Балалайка Андреева

Балалайка Андреева

Евгений Степанович КОКОВИН

БАЛАЛАЙКА АНДРЕЕВА

Финский теплоход "Атлас" пришвартовался у одной из архангельских лесобирж. Славным летним днём, наполненным щедрым солнцем, мы с архангельским журналистом Николаем Карповичем Никитиным и переводчиком Валентином Николаевичем Ивановым были в гостях у финнов на их теплоходе. Сидели в каюте у капитана и дружески беседовали. Через открытый иллюминатор слышался плеск бьющейся о борт беспокойной северодвинской волны. Далеко-далеко монотонно рокотала землечерпалка. И изредка вскрикивали чайки. Шум, доносящийся из-за борта, не был хаотичным. Он даже казался музыкальным фоном нашей мирной беседы. Разговор шёл на английском языке с переводом на русский. Говорили о мире, о дружественных отношениях Советского Союза и Финляндии, вспоминали о подарке президента Финляндии Урхо Кекконена Советскому Союзу - альбоме "Ленин в Финляндии". И вдруг мы услыхали песню. Умолкли и прислушались. Голос поющего был негромкий, высокий, мальчишеский. - Матти поёт, - сказал капитан. - Сын нашего радиста. Позднее, уже на палубе, мы встретили мальчугана лет двенадцати, в аккуратной синей курточке, с пионерским значком. Это и был Матти, сын радиста. Разговорились с ним и узнали, что он очень любит музыку и играет почти на всех инструментах. Вскоре подошли отец и мать мальчика, приветливо поздоровались и представились: - Ерма Корхонен. - Эйла. - У вас удивительно музыкальный сын, - сказал Николай Карпович. - Да, - улыбнулась Эйла. - Дед и отец - моряки, а наш Матти влюблен в музыку. Играет на многих инструментах. - Мой отец тоже очень любил музыку и понимал её, - добавил радист, - а Матти ещё не играет на русской балалайке. Мой отец рассказывал, что у вас в России был замечательный музыкант и исполнитель на балалайке - Андреев. Признаться, мы были поражены. Финский моряк знает о русском выдающемся балалаечнике! - Где же ваш отец узнал об Андрееве? - спросил я. - Он не узнал, - ответил Корхонен. - Он сам слушал оркестр Андреева в Лондоне в девятьсот десятом году. Все газеты Англии писали тогда об Андрееве и о необыкновенном русском инструменте - балалайке. У вас в Архангельске можно купить балалайку? Я хотел бы купить для Матти. - Конечно, можно, - сказал Никитин. Мы распрощались с финскими друзьями и договорились снова встретиться в Архангельском клубе моряков. Возвращаясь из Маймаксы, я думал об Андрееве и вспомнил об отличном балалаечнике - земляке Михаиле Погодине, игру которого слушал в Соломбале. В 1912 году, после своих триумфальных поездок по Европе и Америке, Василий Васильевич Андреев получил от Министерства просвещения разрешение организовать краткосрочные курсы по подготовке руководителей оркестров народных инструментов. Летом в Петербург со всех концов России приехали больше сотни сельских учителей, интересующихся музыкой. Среди них был и учитель из-под Архангельска. Но он приехал не один. На деньги, собранные в народе, купил билет до Петербурга своему ученику Мише Погодину. Миша в деревне был непревзойденным балалаечником. Слушать его музыку приходили и приезжали крестьяне из соседних деревень. Миша играл русские народные песни, вызывая своим мастерством восхищение у земляков. Нередко женщины плакали, слушая игру на простой балалайке. - Наш Мишка в Питер поедет, - говорили мужики и охотно отдавали гривенники и пятиалтынные. Увидев среди приехавших подростка, Андреев удивился. - А это что, тоже учитель? - спросил он с улыбкой. - Нет, это мой ученик, - смущённо ответил архангелогородец. - Хороший балалаечник! Вы бы послушали его. Это можно?.. - Обязательно послушаем, - сказал Андреев. - А вы из каких мест? - Из Архангельской губернии. - О, это итересно! - воскликнул знаменитый музыкант. - Сегодня для всех вас наш оркестр даёт концерт. А после концерта послушаем вашего ученика. Как тебя зовут, паренёк?.. Миша? Хорошо, Миша. А ты балалайку свою привёз? Миша показал Василию Васильевичу свою неказистую балалайку. - Да, - сказал Андреев, - о такой балалайке однажды мне сказали пренебрежительно: "Ящик. Что можно на нём сыграть?" А я сыграл и доказал, что на таком ящике можно исполнять любые вещи. Но у нас теперь инструменты другие, русская балалайка улучшена. Вечером ты попробуешь играть на моей. Поздним вечером, после концерта, Андреев пригласил архангельских музыкантов к себе. Послушать Мишу Погодина пришли знаменитый виртуоз-исполнитель и композитор Борис Сергеевич Трояновский и ближайший помощник Андреева, блестяще окончивший консерваторию, Николай Петрович Фомин. - Что же ты нам сыграешь, Миша? - спросил Андреев. - Я бы сыграл "Светит месяц", - ответил мальчуган и застенчиво добавил: Только я не так, как у вас в оркестре. Я по-своему. - Хорошо, играй по-своему, - согласился Андреев. Нерешительно и тихо, смущаясь перед маститыми музыкантами, Миша начал играть. - Смелее! - попросил Андреев. Миша заиграл громче. Наступила полнейшая тишина. И в этой необычайной тишине звучала скромная и в то же время смелая балалайка Миши Погодина. При медлительном, спокойном и продолжительном трёхструнном звучании казалось, что в комнату струится такой же спокойный и медлительный лунный свет... Светит месяц, светит ясный... И вдруг неожиданный, но закономерный и виртуозный бурный пассаж. Кисть руки музыканта превращается в трепещущий широкий и прозрачный веер. Свет как будто затемняется. Но миг - и снова медлительное трёхструнное свечение... И с каждой минутой всё больше и больше светлели лица требовательных слушателей. Музыканты были восхищены не только сильной игрой юного балалаечника, но и совершенно новым и необычным, до сих пор ими не слышанным исполнением русской песни. Балалайка смолкла, и словно лёгкое облачко притушило лунный свет. Некоторое время все молчали. Потом Андреев порывисто поднялся, подошёл к Мише и обнял мальчика. - Это здорово! - тихо сказал Андреев. - Это действительно по-своему. Это необыкновенный подарок, подарок нашему оркестру! Спасибо, мой дорогой! Андреев подал Мише одну из своих балалаек и попросил попробовать инструмент. Но строй у балалайки Андреева был несколько иной. И всё же, пока музыкан ты разговаривали и обсуждали новое для них исполнение песни "Светит месяц", Миша Погодин успел освоить новую балалайку. Провожая архангельских музыкантов, Василий Васильевич протянул Мише футляр с балалайкой из своего оркестра и сказал: - Вот тебе подарок в благодарность за твоё прекрасное исполнение. Мы ещё будем тебя слушать. Мы будем теперь играть "Светит месяц" по-твоему. А может быть, и не только "Светит месяц". К началу учебного года Миша со своим учителем уехал в Архангельск. В свою деревню он привёз драгоценный подарок - балалайку Андреева. Но больше встретиться с замечательным музыкантом ему уже не пришлось. Началась война с Германией, потом революция, интервенция на Севере. В восемнадцатом году, как об этом Михаил Погодин узнал позднее, Василий Васильевич скончался. Я слушал игру Погодина на балалайке Андреева значительно позднее - у своих знакомых в Соломбале. Это было волшебство. Такая музыка держит ваши глаза широко раскрытыми, она может заставить смеяться и плакать, может приказать, вести за собой, наполнить вашу душу болью или радостью, голову - мыслями, светлыми или печальными. Тогда же в Соломбале я узнал историю Миши и историю подарка Андреева, о чём и рассказал по дороге Николаю Карповичу Никитину. - А знаешь, есть отличная мысль! - сказал мне Карпыч, загораясь. - Зачем отец Матти будет покупать балалайку? Мы сами можем сделать маленькому финну такой подарок. Жаль только, что инструмент будет не андреевский. Мы так и сделали. При встрече с финскими друзьями мы подарили Матти Корхонену новенькую балалайку. И он, обрадованный подарком, тут же в клубе моряков начал на ней играть. Через год финский радист вновь прибыл в Архангельск, но уже без жены и сына. Он сообщил, что Матти прекрасно овладел балалайкой и даже исполняет на ней русские народные песни на школьных концертах. И Матти рассказывает своим товарищам о нас, архангелогородцах, и ещё о неутомимом и благородном человеке Василии Андрееве, чьим талантом возвеличена и прославлена в мире русская балалайка.

