Пятеро, что ждут тебя на небесах

Как часто мы забываем о простых радостях жизни и погружаемся в суету и рутину повседневности?

Как часто считаем себя несчастными, забывая, что нам принадлежит главное счастье и самый бесценный дар — жизнь?

Не улыбаемся новому дню, забываем о любви и дружбе. А потом…

Однажды все меняется.

В самых трагических, самых безнадежных обстоятельствах мы наконец-то осознаем ценность жизни.

И тогда мы вступаем в борьбу со смертью — как вступил в нее герой этой удивительной книги.

Мы боремся — и побеждаем.

«Хранитель времени» — завораживающая притча о Времени и Человеке. Жизнь — величайший дар, полученный человеком от Бога, — и каждый день, прожитый нами зря, каждая минута, растраченная нами впустую, падают на чашу весов, меряющих человеческие грехи. Цена времени равна цене жизни. Как мы ценим время, так и Тот, кому открыто прошлое и будущее, оценивает жизнь нашу и выносит ей окончательный приговор. И об этом, напоминает нам автор книги, никогда не следует забывать.

Перевод: Анна Шульгат

Телефонные звонки, прозвучавшие однажды утром в маленьком американском городке, повергли всех в смятение. Говорившие утверждали, что они звонят с небес, из рая.

Что это – чья-то нелепая шутка, злой розыгрыш или настоящее чудо? Но вот уже весь город охвачен лихорадкой, ведь шквал звонков нарастает. И если случившееся доказывает существование жизни после смерти, то это может изменить весь мир.

Главный герой романа Салли Хардинг скептически относится к происшедшему, но маленький сын Салли не расстается с игрушечным телефоном, так как ждет, что ему позвонит его горячо любимая умершая мать. Так стоит ли надеяться на чудо или надо смириться с тем, что сердце ребенка будет разбито?..

Впервые на русском языке!

Ал.Никишин

Голубиная душа

(летние встречи)

Опрятный старичок, с аккуратно подстриженной седой бородкой спокойно рассказывал слушателям: - Вы выбираете большой водоем со слабым течением или без негo, запасаетесь живцами и отправляетесь на увлекательную ловлю... Вот вы уже на месте - выезжаете на плес. Ваш товарищ на веслах, он медленно ведет лодку, вы - на корме и один за другим ставите на воду красные, заряженные живцами кружки. Вскоре за вашей лодкой уже образуется из них сторожевой отряд, выстроившийся поперек плеса. Ставите последний кружок, тихо отъезжаете в сторону и занимаете наблюдательный пункт... Ни звука на плесе, по эта тишина обманчива - будьте наготове. ...Проходит немного времени, и вдруг... один из кружков переворачивается белой стороной кверху. За ним другой.. Это хищные обитатели глубин принялись за ваших живцов. Белые кружки быстро разматываются и начинают нырять по плесу... Не теряя времени, вы подъезжаете к первому перевернувшемуся кружку, поднимаете его, подсекаете и чувствуете, как до предела натянутая шелковая леса вот-вот оборвется. Нужно сохранить спокойствие, вынимая рыбу. Приготовьте подсачек,.. Обычно с хорошим уловом и в приподнятом настроении вы покидаете водоем. Рюкзак приятной тяжестью давит на ваши плечи. - Уговорили, - сказал Антон. - Попробуем половить на кружки.

Алексей НИКИТИН

Окно на базар

Повесть

Окно нашей конторы выходит на базар. Окно большое, почти во всю стену. Стекла в нем не мыты уже четыре года, а может, и все пять. Я не считал. Месяцами мы привычно глядим в окно, чтобы узнать, пошел ли снег и не закончился ли наконец дождь. Базара мы не замечаем. Только весной, в мае, когда утомительный холод зимы готов смениться столь же утомительной духотой городского лета, мы распахиваем одну из широких оконных створок. Тогда вместе с шумом машин, вместе с гарью, вместе с редкими порывами свежего воздуха - все-таки пятый этаж - базар вливается в нашу контору. Стоя у раскрытого, а кажется - наконец вымытого, - окна, я смотрю вниз, вспоминая, что жизнь - это и есть яркая, бестолковая суета. Неожиданно яркая и восхитительно бестолковая. Десять лет, год за годом, с приходом тепла я стою у раскрытого окна, гляжу на базар и думаю ровно одно и то же.

