Мост
Валентина Соловьева
Мост
Рассказ
Здание было довольно невзрачное, обшарпанное - ну, прямо какая-то избушка без окон, без дверей. Двери, правда, имелись. Одна дверь с правой стороны и одна с левой. То есть всего две. И к обеим присосались длинные пиявки очередей. Две двери и две очереди. Я заняла сразу в обе, я всегда так делаю. А то бывает - займешь в одну, а там или касса сломается, или кассир на обед уйдет. И все.
В левой очереди впереди меня стояла необщительная девушка в узкой юбке, с темно-рыжими волосами ниже плеч, с надменным непроницаемым лицом, а сзади - заплаканная женщина средних лет с большой клетчатой сумкой. У меня зрительная память очень плохая, поэтому, когда я хочу запомнить человека, то обращаю внимание не столько на лица, сколько на разные выразительные детали - возраст, например, прическу, одежду, пол и прочие особые приметы.
Мост скачать fb2, epub бесплатно
Светка Еремина была хорошая девочка. Она училась на одни пятерки и принимала активное участие в общественной жизни класса. А Ромка Зеленцов, наоборот, был двоечником и хулиганом. Активное участие он принимал только в драках, в порче школьного имущества и в срывании общественно-полезных мероприятий. Например, вместо того, чтобы собирать металлолом или писать поздравительные открытки ветеранам войны и труда, он играл в карты на деньги, бил стекла и неприлично выражался.
Пришли три индейца. Один бросил в меня камень, другой укусил за руку, а третий расхохотался прямо в лицо. Я сначала испугалась, а потом сообразила, что это сон, и погналась за ними. Бегу и думаю: интересно, индейцы это или, может быть, индийцы? Если индейцы, то они вроде бы вымерли, а с индийцами у нас, кажется, хорошие международные отношения, так что в конфликт вступать не стоит. “Ладно, — подумала я, — пусть тогда это будут китайцы”. И проснулась. А проснувшись, вспомнила, что с китайцами у нас тоже отношения вроде бы наладились в последнее время.
Андрей ЩЕРБАК-ЖУКОВ
Я И МОЙ ТЕЛЕВИЗОР
На улице грязно - идет дождь. Крупные капли бьются о подоконник. Лица прохожих надежно скрыты пятнами пестрых зонтов.
До лекции четверть часа. Ты смотришь в окно и говоришь, что чудес не бывает. Но это не так, и я не могу не возразить тебе.
- Ты не права, - говорю я. - На Земле постоянно происходит много того, что заметно разнообразит жизнь ее обитателей.
Ты только вспомни - у нас на планете все время что-нибудь происходит: то динозавры исчезают целыми коллективами, то Атлантида без предупреждения переходит на подводный образ жизни, то где-то в Лох-Нессе выныривает, Бог весть откуда взявшийся, плезиозавр. А тайна Бермудского треугольника? А извержение Везувия? А самовозгорающиеся брюки и летающие тапочки? Этот ряд можно продолжать снова и снова, и нет никакой гарантии, что он будет более или менее полным и, главное, точным. С абсолютной точностью можно сказать лишь то, что где-то там, в этом ряду, на весьма скромном месте, будем стоять мы с моим телевизором.
Андрей ЩЕРБАК-ЖУКОВ
РЕЛИКТ
(киноновелла)
Приглушенно звучит белый блюз конца шестидесятых годов.
На мониторе компьютера карта озера - ярко-желтая линия берега, извитая бухтами и мысами. В нескольких местах она помечена красными точками.
Боб сидит, откинувшись на спинку стула, пьет чай и время от времени поглядывает на экран. У Боба тонкие черты лица, длинные волосы, на щеках недельная щетина, одет он чуть небрежно, по-походному - шейный платок немного сбился на бок. Ему около 30 лет.
