Беседа пьяного с трезвым чёртом

Еще с раннего утра всё небо обложили дождевые тучи; было тихо, не жарко и скучно, как бывает в серые пасмурные дни, когда над полем давно уже нависли тучи, ждешь дождя, а его нет. Ветеринарный врач Иван Иваныч и учитель гимназии Буркин уже утомились идти, и поле представлялось им бесконечным. Далеко впереди еле были видны ветряные мельницы села Мироносицкого, справа тянулся и потом исчезал далеко за селом ряд холмов, и оба они знали, что это берег реки, там луга, зеленые ивы, усадьбы, и если стать на один из холмов, то оттуда видно такое же громадное поле, телеграф и поезд, который издали похож на ползущую гусеницу, а в ясную погоду оттуда бывает виден даже город. Теперь, в тихую погоду, когда вся природа казалась кроткой и задумчивой, Иван Иваныч и Буркин были проникнуты любовью к этому полю и оба думали о том, как велика, как прекрасна эта страна.

В больничном дворе стоит небольшой флигель, окруженный целым лесом репейника, крапивы и дикой конопли. Крыша на нем ржавая, труба наполовину обвалилась, ступеньки у крыльца сгнили и поросли травой, а от штукатурки остались одни только следы. Передним фасадом обращен он к больнице, задним – глядит в поле, от которого отделяет его серый больничный забор с гвоздями. Эти гвозди, обращенные остриями кверху, и забор, и самый флигель имеют тот особый унылый, окаянный вид, какой у нас бывает только у больничных и тюремных построек.

В этом сборнике представлены лучшие произведения А. П. Чехова на духовную тематику: о поиске веры, о предназначении человека, о жизни и смерти души, о выборе между материальными и духовными ценностями. Несмотря на то, что исследователи творчества писателя до сих пор не могут прийти к единому мнению и решить, был ли Чехов верующим человеком, он сам отвечает на этот вопрос своими произведениями, которые полны сострадательной любви к слабым и грешным человеческим душам. Устами одного из своих персонажей Чехов так определяет смысл творчества: «Науки и искусства, когда они настоящие… ищут правды, смысла жизни, ищут Бога, душу».

Когда в губернском городе С. приезжие жаловались на скуку и однообразие жизни, то местные жители, как бы оправдываясь, говорили, что, напротив, в С. очень хорошо, что в С. есть библиотека, театр, клуб, бывают балы, что, наконец, есть умные, интересные, приятные семьи, с которыми можно завести знакомства. И указывали на семью Туркиных как на самую образованную и талантливую.

Эта семья жила на главной улице, возле губернатора, в собственном доме. Сам Туркин, Иван Петрович, полный, красивый брюнет с бакенами, устраивал любительские спектакли с благотворительною целью, сам играл старых генералов и при этом кашлял очень смешно. Он знал много анекдотов, шарад, поговорок, любил шутить и острить, и всегда у него было такое выражение, что нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно. Жена его, Вера Иосифовна, худощавая, миловидная дама в pince-nez, писала повести и романы и охотно читала их вслух своим гостям. Дочь, Екатерина Ивановна, молодая девушка, играла на рояле. Одним словом, у каждого члена семьи был какой-нибудь свой талант. Туркины принимали гостей радушно и показывали им свои таланты весело, с сердечной простотой. В их большом каменном доме было просторно и летом прохладно, половина окон выходила в старый тенистый сад, где весной пели соловьи; когда в доме сидели гости, то в кухне стучали ножами, во дворе пахло жареным луком – и это всякий раз предвещало обильный и вкусный ужин.

Антон Чехов

Два скандала

- Стойте, черт вас возьми! Если эти козлы-тенора не перестанут рознить, то я уйду! Глядеть в ноты, рыжая! Вы, рыжая, третья с правой стороны! Я с вами говорю! Если не умеете петь, то за каким чертом вы лезете на сцену со своим вороньим карканьем? Начинайте сначала!

Так кричал он и трещал по партитуре своей дирижерской палочкой. Этим косматым господам дирижерам многое прощается. Да иначе и нельзя. Ведь если он посылает к черту, бранится и рвет на себе волосы, то этим самым он заступается за святое искусство, с которым никто не смеет шутить. Он стоит настороже, а не будь его, кто бы не пускал в воздух этих отвратительных полутонов, которые то и дело расстраивают и убивают гармонию? Он бережет эту гармонию а за нее готов повесить весь свет и сам повеситься. На него нельзя сердиться. Заступайся он за себя, ну тогда другое дело!

В один из апрельских полудней 1880 года в мой кабинет вошел сторож Андрей и таинственно доложил мне, что в редакцию явился какой-то господин и убедительно просит свидания с редактором.

— Должно быть, чиновник-с, — добавил Андрей, — с кокардой…

— Попроси его прийти в другое время, — сказал я. — Сегодня я занят. Скажи, что редактор принимает только по субботам.

— Он и третьего дня приходил, вас спрашивал. Говорит, что дело большое. Просит и чуть не плачет. В субботу, говорит, ему несвободно… Прикажете принять?

На днях я пригласил к себе в кабинет гувернантку моих детей, Юлию Васильевну. Нужно было посчитаться.

– Садитесь, Юлия Васильевна! – сказал я ей. – Давайте посчитаемся. Вам, наверное, нужны деньги, а вы такая церемонная, что сами не спросите... Ну-с... Договорились мы с вами по тридцати рублей в месяц...

