Он и его слуга

При чтении южноафриканского прозаика Дж. М. Кутзее нередко возникают аналогии то с французским «новым романом», то с живописью абстракционистов — приверженцами тех школ, которые стараются подавить «внетекстовую» реальность, сведя ее к минимуму. Но при этом Кутзее обладает своим голосом, своей неповторимой интонацией, а сквозь его метафоры пробивается неугасимая жизнь.

Дж. М. Кутзее — лауреат Нобелевской премии 2003 года.

Роман «В ожидании варваров» вошел в список ста лучших романов всех времен, составленный в 2003 году газетой The Observer.

Самый загадочный писатель из всех нобелевских лауреатов, дважды удостоенный премии «Букер» и ни разу не явившийся на вручение, посвятивший нобелевскую речь не кому-нибудь, а Робинзону Крузо, человек, само имя которого долго оставалось загадкой.

«Бесчестье» – возможно, главный роман писателя. Герой книги, университетский профессор, из-за скандальной истории со студенткой лишается буквально всего – и работы, и благорасположения общества.

Роман-полемика, ответ писателя на вопрос, в свое время поставленный Францем Кафкой, – быть или не быть человеку, если жизнь низвела его в глазах окружающих до состояния насекомого, стать ли ему нулем или начать с нуля.

«Детство Иисуса» – шестнадцатый по счету роман Кутзее. Наделавший немало шума еще до выхода в свет, он всерьез озадачил критиков во всем мире. Это роман-наваждение, каждое слово которого настолько многозначно, что автор, по его признанию, предпочел бы издать его «с чистой обложкой и с чистым титулом», чтобы можно было обнаружить заглавие лишь в конце книги. Полная символов, зашифрованных смыслов, аллегорическая сказка о детстве, безусловно, заинтригует читателей.

Дж.М.Кутзее — единственный писатель в мире, который дважды получил Букеровскую премию. В 2003 г. он стал нобелевским лауреатом. Роман «Осень в Петербурге», как и другие книги южноафриканского прозаика, отличает продуманная композиция и глубокое аналитическое мастерство.

Пол Реймент, герой романа, на полной скорости летящий по жизни и берущий от нее по максимуму, внезапно на одном из поворотов судьбы превращается из «человека-ракеты» в «человека-улитку», которого медленно затягивают в себя зыбучие пески одиночества. И лишь любовь, спасительная соломинка, способна не дать ему навсегда расстаться с миром живых людей. Вот только цена этой любви бывает чересчур высока…

Впервые переведенный на русский язык (написан в 2002 г.) роман Нобелевского лауреата Джозефа Максвелла Кутзее — это, скорее, «манифест взаимоотношений». В центре этого «манифеста» — история жизни вымышленной австралийской писательницы Элизабет Костелло. Ей — 66 лет, ее книги признаны во всем мире, она выступает с лекциями, ведет дискуссии в академических кругах, рецензирует труды своих коллег. У нее есть слава и успех. В ее произведениях присутствуют секс, ревность, ярость, страсть, описания ее граничат с непристойностью, несут в себе смятение и постоянные сомнения. Но, как это всегда бывает, только наедине с собой, Элизабет Костелло может быть абсолютно откровенной. Именно в такие моменты, обозревая свою жизнь, писательница может оценить степень искренности своей жизненной и литературной позиции, становясь судьей сама себе.

Возвышенная, острая и, как всегда, захватывающая проза Кутзее посвящена попытке ответить на самые простые вопросы: что такое человек, что ему в этом мире нужно. Но ответы даются автору отнюдь не легко. Психологические лабиринты, выстраиваемые Кутзее, требуют от нас пройтись по ним множество раз, чтобы наконец-то найти выход…

Новый роман Нобелевского лауреата (2003) Дж. Кутзее на первый взгляд представляет нам историю жизни женщины — матери, сестры, любовницы, писательницы; на самом же деле это роман-раздумье о сложнейших моментах человеческого бытия.

В дни расцвета её молодости она, Элизабет Костелло, могла бы, подобно Психее, послужить причиной посещения земли крылатым Амуром. Не потому, что жаждала прикосновения бога, жаждала до боли; потому что в своем страстном устремлении она могла бы привить богу вкус к тому, чего ему так не хватало дома, на Олимпе. Но теперь, похоже, все изменилось: «Разведенная белая женщина, рост 5 футов 8 дюймов, за шестьдесят, бегущая к смерти в том же темпе, что и смерть ей навстречу, ищет бессмертного с целью, которую не описать никакими словами…»

Кутзее из тех писателей, что редко говорят о своем творчестве, а еще реже — о себе. «Сцены из провинциальной жизни», удивительный автобиографический роман, — исключение. Здесь нобелевский лауреат предельно, иногда шокирующе, откровенен. Обращаясь к теме детства, столь ярко прозвучавшей в «Детстве Иисуса», он расскажет о болезненной, удушающей любви матери, об увлечениях и ошибках, преследовавших его затем годами, и о пути, который ему пришлось пройти, чтобы наконец начать писать. Мы увидим Кутзее так близко, как не видели никогда. И нам откроется совсем другой человек.

В Кейптауне (Южная Африка) от рака умирает старый профессор. Госпожа Керрен, всю жизнь боровшаяся с ложью и зверствами, но фактически изолированная от реальных ужасов режима апартеида, теперь вынуждена заставить себя смириться с неправдой, царящей вокруг. В большом письме к дочери, давно сбежавшей в Америку, героиня перечисляет странные события последних дней. Она пишет о пожаре в "черном" городке по соседству и обнаруживает простреленное тело сына местного служащего: подросток-активист, скрывающийся в ее доме, убит силами безопасности. В минуту отчаяния единственным человеком, с кем она может поделиться своей болью и гневом, оказывается бездомный алкоголик, неожиданно появляющийся на пороге ее дома.