Саша Носков

Мелочи

Смотрю. Вы, может быть, чаще слушаете - тогда через несколько минут, подождите, вы услышите, если хотите, как я чешу за ухом, перебирая пальцами шебуршение волос, ожидая нашествия мыслей, надеясь на их шествие. Пока их нет - ни карнавала, ни даже одинокого странника, потерянного в песочных часах... Лишь смотрю. Hа себя, на свою руку, мельче, на ладонь, уже, на ноготь указательного пальца правой руки, микроскопически - на то место, где он неровно острижен, где теряется, рассеивается отражение лампочки, и, значит, ноготь теряет свою цель - ведь, согласитесь, вполне возможно, что он растет, чтобы блестеть светом, это его счастьице. Возможно, вероятно и не для этого - ведь вопрос "зачем?" один из самых неудобных, потому что равно может предполагать, будто цели есть у каждой вещи, явления, процесса - как, например, изготовление спичек или жизнь кого-нибудь, даже и значительного, - или же можно догадаться, что вещи, явления, процессы самоценны, и тогда отрекитесь от предназначений, предначертаний, вообще от этого маразма - когда "пред" относится к будущему - ведь его нет как категории, раз к нему ничто не ползет, не бежит и не течет в будущее ни капли слез, и тишина без смеха... Мелочи, нюансы; морщинки, выбоинки, прыщики и трещинки, родинки и градинки - маленькие аномалии на теле бытия привлекают внимание, топят паровозы мыслей. Оказывается, я еду в маршрутном такси - из Солнцево, номер 60, добраться бы до метро, и домой или не домой - в город, найти себе какое-нибудь дело, чтобы совершаться вне четырехстенка, где курсач недоделанный дамокловым мечом. Это еще впереди, в будущем, которого нет, и, конечно, я еще не знаю об этом, и не думаю даже, потому что смотрю то на буквочки в книге Саши Соколова, то на девушку, которая однажды (... давным-давно жили были...) зашла на какой-то из остановок и напротив меня через ряд села и смотрит в окно, конечно, не смотрит в окно, думает, но кажется, будто что-то выглядывает там... И я тоже - вонзившись, вперившись куда-нибудь не просто так; в тот крохотный, масипусенький промежуточек времени, что меньше мгновения, когда перевожу взгляд с ее глупенького лица на книжный текст, задаюсь себе вопросец "почему я не хочу с ней познакомиться?" В самом деле, отчего же не встретить сперва глазенки, подмигнуть или, может, улыбнуться - если еще не разучился, вроде не должен был - подойти и поскучать вместе до метро легче, на самую чуточку меньше, чем скучаем по отдельности... Только вот есть во мне сейчас небольшая мелочь, дрянь - Саша написал увлекательную и талантливую "Школу для дураков", и я, похоже на меня, не хочу отрываться, чтоб потом обратно прирастать, прорастать, делить слова на буквы, а потом соединять их в предложения, мысли и образы, чувства и галлюцинации. Это мелочь, это нюанс - в хорошей книге всегда остается какая-то часть от читателя: в потертых страницах, загнувшихся уголках, пометках, записанном на последней странице адресе: "119517, ул. Матве...." - ну вы его знаете, вы, вероятно, были и там, но это слишком мелочи, что даже и не про этот рассказ, и тем более не про эту книгу, хотя, конечно, где-то он был записан, прежде чем забыт (а потом было забыто и место, когда адрес был заучен наизусть). Мелочи, прочитанные в виде загнутых уголков страниц есть у меня такая вредная привычка - пока распространились на первую половину и постоянно конкурируют с теми незначительностями, которые норовят уделить от меня больше кусочков на учебу и как можно меньше - на культурное просвещение умными книгами про дураков. Вот так Саша, Соколов - зачем ты увел от меня девушку? Впрочем, конечно, это детсадовский вопрос, очень с простым ответом - затем, что я вовсе не хочу писать о ней, ни капли, ни слова о скучной и скучающей, которую - почему-то я уверен - зовут Людмила или Ольга, и зовут ее по другой, более популярной, чем моя, тропинке. Вот поэтому я смотрю в окно, когда не читаю книжку. "А за окном - белые столбы..." Между ними, толстыми грязно-белыми тумбами, натянуты чугунные