Крик в никуда

ОВСЯHАЯ И ПРОЧАЯ СЕТЕВАЯ МЕЛОЧЬ N 19

(сборник)

========================================================================== Un tal Lucas 2:5030/529.44 03 Mar 02 12:44:00

Чего хочет женщина

Утpом одна подpyга звонит дpyгой, жалyется на жизнь.

- Пpедставляешь, вчеpа я познакомилась с таким меpзавцем! С таким негодяем!

- Hy, pассказывай скоpее.

- Пpихожy я в кафе. Сажyсь за отдельный столик. Заказываю заказ. А тyт он.

Каримов Александр

Опять перед вами эти строки. Строки, написанные 19-летним пацаном. Строки которые ничего не ждут, и не пытаются быть навязанными. Строки рожденные изнутри, строки не принуждающие. Строки являющимися диалогом. Диалогом с самим собой. И я не думал ни когда, о том, что кто-то, читая, понимает, а кто-то бездумно нажимал на DEL... я просто писал. Пытался вести незримый диалог с вашими сердцами, с надеждой на лучшее...

Мысли мужчины о женщинах

Каримов Александр

1.(Самоубица)

... И я горю в аду,

всматриваясь в твои глаза

я вижу только одно,

ты уже не моя...

... И почему-то горит сердце. Горит по-тихоньку, плавясь и истекая кровью. Это все уже не важно... Hе важно то что было, не важно то, что будет. Важна эта боль. Важен этот момент. Момент истины. Момент правды.

Момент любви, и момент ненависти, момент надежд и момент руин...

Поверь мне, важен лишь только момент... И во всем виноваты мечты...

«Сентенции Пантелея Карманова» (2001) Ивана Вырыпаева – одно из немногих произведений, написанных знаменитым драматургом в прозе. Однако и в прозе Вырыпаев остается верен себе, сохраняя свой неповторимый стиль. Пример тому – первая же сентенция в книге: «Поразительно! Человек рождается и первое, что он получает – это бирку на запястье. А когда человек умирает, он получает бирку на большой палец правой ноги. Таким образом, жизнь человека – это отрезок времени от бирки до бирки...»

Алексей Николаевич Кавагоэ с детства очень любил книги. И считал их единственными своими настоящими друзьями. Поэтому именно с ними он проводил большую часть своего жизненного времени, предпочитая общение с буквами общению с людьми. Дома у Алексея Николаевича все было буквально-таки завалено книгами, книги лежали на шкафу, на письменном столе, стульях и даже на крышке старого черного пианино. Но так уж получилось, что в свое время Алексей Николаевич имел неосмотрительность жениться и поэтому к своему глубочайшему сожалению вынужден был делить свою квартиру вместе с женой, шурином, тещей и тестем. Всех их Алексей Николаевич терпел, но не любил, ибо любовью его пользовались только книги. Домочадцы же, напротив, раздражали Алексея Николаевича, так как стремились отвоевать у книг место в квартире и для других, не менее значимых на их взгляд вещей. Так, например, жена Алексея Николаевича активно выбивала себе территорию для косметики и одежды, теща — для телевизора, тесть — для удочки и пива, а шурин — для своих модных кроссовок. Алексея Николаевича все это тревожило и угнетало. Бой был неравный — четверо против одного. И в итоге все книги вынуждены были поселиться исключительно в комнате у Алексея Николаевича, покинув кухню, прихожую и прочие обжитые ранее уголки. С тех пор комната Алексея Николаевича стала походить на большой книжный музей, в котором хранились бесчисленные экземпляры из рода книжнокрылых.

Однажды два крупных специалиста по музыке, стали спорить о том, можно ли отнести лютню к разновидностям арфы. Один специалист утверждал, что можно, другой говорил, что нельзя ни под каким соусом. В итоге спор затянулся до самой ночи, и оба спорщика захотели спать, а поскольку ни один из них не собирался уступать другому, было решено найти ответ в энциклопедическом словаре, после чего принять его независимо от результата за единственно верный и лечь спать. Специалисты открыли словарь, нашли там букву «а» и начали искать среди живущих в книге слов слово «арфа». Каково же было, однако их удивление, когда слова этого в словаре не оказалось.

У нас с ней было первое свидание. Мы сидели в баре при наполненных бокалах и наслаждались тем грохотом, который в двадцать первом веке принято считать музыкой. Она, не переставая, улыбалась, сверкая в темноте своими идеально белыми зубами.

— Вы знаете, мне все говорят, что у меня ослепительная улыбка, — сказала она, когда прошло некоторое количество времени.

«Да уж, лучше ослепнуть, чем видеть ее», — подумал я.

— Когда я иду по улице, передо мной останавливается каждая машина. Сказать по правде, меня это немного нервирует. Ах, я так устала от мужского внимания.

Катенька высокая блондинка двадцати двух лет, с приятным смазливым личиком и красивыми длинными ногами. Она сидит, закинув нога на ногу, и курит легкую дамскую сигарету с ментолом. Сидящий рядом мужчина пытается взять у нее интервью.

— Скажите, Катерина…

— Просто Катенька.

— М-м-м… ну хорошо… Катенька… скажите, Катенька… вот вы такая красивая девушка…

— Ох (томно закатывает глазки), ну, сколько можно делать мне комплименты, право слово, я от них устала. Да, я красива… мне все об этом говорят (выплевывает сигаретный дым в лицо собеседнику).

Снилось мне будто я птица. Лечу в темном небе. Вокруг вьюга, холод и лететь совершенно некуда. Снег падал на крылья, а дождь прибивал к земле.

Ослепленный грозою, я врезался в чье-то окно и, разбив стекло, израненный упал на пол. Лежал среди осколков, медленно истекая кровью. Силы таяли, а сердце бешено колотилось. И тут появилась ты…

Я не видел тебя, ибо глаза во сне были незрячи, но я узнал тебя. Ты взяла меня в свои нежные ладошки и согрела своим теплым дыханием. Стала гладить мокрые, взъерошенные ледяным ветром перья.

Я бежал за ней из последних сил. Ноги мои болели неимоверно. Подошвы на ботинках были истерты в пыль. Но я все равно бежал. И все впустую. Она все равно была недоступна.

Неожиданно мы выбежали на лед. Я поскользнулся и чуть было не упал. А она звонко рассмеялась и, не замедлив шага, двинулась дальше. Летевший со всех сторон снег безжалостно и нервно кусал мои щеки.

— Ты идешь слишком медленно! — весело крикнула она мне.

— Я устал! Ты должна понять меня! Я бегу к тебе из последних сил, неужели ты не можешь меня подождать?!!!

По каменному полу монастыря неторопливо шли две мыши. Одна была большая и белая, другая маленькая и серенькая. Большая белая мышь медленно и величественно переступала на задних лапках, следом за ней, неуклюже переставляя лапы, семенила серая мышь.

— Скажи, Твин, в чем на твой взгляд смысл мышиной жизни? — спросила приятным бархатистым голосом белая мышь своего спутника.

— Ах, Рудольф, Рудольф! Вот вечно ты задаешь такие вопросы. Ну не знаю… наверное, в том, чтобы отыскать в мышеловке кусочек не слишком еще засохшего сыра и не попасться.