– По сорока...

– Нет, по тридцати... У меня записано... Я всегда платил гувернанткам по тридцати. Ну-с, прожили вы два месяца...

Земская больница. За отсутствием доктора, уехавшего жениться, больных принимает фельдшер Курятин, толстый человек лет сорока, в поношенной чечунчовой жакетке и в истрепанных триковых брюках. На лице выражение чувства долга и приятности. Между указательным и средним пальцами левой руки – сигара, распространяющая зловоние.

В приемную входит дьячок Вонмигласов, высокий, коренастый старик в коричневой рясе и с широким кожаным поясом. Правый глаз с бельмом и полузакрыт, на носу бородавка, похожая издали на большую муху. Секунду дьячок ищет глазами икону и, не найдя таковой, крестится на бутыль с карболовым раствором, потом вынимает из красного платочка просфору и с поклоном кладет ее перед фельдшером.

В настоящее издание включены все основные художественные и публицистические циклы произведений Г. И. Успенского, а также большинство отдельных очерков и рассказов писателя.

В настоящее издание включены все основные художественные и публицистические циклы произведений Г. И. Успенского, а также большинство отдельных очерков и рассказов писателя.

В четвертый том вошли очерки «Из деревенского дневника», «Мученики мелкого кредита», «Непорванные связи», «Овца без стада», «Малые ребята» и «Без определенных занятий».

http://ruslit.traumlibrary.net

Федька совсем не думал, что ему придется в подпасках быть. Отец его надеялся вывести парня куда-нибудь получше: отдать в город и приучить к какому-нибудь мастерству. Но сначала Федька был мал для того, чтобы идти в город, а потом отец его заболел, и заболел не на шутку. Полтора года лежал Трофим больной, таял как свечка, и все ожидали, вот-вот мужик помрет, а он чахнул и чахнул и только перед пасхой в этом году отдал богу душу.

Катерина, мать Федьки, все время ухаживала за своим больным мужем. Хозяйство они забросили, так как некому было заниматься им, и жили только на то, что понемногу распродавали свое имущество. Сначала продали овец одну за другою, потом продали лошадь, и осталась у них одна корова. Всячески ухитрялась Катерина сберечь корову, да не уцелела и она: помер Трофим, и продали корову, чтобы похоронить его.

На берегу небольшой речки Кузы стояло село Бараново. Одним концом оно выходило в самую речку, так что крайние строения села лепились на самом краю берега над крутым обрывом, который поднимался высоко над рекой.

Барановцы были крестьяне государственные, испокон века они занимались черным трудом -- хлебопашеством. Лето с землей ворочались, а с приходом зимы нанимались в помещичьи рощи, бывшие неподалеку от Баранова -- работать: кто лес пилить, кто бревна в костры скатывать, у кого были хорошие лошади, брались лес на берега возить, а весной нанимались плоты в Москву сгонять. Тем и кормились барановцы и все домашние нужды покрывали. Богатеть не богатели, а жили без большой нужды.

Июльское солнце только что поднялось из-за леса и ярким светом облило просыпавшуюся природу. Золотые лучи его весело заиграли разноцветными переливами на каплях росы, покрывавших густую низкую траву и темно-зеленые листья черемух и рябин, которые росли по улице деревни Хапаловой. В окнах же изб деревни эти лучи начали переливаться какими-то огненными клубками, так что при одном взгляде на них резало глаза. От света лучей даже дым, выходивший из печных труб, изменил свой сероватый цвет и стал казаться нежно-розовым.

В конце чудесного майского дня Павел Анисимыч Шкарин ехал на своем молодом буланке, запряженном в легкую самодельную тележку, по дороге к уездному городу. Там была квартира пристава их стана, а у Павла Анисимыча было до него дело. На днях его обокрали, и он, подозревая, что это сделал никто иной, как их второй пастух Максимка, указал на него в волостном правлении и уряднику и попросил разыскать этого человека и взять под арест. Но его не послушали, сочли причину подозрений неважной и попросили каких-нибудь более веских доказательств. Это очень разобидело Павла Анисимыча, и он решил отправиться к самому становому и его попросить, чтобы он убрал вредного человека.

Первый раз я увидел Алексея лет шесть тому назад.

Выйдя осенним вечером на улицу деревни, я заметил у двора сапожника Вавилы толпу народа. Кое-кто из мужиков, бабы и ребятишки собрались у избы сапожника, и между ними то и дело слышались взрывы веселого смеха. Меня затронуло любопытство, и я направился к этой толпе. На вопрос мой, что тут делается -- мне объяснили:

– - Вавила себе работника привел, такой ухарь -- отойди-пусти! Послушай-ка, что он говорит.

Никакое время в течение целого года не встречается с таким волнением, беспокойством и нетерпением в серенькой деревенской жизни, как осенняя пора. К этой поре с полей все собирается, хлеб обмолачивается, узнается, сколько чего уродилось, за что трудились лето, происходит продажа излишков. У крестьян являются хоть на короткое время деньги в руках, с которыми можно и вопиющие нужды удовлетворить, и, если останется что, -- и душу отвести: кому в семье -- накупив для этого гостинцев, калачей, меду, кому в одиночку -- за бутылкой водки в трактире. Недаром и пословицы про эту пору говорят: "Осенью и у воробья пиво", "Осень-то матка -- кисель да блины, а весною-то гладко -- сиди и гляди".