Мадфогские записки

Чарльз Диккенс (1812–1870) — английский писатель, завоевавший мировую славу и необычайно популярный в России. Сложные сюжетные переплетения и глубокая эмоциональность присущи созданным Диккенсом произведениям. Роман "Большие надежды" — одна из жемчужин его творчества.

Первые выпуски детективного романа «Тайна Эдвина Друда», «одной из самых лучших книг Диккенса, если не самой лучшей», появились в апреле 1870 года. Успех был грандиозный, и вся Англия сошла с ума, гадая, удастся ли исполнить свой зловещий замысел Джону Джасперу, во имя безумной страсти не пожалевшему несчастного Эдвина Друда. Но в июне того же года Чарльз Диккенс умер, роман остался незавершенным, а каким должен быть финал, писатель не рассказал никому... Под этой обложкой напечатан и сам загадочный роман, и два приложения, причем одно из них — впервые в мире. Прочитавший их узнает все!..

Москва - Ленинград, 1929 год. Государственное издательство.

Роман создавался в годы наивысшего подъема чартизма - наряду с другими шедеврами английского критического реализма.

Роман выделяется особенно острым и многообразным сатирическим обличением английской буржуазии. Созданный Ч.Диккенсом образ мистера Домби - один из наиболее ярких образов английского капиталиста, холодного дельца, знающего одно мерило поступков и чувств - выгоду.

Изданный в 1859 году исторический роман Чарльза Диккенса о временах Французской революции.

"Идея этой повести впервые возникла у меня, когда я с моими детьми и друзьями участвовал в домашнем спектакле, в пьесе Уилки Коллинза «Застывшая пучина». Мне очень хотелось войти по-настоящему в роль, и я старался представить себе то душевное состояние, которое я мог бы правдиво передать, дабы захватить зрителя.

По мере того как у меня складывалось представление о моем герое, оно постепенно облекалось в ту форму, в которую и вылилось окончательно в этой повести. Я поистине перевоплотился в него, когда играл. Я так остро пережил и перечувствовал все то, что выстрадано и пережито на этих страницах, как если бы я действительно испытал это сам."

"Рождественские повести" были написаны Диккенсом в 40-х годах ("Рождественский гимн в прозе" — 1843, «Колокола» — 1844, "Сверчок за очагом" — 1845, "Битва жизни" — 1846, «Одержимый» — 1848) и выходили отдельными книжками к рождеству, то есть в конце декабря, почему и получили название "Рождественских книг".

«История Англии для юных», написанная Чарльзом Диккенсом для собственных детей в 1853 году, — это необыкновенно занимательное, искрящееся диккенсовским юмором повествование о великом прошлом одной из самых богатых яркими историческими событиями стран Европы. Перед читателем пройдет целая галерея выдающихся личностей: легендарный король Альфред Великий и Вильгельм Завоеватель, Елизавета Тюдор и Мария Стюарт, лорд-протектор Кромвель и Веселый Монарх Карл, причем в рассказах Диккенса, изобилующих малоизвестными фактами и поразительными подробностями, они предстанут не холодными памятниками, а живыми людьми. Книга адресована как школьникам, только открывающим себя мир истории, так и их родителям, зачастую закрывшим его для себя вместе со скучным учебником.

Как-то раз в моем присутствии один из канцлерских судей любезно объяснил обществу примерно в полтораста человек, которых никто не подозревал в слабоумии, что хотя предубеждения против Канцлерского суда распространены очень широко (тут судья, кажется, покосился в мою сторону), но суд этот на самом деле почти безупречен. Правда, он признал, что у Канцлерского суда случались кое-какие незначительные промахи — один-два на протяжении всей его деятельности, но они были не так велики, как говорят, а если и произошли, то только лишь из-за «скаредности общества»: ибо это зловредное общество до самого последнего времени решительно отказывалось увеличить количество судей в Канцлерском суде[1]

В сборник вошли:

Предисловие Арнольда Кеттла "Диккенс и его творчество"

Приключения Оливера Твиста (перевод А. В. Кривцовой)

Помощник судебного пристава (перевод М. Лорие)

Эпизод из жизни мистера Уоткинса Тотла (перевод М. Беккер)

Рождественская песнь в прозе (перевод Т. Озерской)

Колокола (перевод М. Лорие)

Рассказ бедного родственника (перевод М. Лорие)

Груз "Грейт Тасмании" (перевод Ю. Кагарлицкого)

Роман, сочиненный на каникулах (перевод М. Клягиной-Кондратьевой)

Примечания Евгения Ланна, М. Лорие, М. Серебрянникова.

Иллюстрации Д. Крукшенка и Ч. Э. Брока.

Конрад АЙКЕН

Conrad Aiken «Bring! Bring!»

Из сборника:

Collected Stories of Conrad Aiken», New York, 1960

ДЕНЬ–ДЕНЬ!

