Одна жизнь

Одна жизнь

Федор Федорович Кнорре

Одна жизнь

Она давно сидела не двигаясь в плетеном кресле посреди непросохшей лужайки, закутанная туго, до ощущения какой-то детской беспомощности, в одеяла и теплые платки.

От насквозь промерзшего за зиму, опустелого особняка, как-то уцелевшего после всех бомбежек и пожаров, садовая дорожка спускалась к реке, через заросли мечущихся на ветру голых кустов.

Еще вчера запоздалые, обтаявшие льдины все шли и шли по течению бесконечной, редеющей вереницей, а сегодня вода уже совсем очистилась и теперь, странно напоминая своим звуком о лете, потихоньку плескалась о черные берега.

Другие книги автора Фёдор Фёдорович Кнорре

Повесть о приключениях храброго капитана Крокуса и его друзей — знаменитого циркового клоуна Коко, льва Нерона, музыкального поросенка Персика и многих других — это сказка.

В ней  рассказывается о громадном городе, которым правят такие жестокие, жадные люди, что они решают  запретить всех «живых» животных: дрессированных слонов и домашних собачонок, осликов и кошек, кроликов и львов — и превратить их всех в унылые заводные автоматы.

Весёлый клоун объявлен преступником, потому что в городе запрещён весёлый смех, отменены старые сказки, наконец, отменяется и само детство: все ребята должны пройти скоростные курсы и вместе с Дипломом Об Окончании Детства получить звание Маленьких Взрослых.

И вот о том, как ребята, не желающие лишиться детства, боролись, защищая свои любимые сказки, своих друзей-животных, помогали в неравной борьбе, полной опасностей и неожиданных приключений, мужественному капитану Крокусу и его неунывающему другу клоуну, и рассказывается в этой повести-сказке.

«Мысль написать этот рассказ родилась у меня зимним вечером в одном южном черноморском порту. Мы с несколькими матросами, сидя на покачивающейся палубе сейнера, разговаривали о том о сём, о сгоревшем подшипнике, мексиканской музыке и корабельных собаках. Снег лёгкими хлопьями садился на тёмную воду. Сигнальные огоньки на мачтах уже начинали свой долгий ночной танец, всё ниже кивая набегавшим с моря волнам. И на многих кораблях и корабликах, стоявших в порту, на разные голоса заливисто лаяли судовые собаки, перекликаясь перед сном, совсем как в деревне. Вот тогда-то я и решил написать об одной из них.»

Ф. Кнорре

Детская повесть об одном путешествии, с приложением подлинных записей бельчонка Черничные Глазки (в переводе с беличьего) с примечаниями переводчика.

Мальчик, страстно мечтавший о необитаемых островах, кораблекрушениях, опасных приключениях в тропических лесах, благополучно вырос в большом городе.

Но однажды всё же на его долю выпало приключение не менее опасное, чем те, о которых он мечтал в детстве.

Ни голод, ни морозы, ни дикие звери и вьюги, но полное одиночество и оторванность от людей оказываются самым тяжёлым испытанием для этого городского жителя, оставшегося, точно на необитаемом острове, среди засыпанных снегами пустынных лесов.

Тоску, одиночество и отчаяние помогает ему побороть подобранный в лесу подбитый бельчонок, такой же беспомощный, как он сам. Начинается как бы совместная жизнь двух приятелей. Давно повзрослевший мальчик, для которого нисколько не потускнели его радужные детские фантазии, теперь старается проникнуть в мысли, в жизнь своего приятеля, понять его характер.

Долгими ночами, под вой вьюги, при свете маленького язычка пламени в фонаре, одинокий человек начинает писать. А бельчонок сидит тут же рядом, на столе, внимательно следит за кончиком бегающего по бумаге карандаша, а иногда вдруг прыгает, стараясь поймать его лапками.

Много дней спустя, закончив рукопись, где он описывает беды и радости, мысли и приключения своего приятеля, человек озаглавит её так: «Дневник бельчонка Черничные Глазки».

К Земле летит чёрная комета, и человечество близкого будущего стоит перед угрозой неминуемого уничтожения. А могущественные, но бездушные инопланетяне, с которыми земляне недавно вступили в контакт, без труда могли бы спасти человечество, но совершенно равнодушны к земным проблемам. Их отношение к людям и к жизни вообще меняется только после того, как обыкновенная девочка Лали начинает рассказывать им земные сказки… Художник Георгий Николаевич Юдин.

