Горы и оружие

Опубликовано в журнале «Огонёк» 37 (1578), 1957

Рисунки Г. Филипповского

Прогрессивный английский писатель Джеймс Олдридж знаком советскому читателю не только как автор талантливых художественных произведений, но и как активный борец за дело мира и безопасности народов.

Является автором романов «Дело чести» (1942 г.), «Морской орел» (1944 г.), политической пьесы-буффонады «Сорок девятый штат» (1946 г.).

Предлагаемые в этом издании «Лорд Эссекс» и «Мак-Грегор» представляют собой первую и вторую книги романа-трилогии «Дипломат».

Однажды Джеймс Олдридж, находясь в Египте, посетил так называемую Акулью бухту, где вел весьма рискованные подводные съемки. Это нашло отражение в его рассказах «Последний дюйм» и «Акулья клетка», которые воспринимаются, однако, не как экзотические зарисовки, а как своеобразные притчи о становлении человека, о духовном сближении отца и сына, о мужестве и верности долгу.

Произведение опубликовано в авторском сборнике «Последний дюйм», 1989.

Официальная война закончилась с уходом эсминцев. Они вывезли то, что уцелело от Новозеландской дивизии, и потрепанные остатки английских и австралийских полков. После этого было объявлено, что Крит эвакуирован.

Тогда-то оно и началось. Все то, что было потом.

Эсминцы возвращались еще несколько раз, и многих, кто дожидался на южном берегу, им удалось забрать. Но долго на южном берегу нельзя было оставаться, потому что немецкие самолеты сбрасывали один парашютный десант за другим. И пришлось уходить в горы отрядами, порой довольно большими.

Джеймс Олдридж — один из величайших английских писателей XX века, работавших в реалистичном направлении, автор, с которым очень «повезло» советскому читателю — ведь большинство произведении Олдриджа переводилось на русский язык.

«Каир» — повесть о жизни этого города, о всей его более чем тысячелетней истории. От Каира эпохи фараонов, до Каира шестидесятых. По мнению многих знатоков Египта, Джеймсу Олдриджу удалось создать одну из лучших книг по истории древнего города.

Рой Мак-Нэйр в точности знал, где он выберется из лесу, поэтому он не задержался, попав на заброшенную лесовозную дорогу. Приземистый крепыш, весь мускулы и движение, он выкатился из кустарника, как бочка, которую не остановить. Рой не сбавил шага на трудном подъеме по лысому граниту, он просто пригнулся под тяжелым грузом, чтобы облегчить работу коротким и крепким ногам. Одолев подъем, он поднял голову к быстро оглядел то, что называли поселком Сент-Эллен.

Все лето было насыщено пылью. Порой доходило до того, что люди надевали противогазы. Пыль в лагере обволакивала все. Она была в пище, на тарелках и мисках, на одежде — везде. На койках вечером, ночью, весь день. Во рту весь день и всю ночь. В воде. На поверхности всего, что имеет поверхность. Пыль стала синонимом летнего зноя; грязь на лице и теле отождествлялась с жарой. Казалось, что если смыть с себя всю эту пыль и надеть свежее платье, станет прохладно, несмотря на жару и духоту.

Перевод с английского ОЛЕГА КАСИМОВА

Слесарев Евгений

Сказочка

" Дочитайте до конца.

Плеваться бyдете потом."

Медленно, неyвеpенно пеpедвигая ногами, спотыкаясь и падая, я шел по забpошенномy кладбищy. Хpyст, ни то костей, ни то сyхих веток, ломающихся под моим телом, настойчиво отдавался неpвно-пyльсиpyющей болью в висках. Все вокpyг исчезало, pаствоpялось во мpаке, теpяя пpивычные очеpтания и фоpмы. Яpкие оттенки окpyжающего миpа yтонyли в безжизненной темноте холодного вакyyма. Он пыталась pаздавить мой yставший pазyм, заставить меня кинyться пpочь от этого yжасного места. Я хотел бежать, но не мог. Hеведомая сила тянyла меня к одиноко возвышавшемyся, сpеди нагpомождения кpестов, нашемy фамильномy склепy. Она поднималась из каждой могилы, собиpалась в единое целое внyтpи этого последнего пpистанища людей, некогда великих, но тепеpь пpевpатившихся в пищy для чеpвей, и захватывала все в свои объятья. Все к чемy могла дотянyться. Констpyкция, созданная неведомым мастеpом, пpивлекала внимание своей незавеpшенностью. Так нелепо выглядели тpи ypодливых фигypы ни похожие ни на что живое, pазмещенные по тpем yглам на плитах, yкpашенных оpнаментом из неких знаков или pисyнков. Я пpиблизился вплотнyю и почyвствовал, как мpачная сыpость этого склепа, pастление и паyтина, yдаpили мне в лицо. Ужас сковал мои мышцы, сеpдце выpывалось наpyжy, паника и хаос пpоникли в сознание. Hоги больше меня не слyшались. Они пеpемещали тело на свободное место слева от входа в склеп. Я встал на камень и он начал меня всасывать, пpинимать мою фоpмy и выталкивать все человеческое. Я вдpyг понял, что именно было изобpажено на нем. Это был не pисyнок. Знаки слились воедино и обpазовали мое имя. Последнее, что я yслышал пеpед тем, как полностью пpевpатиться в часть мpачного наследия моих пpедков, был мой собственный кpик, выpвавшийся наpyжy из каменеющих yст, заглyшенный фонтаном кpови.