решетки, и две вместе эти твердые вещи названы - ограда кладбища. По обе ее стороны, чугунным пунктиром разделенное, диалектическое единство несмерти и (по большей части) нежизни, суеты и покоя, по ту (пока) сторону тихонькие, серым заснеженные, могилки, оградки, деревца, заместители древа познания Д и З; по эту сторону (тоже - пока) - преимущественно спартаковских цветов цветы, здесь торгуемые. Символично: бабульки-продавщицы, зарабатывая (по эту сторону) себе на похороны (по ту), занимаются в том числе и синтезом по Гегелю, продвигают познание Д и З. Торгуют - по замкнутому циклу. Через несколько оборотов - на деньги, на могилы и обратно, на лотки - в цветах накапливается огромное количество памяти, скорби, искренности и обязаловки. Большинство посмотрит, большинство скажет: "Мелочи, что ж поделать". "Да, пожалуйста, вон те хризантемы... сколько? Дороговато, чертпоберипростигосподи..." Hе хватает только одного шага до той грани, когда их, красные и белые - почему-то запомнились именно эти два цвета - начнут давать напрокат, до могилки и обратно. Скорбь арендованная, память в кредит, "ссудите чувствами" - вот теперь можно и бабушку помянуть... Hо, впрочем, это ведь честнее будет память-то тоже мелочится, и нет там того, что выражает "скорбь" (заменена на скарб), "почтение" (на почти-не-ел), уважение (на вождение), хотя сами эти символы, совокупность букв, конечно существуют. Память-мелочица, память-шлюха, от прошлого лишь _общие_ слова, распухшие и до боли чужие, когда все: игры и всерьез, боль правды и восторгии, обмысли и чувства, зимавесналетоосень, рождение и гниение - все это обращается в слова, ну разве не обидно? Hет разницы - на три или на тридцать три буквы уходит? Прошло, стало прошлым - и одновременно обратилось п(р)ошлейшей из сторон, потому только, что слова для одних, для уникальных мгновений и минут - я бы каждое назвал отдельно, но меня спросят "а что это?" и придется объяснить старыми, ношенными, истертыми употреблением в дым словами - подобраны по шаблонам на всех, по какому-то страшному журналу мод, таинственной выкройке или чертежу. Одни (зачастую - правда одни, одиноки, даже одинешеньки - если жалко, если вы еще умеете) запечатали прошлое, заклеймили словами боли, темноты, облепили душу самосозданными горчичниками и жгут, и жгут... Другие совсем люди обрели, хотя точнее - одарились чем-то греющим, часто оно же горячительное. И для всех слова одинаковы, и также неспецифична, аморфна оскорбленная дележом память. Куда-то убежать, куда-то сорваться или, скорее, еще быстрее - поиметь хоть что-то свое собственное дорогое и единственное, как бы личное, как бы не тронь, уйди, как бы "а помнишь наше..." Hаши мелочи, если на двоих еще не общак, когда двое смогут договориться без топоров, старушек и душевных мучений на пустом лобном месте, когда двое по одному едины, когда полюбят, я имею в виду, - вот может тогда возникают мои-наши (неразделимо) - у каждого свет клином сошелся, и забит клин клином в душу, там же и потерян, но есть, есть!, ищи, прошу тебя! Глубже, резче, глубже, сильнее, глубже еще! Hайди!!! ..ииИИ..Ах.. Вот тогда что-то помню, без вас, свое, и словами не опишу, чтоб не утерять. Может, уже и не вспомню твоих губ - только жарко - глаз не вспомню и тела-змеи, змейки, тела-удавки, витков сознания вокруг да около, опять в глубину - призван за огнем, я возьму весь, побегу, полечу, покричу - я, я Прометей! Ты - огонь богов, и я тоже чуть-чуть, моментами, в тебе бог... Пусть и с маленьким буквом "б". Да в общем-то все мое - все мелочи: любое что, всякое где, обобщенное когда... Постой, зачем ты говоришь "мелочи", когда ты ведь сам все придумал, когда все равно в этом воображенном мире, кроме тебя, ничего? Если здесь только я - где возьму масштаб, чтоб узнать те мелочи, отличить гигантоманию величия - нечем и не с чем сравнить. И мелочей нет, хотя и все - мелочи. Рассказа нет. Пока я тут, с тобой, в мелочах - меня тоже нет. Так что? Прощай, я ухожу появляться, я, в очередной раз, я, твой покойный слуга.

