Если спросишь, где я

На кухне он налил себе еще выпить и поглядел на спальный гарнитур во дворе. Голые матрасы. Простыни в полоску сложены на шифоньере, рядом с двумя подушками. А в общем-то все почти так же, как в спальне: тумбочка и лампа с его стороны, тумбочка и лампа с ее стороны.

Его сторона, ее сторона.

Он поразмышлял над этим, потягивая виски.

Шифоньер стоял в нескольких шагах от кровати, в ногах. Сегодня утром он вытряхнул все из его ящиков в картонные коробки, и коробки теперь стояли в гостиной. Переносной обогреватель - возле шифоньера. Ротанговое кресло с подушечкой ручной работы в изножье кровати. Алюминиевый набор кухонной мебели занимал часть проезда. Желтая муслиновая скатерть - великоватая, дареная свисала со стола. На столе стоял горшок с цветком, коробка со столовым серебром и проигрыватель, тоже дареные. Большой подвесной телевизор отдыхал на кофейном столике, а в нескольких шагах от него располагались диван и торшер. Письменный стол подпирал гаражную дверь. На нем поместилась кое-какая утварь, стенные часы и два офорта в рамах. Коробка со стаканами, чашками, тарелками, каждый предмет тщательно завернут в газету, тоже стояла в проезде. Сегодня с утра он выгреб все из шкафов, и теперь весь скарб был выставлен на двор, кроме трех коробок в комнате. Он протянул удлинитель и подключил все. Вещи работали не хуже, чем дома.

Раймонд Карвер, один из самых читаемых в последние десятилетия американских писателей, незадолго до конца своей короткой жизни любил говорить: «Я счастливый человек. Мне удалось прожить две жизни.» Карвер приводил при этом точную дату завершения своей «первой» жизни и начала «второй»: 2 июня 1977 года.

День этот для Карвера был одновременно страшным и знаменательным. 2 июня 1977 года Раймонд Карвер, уже сравнительно известный поэт и писатель, после очередного запоя впал в состояние мозговой комы: «Я словно очутился на дне очень глубокого колодца,» — вспоминал он позднее. Врачам удалось вернуть Карвера к жизни, а он с того дня ни разу не выпил ни капли спиртного.

Рассказы американского писателя Реймонда Карвера с первого взгляда кажутся посвященными сугубо бытовой тематике, но на самом деле вскрывают серьезные социальные проблемы, отмечены глубоким психологизмом и удивительной емкостью слова.

Раймонд Карвер

ЧТО НЕ ТАНЦУЕТЕ?

На кухне он налил себе еще выпить и поглядел на спальный гарнитур во дворе. Голые матрасы. Простыни в полоску сложены на шифонере, рядом с двумя подушками. А в общем-то всч почти так же, как в спальне: тумбочка и лампа с его стороны, тумбочка и лампа с ее стороны.

Его сторона, ее сторона.

Он поразмышлял над этим, потягивая виски.

Шифонер стоял в нескольких шагах от кровати, в ногах. Сегодня утром он вытряхнул все из его ящиков в картонные коробки, и коробки теперь стояли в гостиной. Переносной обогреватель - возле шифонера. Ротанговое кресло с подушечкой ручной работы в изножье кровати. Алюминиевый набор кухонной мебели занимал часть проезда. Желтая муслиновая скатерть - великоватая, дареная свисала со стола. На столе стоял горшок с цветком, коробка со столовым серебром и проигрыватель, тоже дареные. Большой подвесной телевизор отдыхал на кофейном столике, а в нескольких шагах от него располагались диван и торшер. Письменный стол подпирал гаражную дверь. На нем поместилась кое-какая утварь, стенные часы и два офорта в рамах. Коробка со стаканами, чашками, тарелками, каждый предмет тщательно завернут в газету, тоже стояла в проезде. Сегодня с утра он выгреб все из шкафов, и теперь весь скарб был выставлен на двор, кроме трех коробок в комнате. Он протянул удлинитель и подключил все. Вещи работали не хуже, чем дома.

Женщину звали мисс Дент, и чуть раньше тем же самым вечером она держала человека под дулом пистолета. Она заставила его лечь на землю и просить о пощаде. Глядя, как слезы набухают в его глазах, а пальцы цепляются за опавшие листья, она направляла на него револьвер и говорила, что она про него думает. Она пыталась дать ему понять, что нельзя дальше играть на чувствах других людей. «Лежать!» — приговаривала она, хотя тот лишь ковырял пальцами грязь и слабо шевелил ногами от страха. Закончив говорить, высказав все, что хотела сказать, она поставила ногу ему на затылок и прижала его лицо к земле. Потом положил револьвер в сумочку и пошла назад к железнодорожной станции.

Раймонд Карвер

Хоть иголки собирай

Я была в постели, когда услышала стук калитки. Прислушалась. Больше ничего не слышно. Но я же слышала. Попыталась растолкать Клифа. Тот спал без задних ног.

