Макароны (Мужчина и женщина на кухне)

Исаак Фридберг

Бег по пересеченному времени

Монтаж аттракционов Меняли деньги. Отец принес зарплату, выданную новенькими купюрами образца тысяча девятьсот сорок седьмого года. Десятимесячный Гера потянулся к деньгам, встал и пошел. Впервые в жизни. Можно сказать, Григорию Алексеевичу Равинскому подняться на ноги помогли исторические обстоятельства. Родители, прозябавшие в нищете последние тридцать лет, сочли добрым предзнаменованием интерес маленького Геры к денежным знакам. Мать верила в приметы, многие из них действительно сбывались - кроме тех, которые обещали сытость и благополучие. Новые деньги были похожи на разноцветных бабочек - скорее всего маленький Гера соблазнился именно этим. В скромном родительском доме отсутствовали яркие краски: белые известковые стены, темно-коричневый пол, почерневший лак случайной мебели. Одежду тогда носили тоже либо черного, либо синего или серого цветов. Детских игрушек почти не было; те, что сохранились с довоенных времен, обесцветились естественным путем. Главным произведением искусства в доме был отрывной календарь, черно-белый. Красные дни в календаре попадались редко и особого впечатления на Геру не произвели во-первых, за десять месяцев жизни их было слишком мало, во-вторых, не такими уж они были и красными по причине плохой бумаги. Так что истинная красота, которая - как известно - спасает мир, вошла в Герину жизнь гознаковским рублем. Миновали полтора десятка лет, Гера возмужал и порадовал маму густым волосяным покровом нижних конечностей. По маминым приметам, это тоже выходило к деньгам. Твердый материнский интерес к подобного рода суевериям позволяет догадаться, что и пятнадцать лет спустя жизнь семьи Равинских не страдала от роскоши. Родители кормились инженерным трудом на авиационном заводе и нужду свою приписывали исключительно собственному неумению жить. Кроме чрезмерной волосатости, ничем другим Григорий Алексеевич родителей не баловал. Талантами не блистал, учился обыкновенно. Любил кино - кто не любит? Мечтал стать артистом - кто не мечтает? Закончил авиационный техникум, прослужил год механиком на заводском аэродроме, попал в армию. Там все и началось. Услали его на край земли. Дыра дырой: телевизора нет, единожды в ме- сяц клубный киносеанс, в полковой библиотеке - Герцен, Кожевников, Бо- рис Полевой и газета "Красная звезда". Полярная ночь. Камчатка. Тоска. Длинными скучными вечерами развлекал сослуживцев, пересказывая фильмы - те, что смотрел "на гражданке" раз по десять и хорошо помнил. После отбоя - ползком в каптерку, где можно укрыться от бдительных глаз дежурного офицера, - и давай, "крути кино", забавляй матерых "стариков" и молодых сержантов. Уважение "стариков" и сержантов облегчало жизнь... Запас фильмов довольно быстро иссяк, должность ночного киномеханика терять не хотелось. В одну прекрасную полярную ночь Григорий Алексеевич понес околесицу, лихорадочно соображая, каковой будет расплата. Выдал за американский "боевик" историю собственного сочинения, врал отчаянно - и удачливо, народу понравилось. Запасы вранья неожиданно оказались безграничны, к утру он обычно забывал, о чем врал вечером, но три-четыре сюжета задержались в памяти. Вернулся домой, попробовал сюжеты описать. Зачем? Острая на язык казарма присвоила ему кликуху Режиссер. Кликуха поначалу обидела, потом он к ней привык, ближе к "дембелю" возникли странные амбиции. В канцелярии заводского аэродрома освоил пишущую машинку - но тут коса нашла на камень. Краем уха слышал, будто существуют институты, где обучают писательскому делу, даже не представлял себе, можно ли к ним подступиться. Тем бы все и кончилось, но аэродромному начальству угодно было отправить его в Москву на стажировку. В Москве увидел объявление: знаменитой киностудии требуются участники массовых съемок, - решил глянуть, как делается настоящее кино. На дне походного чемоданчика совершенно "случайно" завалялся самодельный сценарий, печатанный одним пальцем на служебной машинке, - записал, как мог, лихое свое полярное вранье. Оставил рукопись какой-то секретарше, через месяц выслушал печальный приговор носатого редактора, затем благополучно приземлился в родном аэропорту. Полгода спустя обнаружил свои полярные враки на страницах общедоступного кинематографического журнала. Фамилия под публикацией стояла чужая, но известная. История была основательно перекроена, обрела звон и столичный лоск. Совпадение? Или сюжет, уйдя в армейский фольклор, каким-то образом добрел до ушей профессионального сценариста? Бывает. Гера не возмутился - напротив, преисполнился гордости, поднакопил деньжат и в очередной отпуск ринулся к Москве. Носатый редактор встретил его как родного, новую работу скупо одобрил, тут же предложил профессиональную помощь в лице всегда похмельного драматурга. Гера согласился, через три дня получил первый в своей жизни договор; выданный вслед за тем денежный аванс гигантский по тогдашним представлениям - и вовсе оторвал Герины ноженьки от матери-земли. Дал телеграмму на родной аэродром, попросил выслать трудовую книжку, снял комнату и поселился в Москве. Первый договор оказался последним, с трудом удалось взобраться на нижнюю ступеньку кинематографической лестницы - его взяли в ассистенты. Писал за других, обретал друзей, бегал за водкой для начальства. Тогда все это называлось одним словом: пробиваться. Освоился, подарил еще с десяток сюжетов, как говорится - где стоя, а где ползком вник в механику, которая управляла кинематографическим процессом. Тридцати двух лет от роду, наконец, поступил на режиссерские курсы. Заглатывал все, что дают, со старательностью анаконды. Давали много, и лучшие люди. Alma mater и pater. Первую картину не выбирал - безропотно согласился на совершенно мертвый сценарий; была тогда такая практика: пять-шесть мастеров делают великие фильмы, лицо знаменитой киностудии - а под этой "крышей" каждый год крутятся десятки посредственных сценариев, снимаются никому не нужные, обреченные фильмы; молодые режиссеры служат "пушечным мясом". Примитивный грабеж государственной казны. В те годы грабить государственную казну считалось хорошим тоном - первым, самым главным грабителем в стране было государство, вот и защищались кто как умел. Голодные, самолюбивые начинающие режиссеры ломали позвоночник в неравной схватке с гнилым материалом. Судьба инвалидов от режиссуры никого не интересовала; возможно, была во всем том своя справедливость: настоящие режиссеры умирали, но не сдавались - ненастоящие торговали собой, получали взамен персональный автомобиль, номер "люкс" в гостинице, экспедицию на Южный берег Крыма - словом, полтора года кинематографического рая за государственный счет, потом бесславно исчезали на вечные времена. Гера вывернулся. Переписал сценарий, оставив от "первоисточника" только имена и фамилии героев. Реанимация сценария пошла на пользу фильму; едва закончив монтаж, Гера получил приглашение на фестиваль в Берлин, тогда Западный. Там достался ему призок средней пушистости, вошел в команду элитных производителей, коих система холила и лелеяла. Были и у них проблемы, но - другие. "На все про все" ушло пятнадцать лет жизни - небольшой срок по тем временам. Щель, через которую удалось протиснуться на свет божий кинорежиссеру Григорию Алексеевичу Равинскому, была весьма узкой...