Другие книги автора Евгений Степанович Коковин

Наша улица на окраине Соломбалы была тихая и пустынная. Летом посреди дороги цвели одуванчики. У ворот домов грелись на солнышке собаки. Даже ло­мовые телеги редко нарушали уличное спокойствие.

После обильных дождей вся улица с домами, забо­рами, деревьями и высоким голубеющим небом отра­жалась в огромных лужах. Мы отправляли наши само­дельные корабли с бумажными парусами в дальнее пла­вание.

Во время весеннего наводнения ребята катались по улице на лодках и плотиках.

Двор у этого дома самый просторный и самый веселый во всем городе. И, конечно, нигде не собирается на игры так много ребят. Ни в одном дворе не найти такой большой площадки для лапты, таких укромных местечек в дебрях дровяных сараев и поленниц. А старый заброшенный, поросший мхом погреб даже в солнечные дни таит в своем полумраке что-то загадочно-незнакомое

Разве есть еще где-нибудь такая замечательная, настоящая корабельная шлюпка, какой владеют ребята из этого дома? Много лет шлюпка лежит во дворе и не спускается на воду. Солнце так высушило ее, что на крутых ступенчатых бортах появились щели. Но это не мешает ребятам ежедневно отправляться на шлюпке в далекое плавание и принимать морские сражения с фашистскими пиратами…

ЕВГЕНИЙ КОКОВИН

ДИНЬ-ДАГ

Повесть-сказка

Светлой памяти северного сказочника и художника Степана Григорьевича Писахова

ВЕЛИКИЙ ПУТЕШЕСТВЕННИК

Имя свое он получил от Витальки Голубкова. А случилось это очень просто, вот так. Сидел Виталька на полу в комнате и строил высотный дом. Дом получился очень высокий. Правда, он был пониже настоящего небоскреба, но зато намного выше папиного письменного стола. Толстые и тяжелые, словно кованые, книги, картонки из-под ботинок "Скороход", цветистые, пахучие коробки из-под конфет и одеколона, спичечные коробки с кораблями, маяками, автомашинами, медведями и чайками, детские кубики с буквами и картинками, веснушчатые кости домино - все пригодилось инженеру Витальке Голубкову для строительства. Хотя Витальке еще совсем недавно исполнилось только шесть лет, был он неутомимый выдумщик и труженик. Вчера он превратился в доктора и усердно лечил Катюшкиных кукол с разбитыми головами и оторванными руками. А сегодня решил стать инженером и построить высоченный дом. Какой это был дом - двадцать пять этажей! Таких домов в городе, где жил Виталька, конечно, пока еще не строили. И жить в таком доме было одно удовольствие. Виталька сидел на полу и размышлял, где и кого в этом великолепном доме поселить. - Тут будет папина работа, - шептал он. - Совсем близко папе на работу ходить. Тут будет магазин с булками, тут - магазин с мороженым, а здесь магазин с игрушками... Вот здесь будет жить бабушка, а на самом верхнем этаже - мы с папой, с мамой и с Катюшкой. Высоко и все вокруг видно... В это время в прихожей раздался резкий и короткий звонок. Так коротко звонит только отец. Виталька вскочил и широко распахнул дверь комнаты. Он с нетерпением ждал прихода отца, чтобы показать ему свое чудесное двадцатипятиэтажное сооружение. Но распахнул Виталька дверь на свою беду. В комнату забежал вертлявый и плутоватый пес Каштан. Не успел Виталька на него прикрикнуть, как быстрый Каштан с ходу сунул свой вездесущий шмыгающий нос во второй этаж высотного дома. Должно быть, Каштана привлек острый и душистый запах конфетных коробок. О, ужас! Произошла величайшая катастрофа. Дом с грохотом рухнул. - А-а-а! - завопил Виталька истошно. - Каштанище противный! Я тебе покажу! А-а-а!.. Он схватил метелку и ударил пса. Перепуганный Каштан поджал хвост и юркнул в дверь, а Виталька сел на пол и разревелся. Нет, Виталька не был плаксой. Но ведь, сами подумайте, разве не обидно?! Целых три часа строил Виталька свой многоэтажный с лифтом, многоквартирный с водопроводом, с магазинами и парикмахерскими огромный высотный дом. Сколько тут было положено труда архитекторов и инженеров, каменщиков и плотников, маляров и штукатуров, трубопроводчиков и электромонтеров! И вдруг появился этот бессовестный глупый пес и все разрушил. При таком бедствии поневоле заревешь. Тут в комнату вошел отец. Он работал мастером на машиностроительном заводе и, как это точно знал Виталька, был вообще мастером на все руки. Витальке он мастерил корабли и самолеты, Катюшке рисовал цветы и клеил бумажные домики, а маме ремонтировал швейную машину, электроплитку, замки и точил ножи и ножницы. Кроме того, он сам белил дома потолки, оклеивал обоями стены, чинил стулья и любил играть в шахматы. - Ты опять наводнение устраиваешь? - сказал отец, присаживаясь на пол рядом с сыном. - Я... я... строил, строил, - захлебываясь, ответил Виталька. - А он прибежал и все сломал... - Кто прибежал? - Этот противный Каштанище! А я еще ему утром полконфеты отдал. Дом был вот какой высокий! - Виталька поднялся с пола и вытянул руку вверх до отказа. Виталька немного схитрил, преувеличил высоту своего разрушенного дома примерно на полметра. А ведь лучше, если новый дом будет еще выше прежнего. Так оно и вышло. - Ничего, - сказал отец. - Мы построим дом еще выше! А Каштана накажем и не примем его играть Виталька одним глазом тайком взглянул на отца и снова захныкал. Отец тоже встал и пошарил рукой в карманах, но ничего не нашел. В руке оказалась лишь пятнадцатикопеечная монетка. Отец подбросил монетку кверху и щелкнул пальцами. Монета упала на пол и звякнула: "Динь!" Подпрыгнула и второй раз упала уже на ребро. Звук получился глухой: "Даг!" Виталька засмеялся. - Динь-Даг! - сказал он. - Это его так зовут, да? - Кого? - удивился отец. - Деньгу зовут Динь-Даг. Он сам сказал, правда? - Виталька тоже подбросил монету, и снова раздался двойной звук - звонкий и глухой: "динь-даг". - Правильно, - согласился отец. - Его зовут Динъ-Даг. - А фамилия у него какая? - спросил Виталька. - Фамилия? - Отец задумался, потер лоб ладонью и торжественно произнес: Фамилия его Пятиалтынный! - Почему Пятиалтынный? - Потому что эта монета пятнадцать копеек. В ней пять алтын. А алтыном раньше называли три копейки. Трижды пять будет пятнадцать. Пятиалтынный и получается. Так Динь-Даг получил свое имя. В ожидании обеда папа и Виталька стали строить новый дом. К старому строительному материалу они еще добавили две мамины резные шкатулки из-под ниток и пуговиц, ящик с инструментами и коробку из-под патефонных пластинок. Новый дом получился на славу, выше и красивее прежнего. И все любовались огромным сооружением - и Виталька, и папа, и мама, и Катюшка. Только Каштана уже в комнату не пускали. Все равно в архитектуре он ничего не понимал. Виталька пообедал раньше всех и скорее опять побежал в ту комнату, где стоял его замечательный дом. И тут ему показалось, что дому чего-то не хватает. - Ага! - весело воскликнул Виталька. - На дом нужно звезду! На полу около дома лежал забытый пятиалтынный Динь-Даг. Виталька взял Динь-Дага и еще веселее закричал: - Звезда на доме будет серебряная! Звезду я сделаю из деньги! В комнате стоял отцовский маленький слесарный верстак. К верстаку были привинчены маленькие слесарные параллельные тиски. Виталька развел губки тисков и зажал в них монету. - Ай! - взвизгнул Динь-Даг. - Больно! Но Виталька не обратил никакого внимания на жалобу Динь-Дага. Он вытащил из ящика трехгранный напильник и приготовился пилить. Он провел по монете углом напильника один раз. Появилась заметная царапина. - Дзи! - отчаянно пропищал Динь-Даг. - Больно! Вошел отец и, увидев, чем занимается сын, наставительно сказал: - Вот это не дело, Виктор! Деньги государственные, советские, и портить их запрещено законом. - Я хотел сделать звезду на дом, - виновато признался Виталька. - Звезду мы сделаем из серебряной бумаги. И отец в самом деле быстро и ловко вырезал большую звезду из блестящей конфетной фольги. А Динь-Дага он освободил из тисков и положил в карман. - Завтра воскресенье, - заметил он. - Мы с тобой, Виталька, пойдем гулять и на эти деньги купим мороженого. - Ладно, - согласился Виталька. - Пойдем гулять и купим мороженого. Какой же мальчишка откажется от мороженого? Никогда и нигде еще такого случая не было. А Динь-Даг облегченно вздохнул и на радостях задел свою любимую песенку:

В узкую щель амбразуры виднелся кусочек полыхающего заревом далёкого неба. Стемнело, и вместе с темнотой на землю навалилась тяжёлая, необыкновенная тишина. После шестнадцати часов непрерывной канонады не верилось, что в мире может быть так тихо.

