Легенда о поэте

ФРИДЬЕШ КАРИНТИ

ЭКЗАМЕН ПО ИСТОРИИ

В три часа пополудни я сел в машину времени и привел ее в движение: винты и колеса с треском начали вращаться, отсчитывая на часовом механизме дни, месяцы и годы с умопомрачительнейшей скоростью. Мои карманные часы показывали ровно четыре, когда я остановил машину, огляделся вокруг и увидел, что нахожусь среди высоких домов на небольшой городской площади. Она мне показалась похожей на площадь Калвина, но была сплошь застроена новыми домами. Я взглянул на годометр: он показывал 2015 год, апрель, день четвертый. Стрелки часов в машине времени сошлись на цифре "З".

ФРИДЬЕШ КАРИНТИ

АБРАКАДАБРА

Это случилось со мной в кафе.

За мой столик присел молодой человек, как видно скромный и хорошо воспитанный. Мы разговорились о всякой всячине. Потом разговор на несколько минут прервался.

Неожиданно мой новый знакомый вновь заговорил.

- Извините, пожалуйста,-сказал он скромно,-вам тоже официант кисера мера нин, как и мне?

- Простите,- ответил я и наклонился поближе к своему собеседнику.- Я не совсем вас понял.

ФРИДЬЕШ КАРИНТИ

ГРИМАСА

В первое время над ним никто не смеялся, о нет! Болезнь, которую он привез с фронта, доктора называли стиком - это была разновидность нервного шока, результат контузии, полученной от взрыва снаряда. Его губы и левое ухо непрерывно дергались, и от этого щурился левый глаз, словно, усмехаясь или озорно подмигивая кому-то. Гримаса смеха была рождена случаем, и никакой комедийный актер или карикатурист не мог бы так искусно подделать ее. В то время все знали, откуда эти усмешки,- война, где пострадал несчастный, еще жила у всех в памяти.

ФРИДЬЕШ КАРИНТИ

НОВАЯ ЖИЗНЬ

С приятелем я встретился после обеда. Он давно не появлялся в этом кафе, но сейчас занял свой старый столик. Он не писал, не читал, а просто сидел, уставившись в одну точку. Тем не менее он не казался ни скучающим, ни усталым.

Когда я подсел к нему, он поздоровался со мной коротко и решительно, голосом человека, знающего цену обычному приветствию и не желающего придавать ему большего значения, чем оно того заслуживает. Его решительный, ясный и спокойный взгляд остановился на моем лице; он смотрел мне прямо в глаза, как бы излучая необыкновенный оптимизм, спокойствие и душевное равновесие. Признаюсь, на минуту я даже смутился.

ФРИДЬЕШ КАРИНТИ

УЧУ СЫНА

- Если в девяти печах за пять с половиной суток сгорает двенадцать кубометров буковых дров, то за сколько времени в двенадцати печах сгорит девять кубометров буковых дров... Если в девяти печах...

Я сижу за письменным столом и что-то читаю. Сосредоточиться не могу. Из соседней комнаты уже в тридцать пятый раз слышу одну и ту же фразу.

Что еще там за буковые дрова?.. Придется вмешаться.

Габи, согнувшись в три погибели за столом, грызет наконечник ручки. Я делаю вид, что зашел сюда совсем не из-за него, и роюсь в книжном шкафу. Габи искоса посматривает в мою сторону, я хмурю брови, словно напряженно думая о своем, и делаю вид, что не замечаю его. Я знаю, о чем он сейчас мечтает; про себя я упрямо, машинально повторяю: "Если девять километров бука... двенадцать кубометров... сколько тогда печей..." Что за ерунда! Стоп, как же там?

ФРИДЬЕШ КАРИНТИ

КАШПАРЕК

Помню, когда мне было семь лет, я очень обрадовался надорванному трамвайному билету, который мне подарила тетушка Анжела, сказав, что это десятифоринтовая купюра, Я подпрыгнул от радости, на что мой папа сердито заявил:

- Господин Кашпарек уже в третий раз присылал сказать, что не может выдержать шума над головой. Выражай свою радость потише, сын мой.

Я стал выражать свою радость потише и запомнил про себя это имя-Кашпарек.

Фридеш Каринти (1887–1938) – один из самых популярных венгерских писателей XX века.

Писатель вздумал рассказать о некоем событии, которое может произойти с каждым, пользуясь тем исключительным преимуществом, что в данном случае оно произошло как раз с ним.

Сегодня я снова предпринял небольшую прогулку в машине времени. На этот раз решил заглянуть в прошлое. Ровно в полдень я включил мотор и помчался в глубь веков со скоростью шесть месяцев в секунду; спустя четверть часа я уже был на месте.

Датометр показывал 8 февраля 1487 года.

Машина финишировала на придунайском холме — там же, откуда взяла старт.