Ганс Эрих Носсак

Перочинный нож

Пер. с нем. - Е.Михелевич.

Комната моя находится на первом этаже. И сплю я с открытым окном. Ради кислорода, понимаете. Но не это главное. А упомянул я об этом потому, что влезть ко мне не представляет никакого труда. Нужно только опереться руками о карниз и немного подтянуться. Я не спортсмен и все же уверен, что смог бы показать вам, как это делается. Почти без всякого шума. Если лезть осторожно и не задеть жестяной отлив.

Магсад НУР

БЛЮЗ

Перевод с азербайджанского Ульвиры Караевой

ВИШНЯ. СТЕНА.

Мы приехали на двух JEEPах, а они на двух TOYOTAх. Не доезжая до махалли, начался вишнёвый ряд. На нём сплошь чёрные вишни. Посреди дороги вытянулся. Делит дорогу на два. Ствол у основания выбелен известью. Нетронуто. Мы ещё позарились. Постеснялись, что ли? К тому же пришлось быстренько пройти внутрь. Заборы-то какие: разукрашены чёрточками от штукатурки и подняты до крыш...

Эмма никогда не любила романтическое фэнтези. И знаменитая трилогия «За двадцать минут до полуночи» исключением не стала. Эмма даже до конца её не дочитала, честно! Но почему-то именно ей повезло случайно вытащить в реальный мир одного из персонажей этой книги. Им оказался не благородный главный герой, а его брат – роковой злодей Винценц. И теперь Эмма должна помочь сбежавшему со страниц парню, иначе её вместе с ним затянет в его книгу…

Перед читателем – сборник философских эссе о живописных полотнах великого итальянского художника Микеланджело Меризи де Караваджо… Текст содержит интерпретацию философско-экзистенциальных и этических смыслов, вдохновенным языком которых выступила образность полотен, а кроме того – выражение впечатлений и переживаний, неотвратимо заполняющих душу в путешествии по тем же улицам и площадям Рима, с которыми оказались сращены годы становления и зрелости гения живописи Барокко…

«…Многие годы фраза «меньше – значит больше» (less is more) была девизом минимализма. Ассоциируясь со сдержанным стилем Миса ван дер Роэ, это словосочетание, позаимствованное немецким архитектором из стихотворения Роберта Браунинга, воспевает этические и эстетические ценности добровольной экономии средств. Очищенная от украшений архитектура Миса, формальная выразительность которой строилась на простом соединении готовых заводских элементов, подразумевала, что красота возможна только при отказе от всего, кроме самого необходимого. В последние годы, особенно после кризиса 2008 года, подход, описываемый выражением «меньше – значит больше», снова вошел в моду…»