Алексей Смирнов

Кохвей

Автопортрет в лицах

Смирнов Алексей Евгеньевич родился в 1946 году. Закончил Московский химико-технологический институт им. Д. И. Менделеева. Живет в Москве. Постоянный автор журнала.

Осенью в доме Перцова греть батареи начинали не по погоде, а по календарю: планово.

Пухлый, одышливый комендант во френче, напоминавший мне бежавшего из Китая старого гоминдановца, полулежал, откинувшись, на черном кожаном диване в вестибюле и вместо ответа жильцам, "когда затопят", жевал губами, выразительно скашивая глаза кверху... А няня сетовала на коменданта и подвластную ему котельную:

Алексей Смирнов

Лазарь и бес

Однажды в Пасхальную ночь, слушая службу, в толпе смиренно ликовавших прихожан я приметил человека особенно набожного. Его глаза, горевшие торжеством и восторгом, выдавали состояние неподдельного экстаза. "Вот истинный христианин",- подумал я не без зависти, ибо в моих собственных чувствах не было и тени высокого исступления. Я попросту находился в прекрасном расположении духа: мучительный пост благополучно завершился, и в скором времени меня ожидал праздничный стол - как честно заслуженная награда.

Алексей Смирнов

Мартовский человек

Козлов метался по комнате от безделья. За окном мучалась в агонии зима - пришло время последних ее приступов. И было солнце. Козлов отчаянно его ненавидел. Не надо думать, будто он был настолько уж отрицательным человеком, что не любил даже солнца - напротив, летом он всегда радовался оному. Но нынче оно было просто некстати.

В комнате - духота, в воздухе - пыль. Блестит запятнанная чем-то липким клеенка. Светило неумолимо заливало светом крошки хлеба и грело докторскую колбасу; вид колбасы от того не выигрывал, и она казалась потасканной. Во всей обстановке не было ни грана эстетики. Скука давила с невозможной силой, пропасть незаполненного делом времени нагоняла тоску.

Алексей Смирнов

Мемуриалки

Часть первая

Зеленый Шум

Огонь рампы

Поли-карпы

Нос, этика, алкоголь

Прощай, оружие

День Медработника

Всё решится в регионах

Песни ушедших времен

Чунга-Чанга

Городок

Ностальгия

Про Брежнева

Архетипы коммунального благоустройства

Халат

Гоп-Стоп

Скорая Помощь

Сексуальный Мемуар

Слово да Дело

Алексей Смирнов

Мемуриалки

Часть вторая

Не Мемуриалка, но очень важно

О кузнице кадров

Светлый Путь

Пролетарский Мемуар

Первый коммунистический портрет

Другие коммунистические портреты

Насквозь Смотрящий

Внутримышечный Мемуар

Плоды

Египетские ночи

Приподнимая завесу

Суд идет

БТР-на-БМП

Хроника одного утра

Сны разума

Бабулечка

Лет семь назад, одним зимним утром, я оказалась на эскалаторе. На одном из тех, что поднимают тебя из подземки со станции “Грин-парк” к выходу на Пикадилли. Если вам случалось ступать на эти эскалаторы, вы наверняка помните, до чего же они длинные. От низа до верха едешь около минуты, но с моей врожденной нетерпеливостью стоять, не шевелясь, целую минуту – это чересчур. Тем утром спешить мне особо было некуда, и, однако, я зашагала вверх мимо неподвижных пассажиров, выстроившихся по правую сторону. Поднималась и твердила про себя: “Пусть мне и под шестьдесят, но я еще не старая развалина, я в отличной форме, крепка и бодра” – пока, одолев три четверти подъема, не обнаружила, что мне перекрыли проход. Справа стояла молодая мать, а слева – ее дочка лет семи-восьми, державшая маму за руку.

Украсть можно все. Даже твою тень…

Для Чарли Холл не существует замка, который она не смогла бы взломать. Книги, которую не смогла бы украсть. А по части принятия дурных решений она и вовсе профи.

Полжизни Чарли провела, работая на сумеречников, магов, которые при помощи теней проникают в запертые комнаты, нападают на людей и даже совершают кое-что похуже. Сумеречники ревниво охраняют свои секреты, организовав целую подпольную сеть по торговле магическими артефактами. Но чтобы раздобыть невероятно ценную «Книгу Ночи», им нужна Чарли. Лучшая во всей Америке аферистка.

Чарли теперь живет новой жизнью. Однако не так просто порвать с темным миром незаконной магии. Уже не говоря о том, что ее сестра, Поузи, отчаянно пытается получить магическую силу, а ее парень Вине, по-видимому, не обладающий ни душой, ни тенью, что-то скрывает.

Когда Чарли сталкивается с человеком из своего прошлого, она понимает, что ее история в этом мире оживших теней, двойников, сумеречников и одиозных миллиардеров еще только начинается…