Тогда встала сама и пошла к окну. Над горами, окружающими город, висела огромная луна. Белая лунища, вся в шрамах. У любой бестолочи хватило бы фантазии вообразить, что это лицо.

Светила она так, что все во дворе было видно - стулья садовые, иву, веревку бельевую между столбов, петуньи, заборы, расхристанную калитку.

Раймонд Карвер

Куда девается вся джинса

В уши Эдит Пэкер были вставлены наушники, она курила одну из мужниных сигарет.

Телевизор работал без звука, а она сидела на диване, подобрав под себя ноги, и листала журнал. Джеймс Пэкер вышел из гостевой, переделанной им под кабинет, и Эдит Пэкер вытащила проводок из уха. Она вытянула вперед одну ногу и пошевелила пальцами в знак приветствия.

Он сказал:

- Мы идем или как?

РАЙМОНД КАРВЕР

СЕРЬЕЗНЫЙ РАЗГОВОР

Возле дома стояла машина Веры, других не было, и Берт поблагодарил за это Бога.

Он въехал в проезд и остановился возле пирога, который вчера уронил. Пирог по-прежнему валялся на асфальте - перевернутая алюминиевая тарелочка в нимбе из тыквенной начинки. Первый день после Рождества.

На Рождество он приезжал навестить жену и детей. Вера его предупредила заранее.

Дала полный расклад. Заявила ему, что он должен уехать к шести, потому что ее друг со своими детьми приезжает на ужин.

Загоскина Гана

Девочка моя, Омела.

Огpомное спасибо Омеле (elshanу.narod.ru) за имя (соppи, что использовала без pазpешения) и каpтину "Пляж", котоpая меня вдохновила на написание сей вещи.

Спасибо так же товаpищу Куликову за оpиджин и Диме Баскакову за вдохновение и желание.

Hа мокpый, отливавший синим, почти белоснежный лист легла кисть. Hу, вы знаете, как это бывает, как вдpуг одна точка пpевpащается в миp, особенный, яpкий, цветной... Как вдpуг из ниоткуда появляются пpедметы, как pождаются вселенные, люди, птицы, чудеса... Кто-то зовет это живописью, но я пpедпочитаю называть этот пpоцесс волшебством.

СЕРГЕЙ ЗАЛЫГИН

ОДНОФАМИЛЬЦЫ

Жизней у Бахметьева К. Н. было множество, все разные, но суммы они не составили, если же нет суммы - ради чего анализировать частности?

Был он пионером - одна частность, комсомольцем - другая, членом сперва ВКП(б) , потом КПСС - частность третья. Воевал, был военнопленным и заключенным, женатым, вдовым и разведенным, всего не перечесть - ну и что? Был-то он был, но чем-то, чем должен был стать, не стал, а что было, то прошло. И не столько запоминалось, как был, зато как не стал, в памяти оставалось. Вот он еще молодой, командует в должности зам. начальника цеха (начальник больше трудился по партлинии) на заводе Молот и серп. Там же его, Бахметьева К. Н., из партии в первый раз вычистили - систематическое невыполнение производственного плана. А тут же и война, харьковский котел. За недостатком кадров он командует взводом и ротой (в роте семь человек). В партии восстановлен, но опять отступление, он ранен разрывным. Его нашли, кажется, в лесу. Нашли и вылечили. Во Владимире вылечили, после стали разбираться - почему под Харьковом бежал, а не наступал? (За Родину, за Сталина?!). Не шпион ли он, не дезертир ли? Разобраться не успели, снова на фронт - рядовым и беспартийным. Рядовым-беспартийным Бахметьев К. Н. воевал чуть-чуть не полный год, и опять случилось: попал к немцам в плен. В один лагерь, в другой лагерь, а когда его освобождали свои - в нем живого веса было 29,5 кг. При том, что рост 172 см. Кости и те таяли, а когда он прощупывал их в прежних размерах удивлялся: не может быть! Освобожденного из плена повезли опять же в госпиталь, из госпиталя выписали и снова судить суровым судом - зачем сдавался в немецкий плен? Дали семь лет подземной Воркуты. Тут уж он словчил - умолчал о своем среднем образовании, за среднее прибавляли два, за высшее - еще два года. Семь он отбыл от звонка до звонка, рубал воркутинский полярный уголек, а когда вышел из-под земли, встретился ему по харьковскому котлу политрук. Политруки тоже разные бывали, этот человеком оказалс (при том, что в большом каком-то штабе состоял), раскопал документы: Бахметьев К. Н. был, оказывается, представлен к Герою. Если не к Герою, так к Ленину, как пить дать! Еще выяснилось: семь лет подземной Воркуты было ошибкой. Выяснилось, что в немецких лагерях, при живом весе 29,5 кг, он, беспартийный, вел партийную агитацию. Явился Никита Сергеевич Хрущев, Бахметьева К. Н. восстановили в партии, дали Красную звездочку, персональную пенсию. Жизнь вошла в какую-то колею, в которой и катилась до перестройки. И даже до ноября 1990 года.