Три дня шли бои на подступах к городу. На четвертые сутки в полдень немцы подтянули свежие силы. Их нажим перекатывался с одного участка на другой; фашисты боем нащупывали слабые места обороны. Но прорваться к городу немцам не удалось. Лишь в двух местах они потеснили передовую линию защитников города.

Рассказы и повести о моряках, о Северной Двине, о ребятах, которые с малых лет приобщаются к морскому делу. Повесть «Полярная гвоздика» рассказывает о жизни ненцев.

КОКОВИН ЕВГЕНИЙ СТЕПАНОВИЧ

ЖИЛИ НА СВЕТЕ РЕБЯТА

КИРИЛКА

Жили на свете ребята...

"На свете" - так только говорится. А ребята, о которых я хочу рассказать, жили на одной улице и даже в одном доме.

Дом был деревянный, двухэтажный и ничем не отличался от многих других домов, построенных в поселке затона за последние годы. С трех сторон его облепили балконы и веранды, зимой - заснеженные и скучные, зато летом веселые, увитые буйным хмелем и пестрящие яркими бархатистыми цветами.

ЕВГЕНИЙ СТЕПАНОВИЧ КОКОВИН

БЕЛОЕ КРЫЛО

ПОВЕСТЬ

Парусные гонки - спорт смелых и сильных, мужественных и решительных людей. Кроме того, это и красивейшее зрелище. Представьте широкую реку, залив или море. И маленькие изящные суденышки под огромными парусами, стремительно несущиеся от одного поворотного знака к другому, а потом - к заветной цели, к финишу. Победит тот, кто искуснее владеет парусом, кто тоньше чувствует ветер, его малейшие изменения и капризы. Победит тот, у кого больше опыта и знаний, мастерства и сноровки.

Евгений Степанович КОКОВИН

ПОНЕДЕЛЬНИК

Своего прадеда я никогда не видел, но много слышал о нем от деда. Рассказывал дед, что был его отец, Иван Никанорович Куликов, человеком словно из дуба мореного. Участвовал Иван Никанорович в Синопском бою и, по словам деда, видел даже самого Нахимова. Слыл он в Поморье безбожником, посмеивался над попами и монахами. Побывал прадед во всем мире, повидал моря и океаны, разные города и страны. Словом, человек бывалый, доброй морской закваски. Суеверий у моряков раньше было сверх ватерлинии1. Но мой прадед на все поплевывал и верил только в одно: в несчастье понедельников. В первый день недели он не начинал никакого дела и уж, конечно, никогда в этот день не выходил в море. На седьмом десятке Иван Никанорович все еще плавал шкипером. Был у него славный трехмачтовый парусник "Апостол Павел", а принадлежал этот "апостол" купцу-негоцианту Курову. Куров любил Ивана Никаноровича, ценил его, как опытного, надежного судоводителя. Под началом Ивана Никаноровича Куликова "Апостол Павел" приносил Курову изрядные прибыли, и старые моряки подшучивали: "Кулик да кура живут душа в душу". Но вот старый купец, как говорят моряки, "отдал концы", и все его большое торговое дело по завещанию перешло к сыну, Курову-младшему. И тут началось. Началось с понедельника. А прадед мой так до конца жизни и не понял, приносит ли понедельник несчастья или это такой же обычный день, как все остальные дни недели. Судите сами. "Апостолу Павлу" предстоял длительный и трудный рейс. И отход судна хозяин, Куров-младший, назначил на понедельник. Шкипер Куликов запротестовал: "Не пойду в понедельник, утром во вторник выйду в море". Молодой хозяин настаивал на своем. Хозяин и шкипер не на шутку повздорили. Была раньше у моряков поговорка, вроде она из песни: "Свет не клином сошелся на твоем корабле, дай, хозяин, расчет!" Эту поговорку в ссоре и выкрикнул мой прадед. Так они и расстались, так Иван Никанорович покинул своего любимца "Павла". "Апостол Павел" с новым шкипером отплыл в море в понедельник, а Иван Никанорович, хотя и крепкий был человек, загрустил, затосковал и даже захворал, должно быть, от обиды, от переживаний. Плавать ему уже больше не пришлось. Через три месяца "Апостол Павел" вернулся в порт целехонький, невредимый. Не было ни одной аварии, ни одного несчастного случая. А бывший его шкипер еще больше занедужил, узнав о благополучном рейсе, начавшемся с понедельника. Вскоре он умер. Кто знает, может быть, не уйди он с "Павла", плавал бы Иван Никанорович счастливо и удачно еще много лет. Только упрямый старик перед смертью все еще твердил: "Эх, напрасно я ушел с судна в понедельник!" Вот и поймите его, и судите сами. Мой дед и мой отец тоже были моряками. Море они оба любили и о профессии своей всегда говорили с гордостью. Но, как я замечал, понедельник был для них тоже не по душе. Отец капитанил даже в наше, советское, время, а проделывал, говорят, такие штуки: если отход назначен на понедельник, отшвартуется, выйдет на бар, а там отдаст якорь и ждет до полуночи, то есть до начала вторника. Между тем, дед рассказывал одну, слышанную им где-то любопытную историю. Молодой капитан, противник всяких суеверий, поспорил со старыми капитанами. Спор происходил как раз в понедельник. "Ладно, - сказал молодой капитан своим противникам, - докажу вам, что все это чепуха, ваши понедельники!" Было дело еще в старые времена, и молодой капитан являлся, видно, человеком состоятельным. Задумал он построить судно, и, заметьте, задумал в понедельник, во время спора со старыми капитанами. Заложил он судно на верфи тоже нарочно в понедельник, спустил на воду в такой же день недели, назвал свое новое судно "Понедельником" и в первый рейс отправился в понедельник. И плавал "Понедельник" много десятков лет безаварийно, и лишь по ветхости был поставлен на корабельное кладбище. Я, например, как и мой прадед, далек от всяких суеверий. Кошка перебегает дорогу - иду и даже не думаю о каких-нибудь неприятностях. Да их и в самом деле в тот день почти никогда не случается. Женщина с пустыми ведрами навстречу - я этой женщине улыбаюсь, хотя примета и дурная. Левая ладонь зудит - примета хорошая, деньги получать. А в этот день кассиру в банке в деньгах отказывают. Вот вам и левая ладонь! Все приметы и суеверия идут, как говорят, насмарку. И вот только понедельник... Правда, в понедельники со мной тоже ничего дурного не случалось. Но как-то так, по дедовскому обычаю, часто я раньше побаивался этого дня. А недавно со мной произошел такой случай. Проснулся я утром в сквернейшем настроении. Слышу звон разбитого стекла. Оказывается мой сынишка задумал дома в футбол поиграть и угодил мячом в окно. Жена на кухне ворчит. Знаю, это ко мне относится. Вчера я провинился перед ней - задержался с друзьями и вернулся домой поздно. День начинался с неприятностей. Взглянул я на настенный календарь, так и есть: понедельник. И все сразу стало понятно. Дальше и худшего можно ожидать. Поднялся с кровати, оделся. Смотрю - на кителе пуговицы не хватает. Порылся в шкатулке - нет подходящей якореной, светлой пуговицы. На улице ветер с дождем, и хлещет прямо в разбитое стекло оконной рамы. За новым стеклом в магазин нужно идти, да и жена мимоходом намекнула: булок к чаю нет. Порылся я в карманах и обнаружил несколько копеек. Даже выругался: проклятый день! Сегодня не жди удачи. Так оно и получилась. У жены денег просить не стал. Зашел к одному знакомому. Его дома не оказалось. У другого, мало знакомого моряка все же удалось занять три рубля. Зашел в булочную - булки еще не привезли. Магазин хозяйственных товаров (хотел купить стекло) был закрыт. Решил постричься - в парикмахерской очередь часа на два. Вот, думаю, понедельник, чертов день! А тут еще второй штурман встретился и говорит: "Ну, молодцы, премии на этот раз не ждите, по тоннам план не выполнен". Все к одному. Эх, был бы сегодня вторник или среда какая-нибудь, все по-другому бы было! Проклиная понедельник (выкинуть бы их из всех недель!), направился я домой. По пути решил купить газету, да, сворачивая к киоску, поскользнулся и чуть было под машину не попал. И смерть, видно, думаю, хочет прийти в понедельник. - Газеты свежие, сегодняшние? - спрашиваю. - Только получены, - отвечает киоскерша. Я беру газету, читаю и возмущенно возвращаю: - Что это вы мне вчерашнюю газету подсовываете?! Видите, воскресная газета, а сегодня - понедельник... Киоскерша смотрит на меня удивленно и говорит: - Вы, молодой человек, жить торопитесь. Сегодня не понедельник, а воскресенье. По понедельникам местная газета не выходит. Я опешил. Как же так? Столько неприятностей и вдруг не в понедельник?! Когда я вернулся домой, то увидел, что жена булки уже купила и объяснила не без ехидства: "Сегодня воскресенье, думала, опять где-нибудь задержишься". - Почему же у нас на календаре понедельник? - спросил я. - А это ты у своего сына спроси, - ответила жена. - Ему не терпится листки обрывать, особенно красненькие. Жить торопится. Тут мне все стало понятно. В этот день я никуда из дому не уходил и очень хорошо провел время с семьей. А на другой день - в понедельник - пришел стекольщик, вставил стекло, и опять у нас дома стало тепло и уютно. В понедельник - уютно! И премию я в тот же день получил. Оказывается, в пароходстве с подсчетами вначале ошиблись. А план-то у нас был выполнен. Теперь судите сами о понедельниках. Что касается меня, то я, вспоминая прадеда, деда и отца, завтра со спокойной душой отправляюсь в море, в дальний рейс. А какой завтра будет день? - спросите вы. Взгляните на календарь, и вы узнаете, что завтра будет хороший первый рабочий день недели: Понедельник!