Мисс Рукер снилось, будто она на борту «Сокола» в Мраморной гавани. Доктор Фиш, открывая бутылку шампанского, корчит странные рожи, а его седые усы распушились и совсем укутали нос. Тонкий и высокий доктор Харрис в белом фланелевом костюме стоит у граммофона, что‑то напевает с открытым ртом, комично уставившись на низкий потолок каюты, а правой фланелевой рукой он охватил талию мисс Пейн. Напевая, прижимает её к себе всё сильнее, его лицо темнеет, и мисс Пейн вскрикивает. Пробка выстрелила с громким хлопком, пена залила салфетку. Мисс Рукер протянула бокал, и большущий клок пены упал спереди ей на юбку, её белую парусиновую юбку с разрезом донизу и большими перламутровыми пуговицами.

На равнине от Спалта до Нюрнберга, настало время уборки хмеля. На эту сезонную работу нанимаются разные люди, и вечером, когда все сидят и счесывают душистые шишки хмеля со стеблей в корзины, можно услышать разные истории…

Став наследником огромного состояния юный Эллисон, поэт в самом благородном и широком смысле слова решает, что его предназначение заключается в созидании новых форм прекрасного, Рая на земле...

Простак Трефюм Коголэн, более известный в окрестностях форта Сен — Жан под именем Трефюма — барочника, так часто рассказывал историю дядюшки Самбюка и так надеялся на его наследство, что в конце концов стал свято верить в нее.

В действительности Пьер Самбюк, довольно беспутный малый, приводивший всю семью в отчаяние, около 1848 года поступил юнгой на американскую трехмачтовую шхуну и с этого дня не подавал о себе вести. Но марсельцам, соотечественникам капитана Памфила[1]

— Вот видишь, малыш, Кройль — шпагоглотатель и Буфеда — пожиратель огня нам не соврали. Двигаться дальше просто невозможно! Я совсем выбился из сил… А что поделаешь, нужда заставляет!.. Ну, приналяг‑ка немного, дружище.

С этими словами обратился атлет к своему партнеру, паяцу, также изнемогавшему от усталости. Паяц был впряжен плетеной шлеей в телгжку, которую с самого рассвета тащил по городу. Он снова взялся за оглобли, меж тем как атлет, продолжая его ободрять, подталкивал колеса их ручного экипажа.

— Гражданка Изидор!

— Как, опять она? — спросил величественный сановник, обращаясь к служителям, которые вот уже восемь дней подряд, ровно в пять часов пополудни, докладывали о настойчивой просительнице, ни разу не удостоенной приема. — Опять эта женщина! Да откуда она взялась и что ей нужно?

Вчера вечером в приемной, — там как раз находились в это время господин генерал граф де Котзин и господин государственный советник Олькефебр, — она заявила во всеуслышанье, что раз перед ней упорно закрывают ваши двери, она добудет к ним ключи; сегодня она явилась вот с этими тремя рекомендательными письмами.

Для постройки города место было великолепное. Стоило лишь расчистить берега реки, вырубив часть леса, бескрайного девственного леса, раскинувшегося здесь с начала мироздания. И тогда город этот, укрытый со всех сторон лесистыми холмами, спускался бы к самой набережной чудесного порта в устье Красной реки, всего в четырех милях от моря.

Как только правительство в Вашингтоне утвердило концессию, за дело принялись плотники и лесорубы; но такого леса еще никому никогда не приходилось видеть. Впившись в землю всеми своими лианами, всеми своими корнями, он, когда его подрубали в одном месте, выбрасывал новые побеги в другом. Снова и снова лес залечивал свои раны, и на каждый удар топора он отвечал появлением зеленых ростков. Улицы и площади города, едва проложенные, буйно захлестывала растительность. Стены росли гораздо медленнее, чем деревья, и, едва возведенные, они рушились под напором все еще живых корней.

Священник кончал мессу, когда к нему привели пленных. То было в диком ущелье Аричулегийских гор. Обломок скалы, из-под которого торчал огромный корявый ствол фигового дерева, образовал некое подобие алтаря, покрытого вместо скатерти карлистским знаменем, обшитым серебряной бахромой. Два выщербленных алькаразаса заменяли сосуды для святых даров, и когда причетник Мигель, который прислуживал во время мессы, поднимался для того, чтобы отложить в сторону евангелие, было слышно, как в его походной сумке звякают патроны. Кругом с ружьями за плечами выстроились в молчании солдаты Карлоса, склонив на белый берет одно колено. Раскаленное солнце, пасхальное солнце Наварры, заливало своими ослепительными лучами этот гулкий, наполненный зноем уголок ущелья, где лишь изредка пролетавший серый дрозд нарушал монотонное бормотание священника и причетника. Немного повыше, на зубчатой вершине скалы, неподвижные силуэты часовых вырисовывались на фоне неба.