Андрей ЩЕРБАК-ЖУКОВ
СЕДЬМОЙ ПРИНЦ КОРОЛЕВСТВА ЮМ
(арабеска)
[Они] сумеют найти хорошего коня, [но] не смогут
найти чудесного коня. Ведь хорошего коня узнают по [его]
стати, по костяку и мускулам. У чудесного же коня [все
это] то ли угасло, то ли скрыто, то ли утрачено, то ли
забыто. Такой конь мчится не поднимая пыли, не оставляя
следов.
Из даосской притчи
Их было шестеро.
Андрей ЩЕРБАК-ЖУКОВ
ВОЛШЕБНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
(сценарий киноновеллы)
1
В небольшом концертном зале, похожем скорее на барак из гофрированной жести, - серый полумрак. Грязно, сильно накурено, - сквозь дым и мрак видны лица зрителей. В основном, это молодые ребята и девушки в потертых куртках. Кто-то сидит на стульях, кто-то - на фанерных ящиках, кто-то просто примостился на полу, поджав ноги.
В глубине слабо освещенной сцены стоит небольшой аппарат на складных ножках, с рядом клавиш, кнопками и тумблерами. За аппаратом на какой-то коробке сидит парень лет двадцати пяти, слегка склонный к полноте, с копной мелко вьющихся волос.
Владимир Щербаков
Мост
Скрипнул полоз саней. На улице раздались знакомые, казалось, голоса. Шаги на ступеньках полусожженной школы. Негромкий разговор.
В гулком пустом классе, где раньше нас было больше, чем яблок на ветке, камень разбитой стены ловил мое дыхание. Светлый иней оседал на красных кирпичах, Я считал эти летучие языки холода, выступавшие как бы из самой стены. Где-то хлопнула уцелевшая дверь. Голоса приближались. И я понял, что это не сон.
Владимир Щербаков
Поэтесса
"Стоял апрель, и зеленели звезды - причудливы, тревожны, высоки. Тогда ко мне нежданные, как слезы, незваные, пришли стихи".
В апреле?.. Да, это я помнил. Но не придал значения тогда. Сейчас я знаю - это было первый раз в апреле. Два года назад. Совсем не трудно было запомнить эти стихи. А вот почему: "На сорок рук - одна рука навстречу робкому движенью. На сорок верст - одна верста, подвластная долготерпенью. На сорок строк - одна строка с нерукотворным выраженьем".
Владимир Щербаков
Помните меня!
Иногда я спрашиваю себя: почему эта малоправдоподобная история представляется мне совсем реальной, а не сном наяву? И не нахожу ответа.
В комнате ничего не изменилось. Тот же письменный стол, шкаф с моими старыми студенческими книгами, бронзовая пепельница, статуэтка Дон-Кихота. Среди этих привычных вещей все и произошло.
Прежде всего - о встрече с человеком без имени. Мы заканчивали проект и работали допоздна. Когда я возвращался домой, в метро было совсем мало народу, а мой вагон был и вовсе пуст. Тускло светили лампочки. Жужжали колеса по невидимым рельсам. Темно-серые тени на бетоне тоннеля проносились мимо. Перегон. Станция. Перегон. На остановках хлопают двери. Снова тени бегут навстречу.
Владимир Щербаков
Прямое доказательство
Летом в лощинах поднимались высокие травы. В озерах, оставленных половодьем, шуршал тростник. Мы делали из него копья.
На холмах трава росла покороче, зато одуванчиков было больше, попадались васильки, и мышиный горошек, и цикорий. Склон казался местами голубым, местами желтым. И какая теплая была здесь земля) Можно было лечь на бок, и тогда лицо щекотали былинки, шевелившиеся из-за беготни кузнечиков, мух и жуков. Скат холма казался ровным, плоским, и нельзя было понять, где вершина и где подножье. Сквозь зеленые нитки травы виднелся лес, и светилось над лесом небо, то сероватое, то розовое от солнца, какое захочешь, как присмотришься. И можно было заставить землю тихо поворачиваться, совсем как корабль.