Популярные книги в жанре История

Эпоха 1919–1929 годов в США, названная периодом процветания, — одна из самых противоречивых в истории этой страны. «Окончательная победа над бедностью» и нация как «общество потребления», культ прибыли и раскрепощение нравов со ссылками на Фрейда, иммиграция как угроза государству и расовые теории, Ку-клукс-клан как страж нравственности и Голливуд как обитель порока, реклама как общественный тиран и таблоиды как законодатели общественного мнения, «сухой закон» как гарантия оздоровления нации и Аль Капоне как символ процветания, война гангстерских банд и организованная преступность на службе у политиков… Все это, ставшее для американцев дорогой разочарований, приведшей страну к Великой депрессии в начале 1930-х, так напоминает нашу «перестройку», стартовавшую полвека спустя. И с этой точки зрения книга, безусловно, заинтересует самого широкого читателя.

Орден тамплиеров и его судьба – одна из самых драматических и таинственных загадок средневековой истории. Официальная история, которую начали писать еще в ходе процесса тамплиеров, гласит: братство рыцарей-монахов, истово преданных христианской вере, чьей честности доверяли даже их враги-мусульмане, постепенно погрязло в пороках и алчности, а в конце концов впало в ересь. Но так ли все было на самом деле? Марсель Лобе и Ги Фо следуют за чередой взлетов и падений знаменитого ордена, стремясь ответить на сакраментальный вопрос – были ли тамплиеры на самом деле виновны в вероотступничестве, или же просто стали жертвой корыстолюбия и сговора французского короля и Папы Римского.

Н. Ермаков — «Оборона берегов и как флот помогает сухопутным войскам». В брошюрке дается понятие о взаимодействии флота с армией во время войны. О том, какими боевыми средствами обладает флот, каковы имеются в нем типы судов, каково вооружение и как корабль ведет бой, рассказывается в следующих книжках серии «Библиотека красноармейца»: Доливо-Добровольский — «Морской флот», Нозиков — «Морская артиллерия», Травиничев — «Как действуют подводные лодки», Нозиков — «Линейный корабль в бою», Ермаков — «Морской бой».

Эта книга — выходящий посмертно сборник работ петербургского историка и социолога Алексея Маркова (1967–2002). Основная часть книги — впервые публикуемая монография о петроградских студентах 1910-х — первой половины 1920-х годов как об особой общественной группе со своим набором ценностных установок, идеологических и коммуникативных практик. В приложении помещены статьи, посвященные эволюции образования, «политикам тела» и истории сексуальности в России конца XIX — первой трети XX века, а также проблемам современной отечественной гуманитарной науки.

Во всех работах А. Маркову были свойственны нетривиальный исследовательский подход и методологически заостренное видение. Поэтому его книга может быть интересной и нужной не только специалистам, но и всем читателям, интересующимся интеллектуальной историей России.

Выдающийся полководец, яркая личность, сильный и мужественный человек — вот далеко не полный список эпитетов, характеризующих Спартака. С его именем связано одно из самых известных восстаний рабов в Древнем Риме. Образ его вождя вдохновил В. Лескова на создание романа «Спартак».

Для широкого круга читателей.

Научно-популярная статья о методе, разработанном скульптором-антропологом М. М. Герасимовым и позволяющем реконструировать внешность человека по черепу.

Конго — сверхприбыльное предприятие западного капитала. Для туземцев оно обернулось адом — беспощадной эксплуатацией, вымиранием, бойнями.

В одном из фантастических романов С. Лукьяненко, действие которого происходит в далеком будущем, юные герои пребывают в полной уверенности, что во время Второй мировой войны «нехорошие страны Россия, Германия и Япония напали на хорошие США и Израиль», – так их учат в школе, так переписали историю XX века.

Эта мрачная сказка вполне может стать былью – за последние 20 лет враги России сделали все возможное, чтобы, опорочив Красную Армию, отменить величайшую Победу в русской истории.

Из книги в книгу, из учебника в учебник кочуют дежурные фразы о неготовности СССР к войне, о глупом Сталине, бездарных военачальниках, устаревшей технике, страшных потерях, штрафбатах и заградотрядах, об «одной винтовке на трех бойцов», о том, что-де «воевали числом, а не умением» и «трупами завалили». Гитлеровская армия, наоборот, преподносится как образец организации и воинского искусства – вновь и вновь повторяются байки о немецких асах, сбивающих наши самолеты сотнями, и немецких танкистах, отстреливающих «тридцатьчетверки» тысячами. Так что впору усомниться: кто же на самом деле победил в Великой Отечественной войне?

Эта книга – достойный ответ очернителями прошлого. Эта книга разоблачает самые расхожие, самые злобные, самые бесстыжие антисоветские мифы о Красной Армии, Отечественной войне и Великой Победе. Эта книга – лучший подарок нашим дедам и прадедам, разгромившим самого страшного врага в истории.

