Потепление

Хрупкая девушка Инка борется с серыми буднями в шумном и пыльном мегаполисе. Все, что попадает в ее поле зрения, испытывает чудесное превращение, становится ярким и волшебным. Она тайком изучает карту звездного неба и свистит в ракушку-амулет. И на ее зов появляется загадочный перуанец – шаман Уаскаро.

Роман пропитан ароматами кофе и мате, озарен перуанским солнцем, оплетен травами и цветами, пронизан мифологией инков, их ярким, богатым мировосприятием, преображающим московскую действительность. Эта книга о волшебной, озаренной солнцем Москве подарит надежду на встречу с мечтой, укажет путь по знакам и снам и поможет поверить, что все в нашей жизни не случайно…

«…Кот всегда возникает на тропинке ярко-рыжей вспышкой, будто из неоткуда. Сосредоточенно и осторожно крадется среди шапок травы, фиолетовых люпинов, горько-лиловых флоксов. Каждый раз это почти чудесно: поворачиваешь голову, выглядываешь в мутное оконце террасы и неожиданно – кот бежит к дому. Любуясь, как он грациозно пробирается сквозь темно-зеленую изгородь золотого шара или скользит в высокой влажной осоке возле ржавой калитки, я еще не догадываюсь, что начинаются мои уроки. Позже оказывается: это целый маленький цикл, несколько разрозненных, разметанных во времени уроков, которые с годами сложатся в науку…»

Новая книга талантливой писательницы Ульи Новы поможет вернуться в страну детства и вновь пережить ощущение необъятности мира, заключенного, быть может, в границы одного микрорайона или двора с детской площадкой и неизменно скрипучими ржавыми качелями… И тогда город тревог, овеянный бесцветными больничными ветрами, превращается в город лазалок, где можно коснуться ладошкой неба, где серебряный ветер пропеллеров насвистывает в губные гармошки входных дверей, где живут свобода и вдохновение, помогающие все преодолеть и все победить…

Зимним вечером обычный тридцатилетний парень Митя Ниточкин отправился на Чистые пруды. Он – мечтательный невидимка алчного мегаполиса. Новый год принес все самое худшее: с работы уволили, любимая девушка ушла и требует в кратчайшие сроки покинуть квартиру, и будущая жизнь затянута густым туманом. Именно в этот момент его заметили. Полоумный старичок, который утверждает, что умеет управлять погодой.

Но так ли он безумен, как кажется на первый взгляд? А вдруг за личиной чудака скрывается могущественный колдун, который поможет Мите найти место в жизни?

Мария Ульянова

Жилец

В воздухе пронзительная свежесть и сырость - словно крик о помощи. Желтое покрывало листьев разорвала на лоскутки, сгребает в кучи, укладывает на ржавую тележку дворничиха - между кожистых стволов лип копошится черное пятно ее жилетки. Под шерсть пальто, под кольчугу свитера, под майку пробирается холод - продувает насквозь. Лиственницы нехотя окрасили пушистые ресницы желтой тушью, лиственницы эти - иностранки, заблудившиеся в толпе тополей с худыми стыдливыми стволами. Ветер треплет старенькие парики кленов, а кое-где на верхушках пробилась голая ветвь, словно треснула ткань и вылезла жесткая леска каркаса. И, значит, скоро бродячий цирк сорвется с места, прихватив с собой разноцветный шатер. И останутся худые, голые деревья.

Фаррыч заметил, что вот уже несколько дней в их квартире пахнет морем, рыбой, водорослями, а если продвигаться в любой из комнат к окну, там острее чувствуется легкий, мучительный душок персиков, которые упали с дерева, остались на земле и за жаркий день превратились в живое вино.

Фаррыч внимательно осмотрел цветочные горшки, надев очки, заглянул под жесткие бархатные листья фиалок и с душевным трепетом нежно оглядел бегонию — подарок на пятидесятилетие от лучшего друга. Асимметричные коричнево-красные листья с легким мохером всегда казались Фаррычу воплощением сердец, небрежно вырезанных из тонкого войлока по наброску ребенка или художника. Он был уверен: такие нелепые, кривые листочки не могли появиться случайно. Нет сомнения — кто-то задумал их и, прежде чем воплотить, сделал несколько эскизов, игриво смешав акварель: сочно-зеленую, махаон, бордовую и коричную. Фаррыч покрутил перед собой легонький пластмассовый горшочек с бегонией и поставил на подоконник, забыв, что искал, зато обретя редкий миг счастья. Ведь и вправду все не случайно.

Героями повести становятся синицы, вороны, голуби, наполняющие человеческую жизнь заразительным, тревожным и прекрасным шелестом крыльев. Маленькому мальчику кажется, будто дед привязывает к его спине крылья и сталкивает с водонапорной башни. Птица с ужасом осознает, что превращается в человека. Разные люди рассказывают свои истории…

«В тот день Дина познакомилась с парком, когда он сверху донизу усыпан желтыми липовыми сердечками. Она знала эту аллею в горячем тополином снегу, в дрожащем голубоватом инее. Она шагала с папкой под мышкой, чуть шурша по розоватому гравию аллеи. Ее каштановые волосы, уложенные вихрами, лучились и вспрыгивали на плечах.