Владимир Фридкин

Улица длиною в жизнь

От автора

После того как редакция "Знамени" опубликовала мои школьные воспоминания ("Лицеисты советских времен", "Знамя" № 11, 2003), я осмелел и предлагаю журналу рассказ о Поварской улице, где прошла жизнь. В нем застыло нелегкое время, в которое жило мое поколение. И сейчас мне, физику, кажется странным, что для того чтобы придумать и создать первый ксерокс, мне потребовалось после окончания университета оказаться без работы в 1953 году, в год "дела врачей" и смерти "гения всех времен и народов". А может быть, в этом есть закономерность? Однажды Тонино Гуэрра, прославленный итальянский поэт, художник и сценарист (автор многих сценариев к фильмам Феллини), спросил меня, почему современное искусство России немо (мало хорошей литературы и кинофильмов). И сам же ответил: видимо, художникам нужен гнет, который они преодолевают. Я тогда еще подумал, не относится ли это "правило" и к ученым. Сейчас я полагаю, что нет, не относится. Но времена не выбирают, и жить приходится тогда, когда родился.

Г.Фридлендер

Ф.M.ДОСТОЕВСКИЙ И ЕГО НАСЛЕДИЕ

1

Творчество Достоевского - одно из тех важнейших явлений в истории русской литературы XIX в., которым суждено было стать в XX в. определяющими для всей мировой культуры. Глубокое сочувствие человеческому страданию, в каких бы сложных и противоречивых формах оно ни проявлялось, интерес и внимание ко всем униженным и отринутым "париям" дворянско-буржуазного мира - талантливому человеку, роковым образом заблудившемуся в путанице своих собственных идей и представлений, падшей женщине, ребенку - сделали Достоевского одним из величайших писателей-гуманистов мира.

Г.Фридлендер

Готхольд-Эфраим Лессинг

1

Н. Г. Чернышевский назвал Лессинга "отцом новой немецкой литературы". "Он доставил немецкой литературе силу быть средоточием народной жизни и указал ей прямой путь, он ускорил тем развитие своего народа", - писал об исторических заслугах Лессинга Чернышевский, относившийся к великому немецкому писателю и просветителю с большой любовью и посвятивший ему специальную монографию. {Г. Чернышевский. Лессинг, его время, его жизнь и деятельность. - Полное собрание сочинений, т. IV, М., 1948, стр. 9}