В.И.Солунский
"Черный Баламут" Генри Лайона Олди
"Безумству храбрых поем мы песню", сказал как-то один из классиков. Хорошо сказал. Hу да ладно. Речь не об этом... Речь о том, что передо мной плод (плоды?) такого безумства с надписью "Г. Л. Олди "Черный Баламут"; три книги, примерно 1500 страниц общим весом с хороший силикатный кирпич. Это ж надо! Hу прямо Лев Толстой, "Война и мир". Я, конечно, понимаю: ну там компьютеры-принтеры, их у Толстого не было. Hо, опять же, у Олди не было Софьи Андревны, чтобы по сорок раз переписывать рукопись. Значит, так на так и выходит. Да, скажете вы, но у Толстого содержание, характеры... А вот здесь вы поосторожнее. Потому как "Черный Баламут" - это вольный (очень вольный!) пересказ не чего-нибудь, а самой Махабхараты. Великой Бхараты! Так что здесь насчет содержания еще погодить надо бы... Что содержательнее: Hаполеон с Пьером Безуховым и Стивой Облонским (хотя этот, кажется, из другого романа) или Индра-Громовержец, Стогневный, Сторукий, Сто..?
Александр Солженицын, Игорь Шафаревич
НЕ СТАЛИНСКИЕ ВРЕМЕНА
Да, у нас - не сталинские времена. Сталин был слишком груб, слишком мясник: он не понимал, что для страха и покорности совсем не нужно так много крови, так много ужасов. А нужна всего только методичность.
Сейчас это с успехом понимают. Чтобы люди боялись сказать и дохнуть достаточно даже нескольких примеров удушения, но - методических, но неотвратных, но - до конца. Один такой пример - Пётр Григоренко. Второй Владимир Буковский. Вот взяли - и не выпустим! Схватили - и до конца додушим, хоть от протестов разорвись весь мир! А ты, каждый маленький, понимай: раз этот жребий существует, он - и для тебя. Там кого-то отпустили в гости, кого-то вышибли, кого-то в ссылку, а как раз ты и можешь стать третьим (десятым) в страшном списке удушенных до конца.
31046 дней Александра Исаевича
Дневник романа о Революции Семнадцатого года. Велся с 1960 по 1991
"Известия" предлагают читателям отрывки из никогда прежде не публиковавшегося "Дневника Р-17" Александра Солженицына. Передавая редакции этот текст, супруга писателя Наталья СОЛЖЕНИЦЫНА рассказала:
"Дневник Р-17" тридцать лет сопровождал работу автора над романом о революции 1917 года ("Красное Колесо"). Александр Исаевич вел его от самых первых поисков, соображений (с 1960 года) - и сквозь всю работу, до ее окончания (1991). Он как бы разговаривал, советовался с дневником - в оценке источников, достоверности личных свидетельств, мемуаров, газетных сообщений; в сомнениях о выборе художественных средств и оправдании избранных приемов повествования; судил об успешности или неуспешности отдельных глав, последовательных редакций текста, размышлял о нужности новых добавлений или причин отказа от них. Дневник был собеседником, с которым он делил мучительность поисков и радость находок, - собеседником страстным, взыскательным и необходимым.
Солженицын Александр Исаевич
Адлиг Швенкиттен
Односуточная повесть
Памяти майоров Павла Афанасьевича Боева и Владимира Кондратьевича Балуева.
1
В ночь с 25 на 26 января в штабе пушечной бригады стало известно из штаба артиллерии армии, что наш передовой танковый корпус вырвался к балтийскому берегу! И значит: Восточная Пруссия отрезана от Германии!
Отрезана - пока только этим дальним тонким клином, за которым ещё не потянулся шлейф войск всех родов. Но - и прошли ж те времена, когда мы отступали. Отрезана Пруссия! Окружена!