубину, где расстилался мохнатый ковер водорослей и, чуть пошевеливая красноперыми хвостами, плавали мелкие окуни.
Если бы это не сделал он сам в «Возвращенных письмах» — книге небольшой, но искренней, написанной по чистой правде, — то, вдумываясь в жизнь его, писатель нашел бы тему для повести с героем, до мельчайшей жилочки типичным, характер которого могла сформировать только революция. «Возвращенные письма» — это книга о фабричном пареньке со стихийными порывами бунтаря и возмутителя спокойствия, переплавленного событиями начала века в активного революционера-большевика.
Александр Каримов
Крик в никуда
Посвящается Зине, безвременно и жестоко ушедшей
из моей жизни...
...Откройте пещеры невнятным сезамом,
О вы, лицемеры взгляните в глаза нам,
Взгляните, взгляните, в испуге моргните
во тьму протяните дрожащие нити!..
Мы знойным бураном к растерзанным ранам
приникнем, как раньше к притонам и
храмам,...и к тупо идущим на бойню
баранам...откройте пещеры невнятным
Каримов Александр
Опять перед вами эти строки. Строки, написанные 19-летним пацаном. Строки которые ничего не ждут, и не пытаются быть навязанными. Строки рожденные изнутри, строки не принуждающие. Строки являющимися диалогом. Диалогом с самим собой. И я не думал ни когда, о том, что кто-то, читая, понимает, а кто-то бездумно нажимал на DEL... я просто писал. Пытался вести незримый диалог с вашими сердцами, с надеждой на лучшее...
Мысли мужчины о женщинах
Каримов Александр
1.(Самоубица)
... И я горю в аду,
всматриваясь в твои глаза
я вижу только одно,
ты уже не моя...
... И почему-то горит сердце. Горит по-тихоньку, плавясь и истекая кровью. Это все уже не важно... Hе важно то что было, не важно то, что будет. Важна эта боль. Важен этот момент. Момент истины. Момент правды.
Момент любви, и момент ненависти, момент надежд и момент руин...
Поверь мне, важен лишь только момент... И во всем виноваты мечты...
ФРИДЬЕШ КАРИНТИ
АБРАКАДАБРА
Это случилось со мной в кафе.
За мой столик присел молодой человек, как видно скромный и хорошо воспитанный. Мы разговорились о всякой всячине. Потом разговор на несколько минут прервался.
Неожиданно мой новый знакомый вновь заговорил.
- Извините, пожалуйста,-сказал он скромно,-вам тоже официант кисера мера нин, как и мне?
- Простите,- ответил я и наклонился поближе к своему собеседнику.- Я не совсем вас понял.