Оставить отзыв
Еще несколько интересных книг

Евгений Степанович КОКОВИН

БРОНЗОВЫЙ КАПИТАН

Старый художник писал на холсте маслом. Он был очень стар и быстро уставал. Тогда он отходил от мольберта и присаживался на шаткий складной табурет с брезентовым сиденьем. За спиной старика, чуть в стороне, лежала Северная Двина, величественная и безмолвная. Бронзовый великан - два метра и четыре сантиметра - смотрел на реку, вдаль, поверх старика. В жизни Пётр Первый тоже был высокий, тоже два метра и четыре сантиметра. Сейчас Пётр в треуголке и мундире офицера Преображенского полка, с тростью, шпагой и подзорной трубой, должно быть, думал о море, о мощнорангоутных кораблях, о дальних плаваниях и о своём большом портовом городе. Ему не было дела до того, что творил художник. А художник писал его, памятник капитану России восемнадцатого века. Он писал из благодарности не самому Петру, а из благодарности памятнику. Художник приехал в Архангельск издалека, из Прибалтики. Он приехал, чтобы побывать на могиле своего любимого брата. В кармане у художника лежало письмо, пожелтевшее, более чем пятидесятилетней давности. В девятьсот шестнадцатом году вместе с другими рижскими портовыми рабочими его брат Ян приехал в Архангельск. Когда англичане и американцы захватили русский Север, коммунист Ян остался в городе, в подполье. Но его выследили и арестовали. Письмо было из тюрьмы. "Не знаю, дойдёт ли это письмо до тебя. Я сижу в архангельской тюрьме и ожидаю, что подготовила мне судьба. А сладкого она мне не приготовит. Ходят слухи, что некоторых из наших отправят в индийские колонии, иначе говоря, в рабство. Мне это не угрожает. Каждый день из нашей камеры уводят товарищей. Мы знаем - они живут последние часы, последние минуты. Это же ждёт и меня. Одних из камеры уводят на смерть, других приводят. Камера большая, но нас много, и спать приходится прямо на каменном полу. Эти несколько листочков бумаги мне дал один товарищ по нашему общему несчастью. Ему разрешили передачу. Меня арестовали дома, а когда вели в тюрьму, я бежал. В меня стреляли и ранили. Было темно, и меня не нашли. Я укрылся в кустах у памятника. Как я потом узнал, это был памятник русскому царю Петру Великому. Думая об этом, даже при моей горькой доле, я усмехаюсь: меня, коммуниста, прикрыл от преследователей, спас царь. У памятника меня подобрали местные женщины. Их было две - сестры. Они тихонько довели меня до своего дома. Эти женщины перевязали мою рану, накормили, выходили меня. Они очень рисковали. Я прожил у них почти полгода, пока окончательно не выздоровел. И не скрою от тебя, я полюбил одну из них - Елену. И она любила меня, эта простая, но замечательная девушка, необычайно скромная и самоотверженная северянка. Но нашёлся предатель - сосед моих спасительниц. И вот я в тюрьме. За принадлежность к партии коммунистов и за побег хорошего мне ожидать нечего. Не хочется умирать, но, поверь, смерти я не боюсь. Может быть, мне удастся передать это письмо на волю. Только не уверен, дойдет ли когда-нибудь оно до тебя. Но вот за мной пришли... Прости, прощай..." Подписи под письмом не было. Но художник хорошо знал почерк брата. Хотя Елене свидание с Яном не разрешили, письмо ей передали, когда интервенты были изгнаны из Архангельска. Пересылать его брату Яна в те времена было бессмысленно: в Латвии свирепствовали белогвардейцы. Елена тоже прожила недолго. Потрясённая гибелью любимого, ослабевшая, при первой простуде она заболела воспалением лёгких и умерла на рассвете бледного июньского дня. Письмо рижского коммуниста к брату сестра Елены Анна случайно нашла в забытой книге. Эту книгу Елена читала перед смертью. Но нашла письмо Анна более чем через полвека. Что с ним делать? Пораздумав, Анна заклеила письмо в конверт, надписала рижский адрес, найденный в бумагах Яна, и указала адрес свой, обратный. Всё это она делала без малейшей надежды. Но отправка письма казалась ей выполнением последней воли погибшего. Письмо не возвратилось. Неожиданно приехал брат Яна, старый художник. Когда они сидели за вечерним чаем, художник спросил у Анны: - Вы знаете, где похоронен Ян? - Здесь есть братские могилы. - А памятник Петру Великому уцелел? - Он стоял раньше там, где сейчас братские могилы. А теперь перенесён. - Странное совпадение, - прошептал художник. - Братские могилы там, где бронзовый капитан укрыл от белогвардейцев Яна. Прошла минута, другая в горестном молчании. Потом художник попросил: - Вы сможете завтра проводить меня на братские могилы и к памятнику Петру? - Конечно, - согласилась Анна. - Это недалеко. Утром они пошли на набережную, к обелиску жертвам интервенции на братских могилах. - Я напишу могилу моего брата и его товарищей, - сказал художник. Они постояли в скорбной тишине, пошли дальше, к памятнику. И тут художник не поверил своим глазам. - Как же так?! - воскликнул он. - Работа Марка Матвеевича Антокольского, моего земляка-прибалтийца и моего учителя! До сих пор я считал, что таких памятников всего три - в Москве, Ленинграде и Таганроге. Но оказывается, бронзовый капитан обитает и в Архангельске. Я думал увидеть здесь совсем другую работу, другого скульптора. Художник несколько раз обошёл памятник. - Я побуду здесь, посижу, отдохну, - сказал он Анне. - Вы идите. Спасибо вам. Я дорогу найду. На другой день художник опять пришёл к бронзовому капитану. Мальчики, соседи Анны, помогли ему донести мольберт и палитру. Так он навещал памятник несколько дней. Мальчики, глядя на холст, восхищались: - Картина! Как похоже и красиво! - Нет, это ещё не картина, - возразил художник. - Это только этюд к будущей картине. - А кто там лежит? Он спит или умер? - Он тяжело ранен. Художник хотел добавить: "Это мой брат". Но больше он ничего не сказал. Уезжая из Архангельска, художник в последний раз пришёл к обелиску поклониться погребённым под ним отважным революционерам. У памятника Петру он мысленно произнёс маленькую прощальную речь. Последними словами его были: "Спасибо тебе, создание талантливых рук русского ваятеля". Но бронзовый капитан молчал. Он смотрел на Северную Двину, на большие торговые корабли под красными флагами с серпом и молотом, ведомые славными советскими капитанами. И кто знает, может быть, в эти минуты он хотел сказать: "Добро, друзья! Счастливо плавать! Так держать!"

ЕВГЕНИЙ СТЕПАНОВИЧ КОКОВИН

ЧТО БЫЛО РАНЬШЕ

На кухне у Марии Васильевны шел настоящий аврал. Плита дышала нестерпимым жаром. На ней что-то кипело, шипело, урчало.

Иван Дмитриевич несколько раз заходил на "камбуз" и нетерпеливо посматривал на жену.

- Не волнуйся, Ваня, - успокаивала Мария Васильевна мужа. - Видишь, из-за тебя молоко чуть не убежало. Иди лучше расскажи гостям что-нибудь...

Несколько последних лет капитан Иван Дмитриевич Котлов дни своего рождения проводил или в море, или в далеких чужеземных портах. А на этот раз ему посчастливилось получить отпуск, и он приехал домой.

Евгений Коковин: об авторе

В ПОИСКАХ ПОЛЯРНОЙ ГВОЗДИКИ

В 1932 году в журнале "Пионер" был опубликован первый рассказ никому не известного тогда молодого автора Евгения Коковина.

В 1973 году, в день 60-летия Коковина, в Архангельском Доме культуры работников просвещения, где происходило чествование писателя, были выставлены на стендах многие десятки его книг, вышедших в разных издательствах нашей страны и на многих иностранных языках за рубежом.