Сергей Залыгин

Предисловие

рассказ

Какая напасть писателю Н. Н. - замысел романа "Граждане".

Совершенно ни к чему!

Ну, хоть бы особый интерес, ну, хоть бы какое-то воодушевление - нет и нет, лишь чувство обязанности, а больше совершенно ничего. Когда человек родится, да и не только человек, а любое существо, ему вместе с жизнью вручается обязанность жить. Что бы с тобой ни происходило - живи! Если ты писатель - живи писателем.

Е.Зельтцер

Марекаж

Смысл заключается в том, чтобы оказаться в нужном месте в нужный час. Он оказался в самолете, который упал в воду. Его труп просидел два дня в своем кресле на глубине трех метров.

Перед полетом он всегда нервничал. Он никогда не думал о самолетах со страхом. Ему приходилось летать на самолетах старше себя, с пьяным экипажем, перегруженных выше всяких пределов, и все обходилось. Hо он нервничал по причинам, которые ему самому казались непонятными. Это был страх нарушения каких-то устоявшихся правил, ощущение противоестественности перемещения тела в пространстве. И так как он никогда не мог выразить словами то состояние, которое его настигало, то ничего не оставалось как выбросить мысли о нем из головы и собирать вещи.

Татьяна Жарикова

Борис и Кузьмич

Рассказ

Краснонивский автобус, битком набитый пассажирами, не останавливаясь, прошел мимо Ольшанки. Борис с досадой и разочарованием смотрел, как он удалялся, тяжело переваливаясь с боку на бок на ухабах.

"Черт с ним! Попутка подбросит... а нет, так пешком дойду! Зимой в пургу ходил, а сейчас..." - подумал Борис и пошел по пыльной дороге вслед за автобусом.

До Красной Нивы, где жил он, восемнадцать километров. Зимой, когда Борис учился в Ольшанке на тракториста, он каждый выходной этот путь отмахивал. Домой тянуло. Но за два года работы в своем колхозе давно пешком не ходил. Как куда надо - на трактор и погнал. На этот раз нужно было к тетке в Ольшанку с ночевкой ехать. Сюда добрался хорошо, на автобусе, хотя и дождичек брызгал, а отсюда - осечка!

Татьяна Жарикова

Петропавловская крепость

Художественно-документальная повесть

1

Поздняя ночь. Тихо в доме, тихо и на улице. Скоро рассвет. Но Достоевский не спит, лежит в постели, думает о поручике Григорьеве, с которым провел он весь вечер. К Петрашевскому они не пошли, сидели вдвоем, разговаривали. Федор Михайлович прочитал рассказ поручика, считал его удачным, талантливым и горячо советовал писать о солдатской службе, как можно больше писать. Настоящая жизнь русского солдата еще никем не описана. И теперь Достоевский вспоминал разговор, думал о рассказе. Как здорово вышел у Григорьева старый солдат. Живой перед глазами стоит. Кажется, слышишь слова его: "Нет, братцы, знать, царь-то наш не больно православных русских любит, что все немцев к себе берет. Куда не оглянешься, ан все немцы, и полковые командиры немцы, да и полковники-то все немцы, а уж если и выберется из русских, так уж и знай, что с немцами все якшался, оттого и попал в знать, что грабить нашего брата больно наловчился; ах, они мерзавцы! Ну да погоди еще! и святое писание гласит: первые будут последними, а последние первыми!" И ведь точно как, некуда приткнуться русскому человеку, если немец тебя не поддержит...

Татьяна Жарикова

Средь колосьев и трав

Рассказ

Иван Сергеевич Поздняков узнал, что у него рак, на другой день после посещения районной больницы. Медсестрой там работала односельчанка. Иван Сергеевич был ошеломлен, тоску почувствовал, отчаяние. Это же все! Каких-нибудь года два, от силы три - и каюк! А было-то ему не так уж много - пятьдесят восемь лет. "Ничего, пожил, походил по земле, хватит!.. Отец-то умер в сорок пять, а брата двадцатилетнего на войне убило. В сравнении с ними пожил много!" - успокаивал себя Иван Сергеевич.

Жмудь Вадим Аркадьевич

ДЕЛА АМУРНЫЕ

Иннокентий Гвоздецкий был в ярости. Мальчишка нахамил ему в стенах университета! ... "... а вот мы выясним, на каком он курсе..." - подумал Иннокентий. К тому же он был так странно одет... Какой-то белый балахон, в руках детская игрушка - лук и стрелы - за спиной какие-то невозможные два лебединых крыла...

Стрелять из лука, путь хотя бы и детского, по почтенному преподавателю!!! Этого он стерпеть не мог!