Ирина Васюченко — родилась в 1946 году в Харькове. Окончила МГУ, русское отделение филологического факультета. Начинала как критик в середине 70-х гг., в конце 80-х занялась литературным переводом с французского. Автор повестей “Лягушка в молоке” (под псевдонимом Н.Юченко; “Дружба народов”,1997, № 10) и “Автопортрет со зверем” (“Континент”, 1998, № 96). Живет в Москве.

Олег Чувакин

Чёрные снежинки, лиловые волосы

1

Её имя очень взрослое — Антонина, а я зову её коротко: Тоша.

Коротко ей не нравится, а я всё равно зову.

Я и Тоша, мы гитаристы. Мы учимся заочно в училище искусств и ведём в музыкальных школах классы гитары. Тоша совсем молодая заочница, ей едва исполнилось восемнадцать. Я уже отслужил в армии.

В музыкальном мире гитаристы — изгои. Отщепенцы, на которых криво, снисходительно поглядывают снобы-преподаватели: баянисты или аккордеонисты. Аккордеонисты считают, что гитара — это Булат Окуджава или Владимир Высоцкий, а заносчивые баянисты пропускают академические концерты гитаристов.

Хиппи-беглецы из социалистического рая живут на загнивающем Западе, спецслужбы современной России и мафия ищут наследника миллиарда, в Праге возникает Центр развития идей шестидесятых годов, бабушка-десантница и патриарх Церкви Джинсового Бога Святого Духа по имени Еб (голландец, голландец!), огромное море марихуаны, почти постоянный стеб и карнавал (для некоторых), смерть и кровь для других…Повышенное количество беглецов на единицу времени и площади романа оправдывается реализмом, цинизм спецслужб скрашивается огромнейшим количеством любви во всех возможных проявлениях, наглые и постоянно обкуренные волосатые фейсы сорока с лишним лет не желающие взрослеть против всего цивильного разумного мира взрослых и старых… И неожиданный конец!

1.0 — создание файла

«Почему иностранец менее стремится жить у нас, чем мы в его земле?» — некогда осведомлялся достославный мыслитель и сам себе ответствовал: «Потому что он и без того уже находится за границей». Сто с лишним лет миновало, а поди ж ты, все таит в себе заграница неизъяснимую прелесть для россиян, маячит болотным огоньком в тумане, блазнится: вроде и есть она, вроде и нет ее, и проверить нет решительно никакой возможности. Но темна вода во облацех—ни с того ни с сего приоткрылась вдруг в начале семидесятых годов неширокая щелка на Запад, и хлынули в нее толпою, чуть не калеча друг друга, интеллигенты и подпольные коммерсанты, зубные техники и тайные агенты, бобруйские инженеры и ленинградские художники-модернисты. Так и Костя Розенкранц, двадцатисемилетний переводчик английской технической литературы, в один прекрасный день вошел на негнущихся ногах в пропахшее сургучом и почтовым клеем здание московского Центрального телеграфа, как бы символически увенчанное светящимся глобусом, и тайком от родных заказал разговор с Иерусалимом, где уже постигал азы иврита его школьный приятель Борька Шнейерзон. «Присылай,—выкрикнул Костя сквозь телефонные шумы, писки и поскрипывания,—присылай, и срочно, сил моих больше нет!» Месяца через три он уже выуживал из своего почтового ящика длинный конверт с прозрачным окошком и, приплясывая на лестничной клетке от возбуждения, узнал о надеждах своего родственника Хаима, не Розенкранца, правда, а Розенблатта, на то, что советское правительство со свойственной ему гуманностью позволит Косте воссоединиться с ним на земле предков.

Рассказ-лауреат литературной премии «Дебют» 2010 года в категории «Малая проза».

Макар Троичанин

И никаких ХУ!

Повесть

Глава предпоследняя

- 1 –

- Физкульт-привет!

Моложавый мужчина творческих лет и рыхлого конторского телосложения с гладким лицом, отполированным многочисленными выговорами, нахлобучками и предупреждениями до полного омертвения лицевых эмоциональных мышц, энергично проник в небольшой коридорчик со стандартными обшарпанными тёмно-зелёными панелями и тусклой голой лампочкой, густо засиженно-загаженной мухами. Бледное и вечно тлеющее светило, поскольку выключатель, как и полагается в казённых учреждениях, не работал, матово заволакивали лениво колыхающиеся слоёные клубы сигаретного смога, нехотя выползающие, осветляясь, в открытую форточку серого окна с облупившейся, некогда белой, эмалью и никогда не мывшимися внешними стёклами в пыльно-влажных разводьях. Кто-то когда-то не поленился открыть внутреннюю раму и коряво начертать по пыли: «Не курить!». За обшарпанной, плотно не закрывающейся, дверью в углу назойливо журчал унитаз, страдающий недержанием, а у порога курилась тонкой струйкой жестяная урна, переполненная окурками, обсосанными до фильтров не потому, что местные никотиноманы жмотничали, а потому, что до предела тянули драгоценное нерабочее время. Вот и сейчас они самозабвенно дотягивали по второй, нисколько не сомневаясь, что первые полчаса каторжного рабочего дня законно предназначены для никотинового прочищения заспанных мозгов и разгонного трёпа, без которых и прямой линии не проведёшь, фразы путной в документе не составишь и дважды два напортачишь, а потому без энтузиазма встретили мало задержавшегося начальника:

Таки двенадцать баллов — и один инфаркт…