Евгений Степанович КОКОВИН

ГОСТЬЯ ИЗ ЗАПОЛЯРЬЯ

Три дня и три ночи плыл пароход но Северному Ледовитому океану. Уже целую неделю погода стояла тихая, безветренная, и всё-таки в океане катились широкие, отлогие волны. Они были удивительно гладкие, эти волны, и моряки называли их мёртвой зыбью. Пароход "Ямал" был большой, но на безбрежном океанском просторе, где не увидишь даже самой узенькой полоски земли, пароход казался маленьким и совсем одиноким. Впрочем, Лена заметила, что одиночество в океане совсем не беспокоит и не пугает команду парохода. Матросы беспрестанно поливали палубу водой из шлангов, наводили всюду чистоту, напевали знакомые Лене песни и, увидев ребят, всегда ласково улыбались им. Вероятно, морякам было особенно весело потому, что они плыли домой, в родной порт Архангельск. Лена Вылко и раньше множество раз видела океан. Всю свою, правда еще небольшую, жизнь она прожила на Новой Земле. А ведь всем известно, что Новая Земля - это большой советский остров в Северном Ледовитом океане. Но на пароход Лена попала впервые. Конечно, она не была в таком восторге от парохода, в каком были, например, Стёпа Рочёв и Игорь Васильев. Но на то они и мальчики, чтобы, попав на пароход, с утра до вечера лазать но трапам, приставать с расспросами к команде и мечтать стать штурманами такого же великолепного парохода, каким был "Ямал". Однако Лена тоже увидела на пароходе много занимательного и диковинного. Прежде всего ей понравилась чистота. Всё на пароходе блестело и сверкало, словно приборкой здесь занимались десять самых аккуратных хозяек. Но никаких хозяек, конечно, на "Ямале" не было, а, как мы уже говорили, чистоту наводили матросы. Лена любила стоять у борта и, крепко держась за поручни, долго смотреть вниз, на воду. Из-под носа парохода выбивалась пышная пена, и её клочья стремительно проносились у самого борта к корме. Нравилось девочке слушать, как в машинном отделении звонит телеграф. Это с капитанского мостика передают машинистам команды. Но как ни хорошо было на пароходе, всё же и Лене и другим ребятам хотелось скорее приехать в Архангельск. Многие из них ещё никогда не бывали на Большой земле и не видели города. А ехали они в Архангельск на экскурсию. Среди пятнадцати маленьких пассажиров "Ямала" были ненцы и русские. На Новой Земле они жили и учились, а их родители там работали: один были промышленниками - охотились за тюленями и песцами, другие были метеорологами - наблюдали за погодой, третьи учителями, четвёртые электриками, пятые... Да мало ли в Арктике, на зимовках и в становищах, надо теперь людей! На четвёртые сутки пароход вошёл в Северную Двину, и все пассажиры начали укладывать свои вещи. А ребята теперь никак не соглашались уходить с палубы. Всем им интересно было посмотреть на берега и узнать, как тут живут люди и что они делают. Во-первых, деревья. На Новой Земле нет таких высоких, густо растущих берёз, ёлок и сосен. Раньше Лена видела высокие деревья только на картинках и в книжках. Но ведь даже самую хорошую картинку не сравнишь с тем, что существует на самом деле. Во-вторых, заводы. Трубы у заводов но крайней мере раз в пять выше, чем труба у парохода. Мария Васильевна, воспитательница, сказала, что на этих заводах пилят брёвна на доски. И действительно, на берегах было много беленьких, уложенных в ровные штабеля досок. Когда Лена издали увидела штабеля, то подумала, что это и есть город. Навстречу "Ямалу" но реке плыли другие пароходы. По сравнению с "Ямалом" они были совсем маленькие. Но, должно быть, силы у них было много. Пароходики тащили за собой огромные баржи или длинные плоты из брёвен. Однажды из-за поворота реки выскочил моторный катер. Он пронёсся у самого борта "Ямала" с такой быстротой, что Лена даже не могла его как следует рассмотреть, а хорошо видела лишь бьющие из-под носа катера высокие струи воды, похожие на пушистые усы. Домов на берегах Двины встречалось всё больше и больше. А потом на высоком берегу показался бульвар. Из зелени деревьев тут и там выглядывали белые здания. Освещённые клонившимся к закату солнцем, дома казались ослепительно белыми, а деревья зелёными-презелёиыми. Чем ближе подходил пароход к городу, тем выше поднимались дома. Они словно вырастали на глазах. Уже можно было разглядеть людей, проходивших но берегу. "Ямал" загудел, выбросив вверх длинную струю молочно-белого пара. Это капитан сигналом просил, чтобы на причале подготовились к встрече парохода. Но на пристани, должно быть, уже давно поджидали прибытия парохода. Там собралось много встречающих. С капитанского мостика послышался звонкий перебор телеграфа, словно палочкой провели по стаканам, стоящим рядышком на столе. И сразу же звенящим перебором отозвалось машинное отделение. "Ямал" совсем замедлил ход и еще раз оглушительно загудел. Расстояние между пароходом и высоким причалом быстро уменьшалось. Стоящий на носу матрос бросил на причал круглый предмет, за которым с борта парохода потянулась тонкая длинная верёвка. На причале человек в синей куртке ловко подхватил веревку и потянул к себе, сноровисто перебирая её руками. Верёвка была привязана к тросу, который с шумом, подняв высоко брызги, бухнулся с парохода в реку. Такой же трос перебросили на берег и с кормы, и наконец пароход был привязан, или, как говорят моряки, пришвартован к причалу. Ребятам не терпелось выскочить на берег, но воспитательница Мария Васильевна строго-настрого запретила им отходить от неё, а сама выходить не торопилась. Пусть все выйдут, сказала она. Нам спешить некуда. Когда почти все пассажиры уже вышли и Мария Васильевна велела ребятам построиться в пары, к воспитательнице подошла девушка. - Здравствуйте, сказала она весело. Здравствуйте, ребята! Как доехали? А я пришла вас встречать. Все пошли за девушкой по трапу на берег, и самой последней сошла с парохода Мария Васильевна. Для Лены и для всех других ребят тут было на что посмотреть. Едва группа вышла из портовых ворот, как пришлось остановиться и переждать, пока пройдут автомашины. Конечно, можно было бы пробежать между машинами, что и хотел сделать Стёпа, но Мария Васильевна предупредила ребят, а Стёпу взяла за руку. Автомашины не были для Лены новостью. Она видела их на Новой Земле. Только здесь их было больше. Зато когда ребята вышли на главную улицу, Лена увидела необыкновенное. Маленький домик, переполненный людьми, двигался но улице. - Какой смешной домик на колёсах! - воскликнула она. - Обыкновенный трамвай, - снисходительно заметил Игорь. Мария Васильевна и девушка, которую звали Надежда Георгиевна, засмеялись. Трамвай! Лена смущённо улыбнулась. Как же она могла позабыть? Конечно, это трамвай, о котором им рассказывали в школе и который она видела на картинке. Лена впервые видела город. Поэтому трёх- и четырёхэтажные дома, часто снующие машины, трамваи и множество людей - всё это было в диковинку и рассматривалось с любопытством. Вечер был тихий и тёплый. Было решено до туристской базы идти пешком, хотя мальчикам очень хотелось прокатиться в трамвае. Тут всего две остановки, - сказала Надежда Георгиевна. Быстро дойдём. А покататься в трамвае ещё успеем. Туристская база помешалась в четырёхэтажной школе. В большой комнате для гостей были приготовлены кровати и всё прочее, чтобы можно было хорошо и удобно жить. - Сегодня отдыхайте, а завтра пойдём смотреть город, - сказала Надежда Георгиевна. Лена, конечно, как и остальные ребята, сравнила эту школу со своей школой-интернатом на Новой Земле. Там школа тоже была большая, хорошая, светлая. Однако сравнивать было трудно - четырёхэтажное кирпичное здание в Архангельске и одноэтажный, хотя и просторный, дом на острове. Сколько же учится в этой школе ребят! Но сейчас были каникулы, и школа пустовала. Лена ещё больше удивилась, когда узнала, что в городе таких школ не одна, а очень много. Хотя ребята ничего на пароходе не делали, а лишь гуляли по палубе и рассматривали разнообразную судовую утварь, путешествие их утомило. Они с аппетитом поужинали и легли в кровати. Только Стёпа никак не хотел укладываться спать и долго стоял у окна. - А смотрите, смотрите, голубая! - кричал он.