Федор Федорович Кнорре

Ночной звонок

В шумном городе был еще вечер, хлопали, распахиваясь на остановках, дверцы полупустых автобусов, перескакивали, меняясь местами, цветные огни светофоров на перекрестках, из кино, где начались последние сеансы, сквозь стены неслись на улицу звуки гулких голосов, точно там галдели и ссорились великаны, а на пригородной даче пенсионера Лариона Васильевича Квашнина уже была ночь.

Свет в окнах давно был погашен, лягушки квакали по канавам, и мутно просвечивала сквозь дымные облака луна над вытоптанным дачным лесочком, где шелестели вершины старых, обломанных понизу берез.

Федор Федорович Кнорре

Родная кровь

В всякий раз после того, как "Добрыня", обогнув крутую излучину Волги, выходил на прямую и далеко впереди на желтом обрыве показывалась редкая сосновая роща, сквозь деревья которой розовели одинаковые домики Рабочего поселка, - над трубой, клубясь, возникал крутой столбик белого пара и гудок, тягучий и хриповатый, оторвавшись от парохода, летел над водой, к далекому обрыву на берегу.

И неизменно через минуту после гудка на пригорок к березе выбегала женщина, придерживая на голове пестрый шарф. Иногда ее опережала девочка или они бежали на пригорок вместе, держась за руки. Бывало, что с ними рядом оказывались двое мальчиков. Еще издали они начинали махать пароходу платками, руками или шапками, а с верхней палубы старший механик Федотов, приподняв над головой фуражку, сдержанно покачивал ею в воздухе и так же сдержанно улыбался (хотя улыбки его никто не мог видеть) - до тех пор, пока фигурки людей на пригорке не становились маленькими, как муравьи.

Уже который день подряд крутые весенние облака мчались в чистом небе все в одну сторону — на север, точно и они тоже, как перелетные птицы, перезимовали где-то на далеком юге и спешили теперь домой, к берегам родного Балтийского моря.

Скользящие тени облаков неустанно взбегали на зеленые холмы литовской земли, ныряли в низины, проносились над крышами городов, и в каждом лесном озере и в каждой запорошенной мучной пылью лужице на базарной площади одинаково отражалась все та же сияющая синева неба и снежная белизна клубящихся на лету облаков…

Федор Федорович Кнорре

Мать

Задремавшие на рассвете в ожидании своей станции пассажиры зашевелились, стряхивая с себя сонливость, когда в купе постучал проводник.

Высокий чех со впалыми щеками и сердито торчащими рыжими усами открыл свои усталые добрые глаза, окруженные множеством морщинок, укоризненно закачал головой и протянул нараспев:

- Ай-ай-ай!.. Ай, как неладно! Так и не ложились совсем?

Пожилая женщина в темном платье сидела, повернувшись к окну, за стеклом которого в неясном утреннем свете едва начинали выступать из тумана непрерывно убегающие назад контуры деревьев, рассаженных по краям уходящего куда-то за холмы шоссе, кусок черепичной красной крыши, проглянувшей сквозь густые ветви цветущих яблонь, высокий шпиль костела...

Популярные книги в жанре Советская классическая проза

В низовьях реки Клязьмы до сей поры стоит на берегу избушка, в которой жил некогда бакенщик Алексей Ефимович Бударин, или попросту дядя Леня.

Был он уже в преклонных годах, когда сидели мы с ним однажды вечером на обрубке бревна возле избушки и смотрели на реку. В ногах у нас дотлевал маленький нежаркий костер. Тяжелая майская вода бежала широко и стремительно, пенно завиваясь у берегов. Мглистые болота, ольховые крепи и дубовые рощи левобережья медленно затягивали натрудившееся за день солнце.

После жаркого лета встала какая-то медленная осень — в октябре деревья были еще зелеными, и тепленькие дождички стали выгонять на газонах иглы свежей травы. А потом вдруг вслед за тихой звездной ночью часа на три завернул сверкающий солнцем, инеем и перепончатым ледком лужиц утренник, и в больничном парке полетела, полетела золотой метелью листва вязов.

С непокрытой головой, завернувшись в теплый халат, чудесно было бродить в этой студеной свежести, в синеве, в золоте.