Я оглянулся. Невдалеке плотники возводили мост под надзором солдат в железных латах. За Дунаем, в Буде, поблескивали кольчуги и длинноствольные ружья воинов, которые в походной колонне двигались к крепости.

Деревня Лома стоит на невысоком круглом холме, который возвышается над равниной Салинас в центральной Калифорнии. К северу и востоку на многие мили тянется черная торфяная топь, но на юге болота осушены. Там земли дают богатые урожаи овощей, почва настолько плодородна, что салат и цветная капуста вырастают до гигантских размеров.

Владельцы болота к северу от деревни завидовали обладателям черноземных угодий. Они объединились и создали мелиоративное товарищество. Я работал в фирме, которая подрядилась провести канал через болота. Прибыла плавучая грейферная землечерпалка, ее собрали, и она начала прогрызать ложе для канала, тут же заполнявшееся водой.

Кришан Чандар – индийский писатель, писавший на урду. Окончил христианский колледж Фармана в Лахоре (1934). С 1953 генеральный секретарь Ассоциации прогрессивных писателей Индии. В рассказах обращался к актуальным проблемам индийской действительности, изображая жизнь крестьян, городской бедноты, творческой интеллигенции.

Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко ("Пан Граба", 1869; "Марта", 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.

В двухтомник вошли романы "Над Неманом", "Миер Эзофович" (первый том); повести "Ведьма", "Хам", "Bene nati", рассказы "В голодный год", "Четырнадцатая часть", "Дай цветочек!", "Эхо", "Прерванная идиллия" (второй том).

Рассказ из «Избранного» Э.М.Форстера (составитель — Н.Рахманова, Л., 1977).

Маленький человек, подошедший к справочному бюро в аэропорту Ниццы, когда объявили: «Генри Купер, пассажир рейса BEA[1] 105, следующего в Лондон», напоминал тень при ярком солнце. Он был одет в серый городского типа костюм и черные туфли; у него была серая кожа почти одного цвета с костюмом, а поскольку сменить кожу невозможно, вполне возможно, что у него просто не было другого костюма.

— Вы мистер Купер?

— Да. — В руках у него была дорожная сумка с надписью BOAC[2]

Бедный безобидный, начисто лишенный честолюбия Мейлинг! Я не хочу, чтобы вы смеялись над Мейлингом и его кишечником, как смеялись врачи, выслушивая жалобы бедолаги, смеялись даже после печального происшествия, имевшего место 3 сентября 1940 года, когда из-за этого самого кишечника на целые сутки задержалось слияние «Симкокс принт» и «Хит ньюспринт компани». Для Мейлинга интересы «Симкокса» всегда были превыше всего: трудолюбивый, ответственный, он буквально горел на работе, вполне довольный должностью секретаря, но упомянутые сутки, в виду особенностей британского налогового законодательства, на которых лучше не останавливаться, стали для компании роковыми. После того дня Мейлинг исчез, как я предполагаю, он с разбитым сердцем отправился в какую-нибудь провинциальную типографию, чтобы там умереть. Увы, бедный Мейлинг!

Оранжевый шарф на голове женщины выглядел, как ток[1] двадцатых годов, ее голос сметал все преграды: голоса двух собеседников, рев мотоцикла на улице, даже звон суповых тарелок на кухне маленького ресторанчика в Антибе, теперь, когда осень окончательно вступила в свои права, практически пустого. Ее лицо показалось мне знакомым: я однажды видел ее на балконе одного из перестроенных домов на крепостных валах, она разговаривала с кем-то внизу, вне поля моего зрения. Но она не попадалась мне на глаза после того, как летнее солнце покинуло Антиб до следующего года, и я думал, что она уехала вместе с остальными иностранцами. «На Рождество я поеду в Вену, — говорила женщина. — Мне там очень нравится. Все эти очаровательные белые лошадки... и маленькие мальчики, поющие Баха».

В августе здесь все почти даром: ослепительное солнце, коралловые рифы, напитки в баре из бамбука, музыка, — все со значительной скидкой, как чуть запачканное белье на распродаже. Периодически весело, словно на школьный пикник приезжали группы туристов из Филадельфии, а через неделю, вымотанные до предела, отбывали с куда меньшим шумом — праздник закончился. Целые сутки в бассейне и баре не было ни души, а потом прибывала очередная команда, на этот раз из Сент-Луиса. Все друг друга знали: успевали перезнакомиться, пока ехали на автобусе в аэропорт, летели в самолете, проходили таможню. Днем разбредались в разные стороны, а после, с наступлением темноты, громко и радостно приветствовали друг друга, обмениваясь впечатлениями о подводной рыбалке, ботанических садах, испанском форте. «Мы поедем туда завтра», — эта фраза звучала чаще всего.