- Вы такой ещё не видели! Это он рассматривал легковые автомашины. Стёпа даже начал подсчитывать их, но скоро сбился со счёта, потому что некоторые машины как две капли воды были похожи одна на другую. А кто знает, может быть, одна машина уже пять раз прошла перед окнами. Попробуй тут подсчитай! А Лена как легла, так ни о пароходе, ни о машинах, ни о Новой Земле не подумала, а моментально уснула и, кажется, даже не видела никаких снов. Разбудил её голос Стёпы. Вот какой беспокойный мальчишка! Позднее всех лёг и раньше всех проснулся. После завтрака ребята вышли на крыльцо школы. Было воскресенье, и потому улицы города в этот час оставались ещё тихими, малолюдными. Первым, кого увидели ребята на улице, был дворник. Он шёл но асфальтовому тротуару и собирал в железный ящик мусор, сбитые ветром листья деревьев. Потом, гремя колесиками но асфальту, промчался на самокате босоногий мальчик. Хотя Лена уже видела и самолёты, и автомашины, и трамваи, самокат показался ей очень искусным изобретением. Жаль, что мальчик не обратил на них никакого внимания и укатил, скрывшись за поворотом. Из подъезда соседнего дома выскочила собачонка и подбежала к ребятам. До чего она была маленькая и смешная! Лена просто не поверила, что это собака. На Повой Земле она видела множество собак, но все они были большие, сильные, с густой пушистой шерстью. Там собаки бегали в упряжках, на санках перевозили людей и разный груз. А такая собачонка, наверное, и с кошкой не справится. Очевидно, ребята поправились собачонке. Она не отходила от них, а потом увязалась за ними в школу. Днём ребята должны были пойти в Сад пионеров, а потом - в цирк или в кино. Надежда Георгиевна сказала, что нужно только подождать товарища Петрова из обкома комсомола. А ждать уже надоело. - Может быть, он заблудился, этот товарищ Петров? - сказал Стёпа. - Такой большой город, так много школ... Может быть, он попал не в ту школу... Ребята ходили по длинным коридорам и заглядывали в классы. Лене тоже наскучило ждать. Она поднялась по широкой лестнице на второй этаж. Но лестница вела ещё выше. Лена поднялась на третий этаж, а лестница так и манила её ещё выше. Но Лена не решилась подниматься выше, а открыла дверь и оказалась в таком же коридоре, какой был внизу. Она прошла несколько дверей - все они были закрыты... Лена уже хотела повернуть обратно и потянула за ручку ещё одну дверь. И дверь открылась. Девочка заглянула в комнату и увидела много шкафов со стеклянными дверцами. А почему бы ей не зайти в комнату? Ведь она ничего не возьмёт, а только посмотрит. Осторожно прикрыв за собой дверь, Лена подошла к шкафу. Стеклянная посуда - круглые бутылочки, продолговатые бутылочки, тарелочки и очень много трубочек. Во втором шкафу на полках за стеклом тоже лежали трубки и стояли бутылочки с причудливыми горлышками. Но самым чудесным, что увидела Лена, были маленькие, совсем крошечные весы. Весы были точно такие же, как в магазине, но раз в пять меньше. У них были настоящие медные скалочки и между скалочками - вытянутые друг к другу утиные носики. Рядом с весами лежал небольшой ящик. Словно птенцы, выглядывали из гнёзд ящика жёлтые головки гирек. Самая крайняя гирька была такой маленькой и забавной, что Лена долго не могла оторвать от неё глаз. Вдруг Лена вспомнила, что её, очевидно, ждут, а может быть, и разыскивают. Может быть, товарищ Петров уже давно пришёл. Она вышла из комнаты и поспешила к лестнице. Бегом девочка сбежала по ступенькам и оказалась у выхода. Но что это такое? Где же коридор? Где комната, в которой они ночевали? Тут Лена поняла, что спустилась вниз по другой лестнице. Подниматься снова на третий этаж Лена не захотела и вышла во двор. Ворота на улицу, как назло, оказались закрытыми. Но Лена заметила проход в соседний двор и направилась туда. Вскоре ей удалось выйти на улицу. Громыхая и позвякивая, прошел трамвай - два вагона. Лена долго смотрела ему вслед. Улица была прямая и уходила далеко-далеко. Всюду из-за заборов выглядывали тополя и берёзы. Опять появился мальчик на самокате. За ним с весёлым лаем промчалась та самая собачонка, что пристала к ним утром. Едва Лена сделала два шага, как собачонка снова вынырнула откуда-то сзади и бросилась на трамвайный путь. А между тем вдали показался вагон. С ума она сошла, что ли, глупая пустолайка! - Уходи! - закричала Лена в ужасе. - Дурочка, уходи! Но собачонка спокойно принялась обнюхивать рельсы, словно и не подозревая о надвигающейся опасности. Лена шагнула с тротуара, но ей преградила дорогу отчаянно гудящая высокая машина с красным крестом, и трамвай был уже совсем близко. Лишь в самую последнюю минуту, когда трамвай был не больше чем метрах в трёх, собачонка неторопливо отбежала в сторону. Вагон прошёл, и на улице стало тихо. Лена побежала за собачонкой. Однако собачонка не давалась в руки, а увёртывалась и прыгала вокруг девочки. Наконец Лена устала. - Ну хорошо же, - рассердилась она, пусть тебя задавит! Только тогда я уже не виновата! Она ещё раз позвала собачонку, но та юркнула в подворотню и больше не показывалась. А время шло, и нужно было торопиться к ребятам. У подъезда никого не было. Не нашла Лена никого и в своей комнате. Куда же все скрылись? Неужели Мария Васильевна ушла с ребятами, а её оставила? Лена готова была расплакаться. - Девочка, как тебя зовут? - услышала она. Пожилая женщина с вязаньем в руках сидела около двери. Она, вероятно, охраняла школу. - Как тебя зовут? Поди-ка сюда. Лена обрадовалась. Наверное, эта тётенька знает, куда ушли ребята. - Меня зовут Лена. Женщина нахмурилась. - Где же ты пропадала? - спросила она. - Тебя тут искали, искали, с ног сбились. Дети ушли куда-то с Надеждой Георгиевной, а ваша учительница тебя разыскивает. Разве можно уходить без спросу! А если трамвай? А если грузовик? Он, дорогая, не разбирается, с новой ты земли или со старой. Долго ли до греха! - Что же мне теперь делать? - спросила Лена дрогнувшим голосом. - А ничего не делать,- ответила женщина. - Сидеть ведено и ждать. Вот садись поди на крылечко и жди! Ждать! Сидеть и ждать! Это в то время, когда все ребята играют в Саду пионеров, качаются на качелях, катаются на верблюдах! Лена вышла из школы, села на ступеньку и заплакала. Неизвестно, сколько времени пришлось бы ей сидеть и горевать, но тут к подъезду подошел мальчик. Он остановился около Лены и участливо посмотрел на нее: - Ты почему плачешь? Лена подняла голову. Мальчик был в синей курточке. На груди у него поблёскивала звёздочка. Такие звёздочки Лена видела на погонах у военных командиров. "Что с ним разговаривать? - подумала Лена. - Всё равно он ничем не поможет". - Как тебя зовут? - опять спросил мальчик. - Лена. - А фамилия? - Вылко. Мальчик, видимо, удивился. - Таких фамилий не бывает, - сказал он убеждённо. И вдруг он догадался: Ты, наверное, не русская? - Я ненка. Мы сюда приехали с Новой Земли. - С Новой Земли? На чём приехали? - На пароходе. Мальчик сразу проникся уважением к маленькой девочке. Он знал, что Новая Земля находится где-то далеко-далеко на Севере, в Арктике. - А тебя как зовут? - спросила Лена. - Андрей. А с кем ты приехала? Лена рассказала обо всем, а когда сказала, что осталась одна, на глаза её снова навернулись слезы. - Не плачь, сказал Андрей. - Если они ушли в Сад пионеров, то это совсем близко, и мы в момент их найдём. - А мы не заблудимся? - с тревогой спросила Лена. Ну вот ещё! - Андрей засмеялся. - Я знаю в Архангельске все улицы. Я даже в Соломбале бывал. А это далеко-о-о! За рекой, но мосту нужно идти. - А машины нас не задавят? - Не бойся, успокоил Андрей. Со мной ты не пропадёшь! Они перешли трамвайный путь и направились но улице Павлина Виноградова по самой главной улице Архангельска. - А у вас с Новой Земли Северный полюс видно? - спросил Андрей. - Не знаю, я не видела, - простодушно созналась Лена. - Нам в школе рассказывали про Новую Землю, - сказал Андрей. - И про Северный полюс и про жаркие страны. И про ненцев и про узбеков. Ты знаешь про узбеков? - Знаю, нам тоже говорили. Только я забыла уже. - Это дружба народов, - пояснил Андрей. - Мы все друзья. Люди всех народов. Значит, ты ничего не бойся, когда идёшь со мной. - Я не боюсь, - сказала Лена. Идти но главной улице было интересно, особенно для Лены. Веё, что было на улице, Андрей видел по крайней мере сто раз, а может быть, и двести. Но сейчас он считал себя экскурсоводом и старался подражать тому инженеру, который показывал машины и станки, когда Андрей с учительницей и другими ребятами ездил на лесопильный завод. Андрей был знатоком машин и пароходов, он мог точно отличить лейтенанта от майора, мог рассказать, в каком доме помещаются лесной трест, "Скорая помощь", милиция, почтамт или поликлиника. Словом, городские познания его были самыми разносторонними. Однако