Третья книга молодого прозаика из Оренбургской области. Первая — «В Кирюшкине топятся бани» — вышла в издательстве «Молодая гвардия» (1983 г.), вторая — «Поющая половица» — в издательстве «Современник» (1988 г.). Критика сразу же отметила глубокое знание им сельской жизни, его повести и рассказы расценила как удачное «продолжение нашей деревенской прозы» с ее пристальным вниманием к нравственным традициям народной жизни. В новом сборнике автор остается верен себе, по-прежнему остро вслушивается в живую речь сельчан, касается самых болевых точек жизни современного крестьянства.

Все лето старики хлопотали с домом.

Наконец дом был обшит, ворота поставлены.

Осталось — покрасить.

А место у них было очень хорошее — на берегу реки. И дорога рядом.

Светлане место понравилось.

— Ничего, живи. Вишь, у нас хорошо, — говорила хозяйка. — А ты милая. Тут из Москвы тоже муж и жена. Так они уезжать собираются. Живи, ничего.

И город Светлане понравился. Он ее удивлял. В этом городе на зеленых холмах одно и то же виделось по-разному с иного поворота и расстояния. Всякий раз белый кремль, например, оказывал новое действие, если смотреть на него находясь рядом или неожиданно увидеть издали снизу или с высоты дальних холмов.

Повесть из книги «Белая малина».

Повесть из книги «Белая малина».

Герои Александра Рахвалова — люди, нарушившие закон, отбывшие наказание, находящиеся в сложном периоде переосмысления и переустройства жизни. Среди них — подростки, о которых автор пишет с особым душевным волнением. Писатель далеко не бесстрастно рассматривает причины личных и общественных бед. С гражданской страстностью и человеческой болью говорит он не только о степени вины каждого из героев, но и о вине общества, всех его членов, несущих свою долю ответственности за судьбу ближнего.

Роман о буднях горного колхоза в Кабардино-Балкарии.

Перевод с балкарского.

Оставить отзыв
Еще несколько интересных книг

Федор Федорович Кнорре

Олимпия

Длинный коридор коммунальной квартиры номер сто шесть с изгибом по самой середине, около кухни, прежде был похож на странную темную улицу поселка, где за каждой дверью как в своем доме жили отдельные семьи.

Но теперь минули те времена, когда по коридору трудно было пройти, не зацепившись за чей-нибудь сундук, педаль велосипеда или торчащие прутья разломанной корзины, а на кухне сквозь шум хлещущей из крана воды и громкое шипение вскипавших на тесной плите чайников и кастрюль все время слышны были крикливые, спорящие голоса.

Федор Федорович Кнорре

Орехов

Еще в войну на пустыре за железнодорожными путями были выстроены для рабочих эвакуированного завода эти одинаковые бараки странного розового цвета. Война кончилась, но все вокруг еще полно было ее отголосков. Завод уехал обратно в свой город, как бы раздвоившись, и оставил на месте такой же завод, только поменьше. Старых рабочих большей частью переселили на другие квартиры, так что теперь весь этот барачный квартал был населен до того разными людьми, что и объяснить-то было трудно, какая судьба свела их вместе в этих одинаковых унылых и длиннющих домиках, шелушащихся розовой краской посреди бывшего пустыря с протоптанными по всем направлениям пыльными тропинками, громадной лужей у водоразборной колонки летом и молочными ледяными торосами зимой.

Федор Федорович Кнорре

Озерки

По вечерам под ресторанами

Горячий воздух дик и глух,

И правит окриками пьяными

Весенний и тлетворный дух.

Вдали, над пылью переулочной,

Над скукой загородных дач,

Чуть золотится крендель булочной,

И раздается детский плач.

И каждый вечер, за шлагбаумами,

Заламывая котелки,

Среди капав гуляют с дамами

Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины,

Федор Федорович Кнорре

Продается детская коляска

В последний раз перед отъездом он спустился в лифте, прошел мимо множества дверей по длинному коридору, устланному мягкой дорожкой, и, выйдя из пасмурного вестибюля на улицу, сразу за порогом остановился, болезненно морщась, ослепленный солнечными вспышками на автомобильных стеклах я в разливанных весенних лужах, по которым с громким плеском ходуном ходили волны под колесами мчавшихся машин.