Дина возвращалась домой, получив свой самый важный в этом году заказ, обещавший безбедную неторопливую жизнь всю осень, всю зиму. Будущее теперь было определенным, очерченным и не таким тревожным: наполненные неторопливой работой дни в маленькой комнате, несколько лет назад переделанной из спальни в домашний офис. Впереди ее ждало чтение множества статей и прилежное составление каталога к выставке в тишине и мягкой убаюкивающей пустоте безлюдной квартиры…»

Крысы появились в тот самый миг, когда я собирался свернуть за угол. Совершенно не представляю, откуда они взялись. Возможно, выползли из ржавых труб, обхвативших в кольцо улицу, а возможно, спустились с небес. Но так или иначе, дороги наши пересеклись. Крысы выглядели уверенно. Они шли мне навстречу, зная о том, что вся правда находится на моей стороне, и при этом совсем не боялись. Их не пугало нарушение ничего не значащих для них норм морали и этики. Их забавляла возможность надругаться над взлелеянной мною справедливостью. В желтых хищных глазах отражалась звериная жажда убийства. В острых противных мордах — хитрость и готовность играть нечестно. В сером цвете шкур — невозмутимая наглость посредственности, уничтожающей все, что неспособна понять. В длинных юрких хвостиках — наличие деловых связей.

По каменному полу монастыря неторопливо шли две мыши. Одна была большая и белая, другая маленькая и серенькая. Большая белая мышь медленно и величественно переступала на задних лапках, следом за ней, неуклюже переставляя лапы, семенила серая мышь.

— Скажи, Твин, в чем на твой взгляд смысл мышиной жизни? — спросила приятным бархатистым голосом белая мышь своего спутника.

— Ах, Рудольф, Рудольф! Вот вечно ты задаешь такие вопросы. Ну не знаю… наверное, в том, чтобы отыскать в мышеловке кусочек не слишком еще засохшего сыра и не попасться.

Вне всяких сомнений, снеговики — существа бесполезные. Ночами в периоды морозов они стоят и скалятся в темноту, угрожая пробегающим мимо бездомным кошкам метлой или палкой. Красный морковный нос угрюмо направлен вниз и пытается учуять запах покрывающего землю снега. Когда мимо проезжают машины, снеговики смотрят им вслед немигающими глазами-пуговками, и видят судьбы их водителей. Являясь существами из снега, они начисто лишены сострадания к теплокровным животным. И если какое-либо теплокровное животное (намек исключительно на человека) попробует их обнять или прижмется к ним губами, они, ни секунды не задумываясь, ошпарят его холодом, стремясь простудить или обморозить. Ни малейшего укора совести не испытает ледяная душа снежного существа, если тот, кто вылепил его из снега на следующий день сляжет с высокой температурой. Все снеговики рождаются на свет угрюмыми и озлобленными. И даже если кто-то попробует нарисовать новорожденному снеговику улыбку, это ни в коей мере не изменит внутреннего состояния снеговика и даже, наоборот, сделает его еще более несчастным ввиду несовпадения его характера и внешнего вида. Веками сменяющие друг друга снеговики мучаются терзающим их снежные души вопросом о том, как истребить весну, ежегодно истребляющую их. И не найдя ответа, снеговики пытаются истребить людей. Но как они это делают, до сих пор знают лишь самые посвященные из нас. В свое время я был одним из наиболее искусных охотников на снеговиков. Я мог отыскать их на самой заброшенной детской площадке или на обочине черной дороги. Я мог за долю секунды выхватить из-за плеча лук и натянув тетиву, отправить стрелу на поиски очередного снежного сердца. С тех пор я изменился. Теперь я целыми днями лежу в старом кресле, укрывшись потертым пледом, и грущу о напрасно прожитой жизни, коя представляется мне столь же бессмысленной и бесполезной, как и рожденные, для того чтобы растаять снеговики.

— Так вот кто убил Кеннеди!!! — Я взял в руки бокал с темным пивом и сделал легкий, но судорожный глоток.

Интересно получается! А ведь никто бы никогда и не подумал… Никто бы никогда и не подумал… но это действительно так!

— Зачем ты его убил? — спросил я, глядя в зеркало. Тишина…

— Я сдам тебя в полицию. Балбес, ты хоть понимаешь, что тебя уже ищут? Что? Какая разница, что это было почти тысячу лет назад? Такое не забывается. Нам срочно нужно отсюда бежать. Молчишь? Проклятое отражение! Прикончил Кеннеди, а мне теперь за тебя отвечать.

— Вот ночь… Вот старик… Вот огонь…

— Вот ночь, вот старик, вот огонь.

— Вот ночь, вот старик, вот огонь!

— Нет, нет, нет!

В зрительном зале темно и пусто. В центре двое — режиссер и художник; художник сидит позади, вытянув шею, смотрит через плечо режиссера на сцену.

Перед режиссером, в проходе, маленький стол, неярко освещенный лампой с железным колпаком. На столе в беспорядке — листы бумаги, карандаши; тут же пепельница, черный внутренний телефон без диска, бутылка «Бадамлы», стакан.

Шервуд Андерсон — один из наиболее выдающихся американских новеллистов XX века.

Творчество Андерсона, писавшего в разных жанрах, неоднородно и неравноценно. Своими рассказами он внес большой вклад в прогрессивную американскую литературу. На отдельных его произведениях, в особенности романах, сказалось некоторое увлечение разного рода модернистскими тенденциями, уводившими его в сторону от реализма.

Шервуд Андерсон — один из наиболее выдающихся американских новеллистов XX века.

Творчество Андерсона, писавшего в разных жанрах, неоднородно и неравноценно. Своими рассказами он внес большой вклад в прогрессивную американскую литературу. На отдельных его произведениях, в особенности романах, сказалось некоторое увлечение разного рода модернистскими тенденциями, уводившими его в сторону от реализма.

Маленькая повесть вьетнамского писателя о героической борьбе южновьетнамских патриотов против сайгонского режима и американских агрессоров за свободу вьетнамского народа. Герой повести мальчик Туан и его друзья активно участвуют в работе сайгонский подпольной организации.