Лена, хотя и жила всю жизнь в Арктике, тоже многое знала и видела. На перекрёстке улиц на столбе висел огромный радиорепродуктор. - Это в Москве говорят, - начал было Андрей. - Я знаю, - сказала Лена. - Мы на Новой Земле каждый день слушаем... Ты любишь слушать "Пионерскую зорьку"? Оказалось, что на Новой Земле в домах горит электричество, Лена много раз видела кино. Но было и много такого, о чём Лена не знала. Какое удовольствие, например, было рассказать о танке! Огромный серый танк стоял у музея. Он остался в Архангельске с тех давних времён гражданской войны, когда на Севере хозяйничали англо-американские интервенты. Красная Армия прогнала интервентов и захватила у них этот танк. Андрей и Лена долго простояли у окон музея. Там были видны скелеты каких-то странных животных, чучела птиц и зверей, множество моделей кораблей. Потом Лене понравился большой дом, на котором было написано "Медицинский институт". Когда же она узнала, что в этом доме учатся на врачей, то никак не хотела уходить отсюда. Ведь Лена сама хотела стать врачом. - Я тоже буду учиться в этом доме, - прошептала девочка, всё ещё оглядываясь, когда Андрей потянул её за руку. - А у вас есть шаманы? - спросил Андрей. Он слышал, что ненцев лечили шаманы. Но Лена даже не знала, что такое шаман, и Андрею пришлось ей долго объяснять. - Такой колдун с бубенчиками. Он пляшет и кричит, как дикий, и обманывает ненцев... - Никаких шаманов у нас нету, - заявила Лена, - а есть в амбулатории врач Ольга Петровна. Ты бы знал, как у неё хорошо! Чисто, и всё такое беленькое... Проходя мимо Дома Советов, Лена удивилась: сколько у этого большого дома окон - не сосчитать! Потом они прошли Центральный почтамт, откуда, объяснил Андрей, отправляют письма в Москву, и в Ленинград, и на Новую Землю, и на Дальний Восток, и в Крым. Когда они миновали еще квартал и были уже у Большого театра, Андрей вдруг спохватился. Ведь они давно прошли улицу, на которой находится Сад пионеров! Теперь нужно было возвращаться. - Мы сядем в трамвай и быстро доедем, - решил Андрей. Едва Андрей и Лена влезли в вагон, как он звякнул и тронулся, а кондуктор - тётя с большой кожаной сумкой и со свитками на груди - сказала: - Граждане, получите билеты! Вот так штука! Об этом Андрей не подумал. Секунды две он колебался. Дело в том, что мелочи у него не было, но в карманчике куртки лежали десять копеек, предназначенные совсем не для трамвая, а на мороженое. Конечно, можно было сказать кондуктору, что денег у них нет, и выйти на следующей остановке. Но тут Андрей взглянул на сияющее лицо Лены. Она первый раз ехала в трамвае. И тогда он без колебаний вытащил монету и подал кондуктору. Сад пионеров, куда пришли Андрей и Лена, был небольшой, но уютный. У входа к Лене подбежала огромная собака. Девочка вскрикнула и метнулась в испуге в сторону. Конечно, с чужими собаками плохо иметь дело. Однако Андрей, не раздумывая, бросился между Леной и собакой. К счастью, поблизости оказался хозяин собаки, который прикрикнул на неё, и собака оставила ребят в покое. - Не бойся, - сказал Андрей. - Со мной ничего не бойся. Андрей и Лена вошли в Сад пионеров. А какой замечательный был этот сад! Красиво рассыпал фонтан сверкающие на солнце брызги. Разноцветные флажки колыхались от лёгкого ветерка. Птицы посвистывали в густых кронах деревьев. Нигде и никогда Лена не видела столько ребят. Андрей и Лена осмотрели в саду все щиты с изображением животных, покачались на качелях и даже покатались на верблюде. Можно было бы еще поиграть в мяч, покататься на трёхколёсных велосипедах, послушать у радиоусилителей музыку. Но ведь Андрей и Лена пришли сюда разыскивать Лениных товарищей, а их здесь не оказалось. Лена приуныла. Андрей уверенно сказал: - Не беспокойся! Мы их найдём, вот увидишь. - Давай, Андрюша, сходим в школу, где мы живём. Может быть, ребята уже вернулись. А потом мы ещё придём сюда. Здесь хорошо! - Пойдём, согласился Андрей. - И мы обязательно вернёмся, потому что сегодня здесь будет пионерский костёр. Мне ребята говорили. Сколько времени прошло, как они ушли, этого не могли сказать ни Андрей, ни Лена. А времени прошло много, по крайней мере часа три. Они вернулись к школе. Однако у подъезда никого не было, кроме того мальчишки с самокатом, которого Лена видела утром. Мальчик сидел на ступеньках крыльца и сердито кряхтел, возясь с самокатом. Соскочившее колесо никак не насаживалось на ось. - Давай я тебе помогу, - предложил Андрей. Но мальчик лишь усмехнулся: - Не мешай! Тут механиком надо быть. - А ты механик, что ли? - Конечно, механик. Я ещё изобретателем буду. Нисколько не удивившись такому ответу, ребята оставили "механика" в покое. Кто-то сзади положил Лене на плечо руку. - Где ты пропадала, Лена? - Это была Мария Васильевна, воспитательница. Мы все из-за тебя переволновались. Звонили в милицию. Где ты была? - Мария Васильевна... - только и могла произнести Лена. - Не сердитесь на неё, - выступил вперёд Андрей. - Она была со мной. Но Мария Васильевна и не могла сердиться. Она видела, что Лена сама переживает свою вину. - Ну хорошо, потом расскажешь. А сейчас иди обедать. Ты и так наказала себя. Все ребята побывали в цирке. - Да, в цирке интересно, - вздохнул Андрей. - Но ничего, мы еще сходим в цирк вместе с Леной. Значит, у тебя уже здесь товарищи нашлись! - сказала Мария Васильевна. Лена смутилась. - Мария Васильевна, - сказал Андрей, - сегодня в Саду пионеров костёр. Пойдёмте с нами! Будет очень интересно. Мария Васильевна сказала, что нужно об этом подумать. Когда они все вошли в комнату, среди ребят поднялся невообразимый шум, словно они не видели Лену целый год. Одни расспрашивали Лену, где она была, другие рассказывали про цирк, третьи просто тормошили её, радуясь, что Лена наконец нашлась. Вечером все вместе - и Лена, и Андрей, и все остальные ребята - пошли в Сад пионеров. Оказалось, что Мария Васильевна знала о костре, но умолчала. Оказалось также, что ребятам, приехавшим в Архангельск с Новой Земли, было прислано специальное приглашение прийти на костёр. Да иначе и не могло быть. Ведь костёр-то в этот день и зажигался в честь маленьких новоземельцев. Этот костёр посвящался дружбе русских и ненецких ребят. Вечер был тёплый, тихий и, как всегда это бывает летом на Севере, очень светлый. Хотя собралось много-много ребят, в саду стояла полная тишина. Костёр уже зажгли. Длинноязыкое яркое пламя вытянулось высоко-высоко, почти до верхушек деревьев, а ещё выше поднимался лёгкий прозрачный дым. И всё в саду было наполнено такой торжественностью, что Лена стояла среди ребят как зачарованная. Вначале выступала Мария Васильевна. Она рассказала о Новой Земле, о школе-интернате, о том, как живут на далёком острове дети промышленников и зимовщиков. Потом стал говорить старый учитель, который бывал на Новой Земле и в тундре, когда ещё не свершилась Октябрьская революция. Тогда на Дальнем Севере не было никаких школ и все ненцы были неграмотными. Ненецкие зверобои не любили и боялись русских, потому что приезжавшие с Большой земли торговцы обманывали и обворовывали их. Но особенно плохо тогда жилось ненецким ребятам, которые не знали ни книг, ни игрушек и жили в грязи и в нищете. Но те времена прошли и больше никогда не вернутся. - Теперь в Заполярье другая, новая жизнь, - сказал старый учитель. - Там построены школы, больницы, магазины. Туда приехали другие русские - не торговцы, а строители, врачи, геологи. Лена слушала старого учителя и думала о том, что хотя она находится очень далеко от дома, но ей хорошо здесь, её окружают славные, добрые люди, желающие ей настоящего счастья. Она знала, что если она поедет ещё дальше - в Москву, и ещё дальше - по всей Советской стране, у неё, у маленькой ненки, будут такие же друзья, каких она встретила здесь. Вдруг она услышала своё имя. Она услышала, как ребята захлопали. Это её, Лену Вылко, русские школьники просили выступить у костра. В другое время Лена, может быть, не осмелилась бы выступать. Но сейчас её словно кто-то поднял с места. Ребята ещё долго хлопали, а когда всё утихло, Лена начала говорить. И она сама удивилась, как всё просто и хорошо получилось. Она рассказала о том, как сегодня отстала от своих и как её встретил русский мальчик Андрюша, как он помогал ей во всём и как они подружились. Лена рассказывала, и ребята дружно хлопали ей. А в середине тесного круга ребят, чуть покачивая длинноязыким ярким пламенем, горел пионерский костёр - костёр большой дружбы.