Павел. 29 июня, четверг, 15–15
Клара…
Клаха…
Оклахома…
Хома…
Старушка…
Девочка моя…
Гадкий Утенок…
Поехали?
Клара. 29 июня, четверг, 19–53
Он сказал: «поехали»! Я так понимаю, что, конечно, пикник имеется в виду? Что ж, ехать так ехать… Гадкий утёнок так гадкий утёнок… Хотя интересно, почему это в твоих глазах я — гадкий утёнок? Что такого гадкого ты увидел во мне? Можно было бы надеяться, что это намёк на превращение в лебедя? Так поздно, вроде…
Вот, Пашечкин, привет. Я уже начала дёргаться. Что-то в последнее время ни строчки от тебя. И у букинистов наших на последней пьянке не удостоил. Олег о тебе спрашивал, а я ничего не знала. На какую же бабу ты нас променял? Небось, на очередного азиата?
Было неплохо. Ели, пили, загадили бедным букинистам весь двор. Мишка опять еле добежал до унитаза: мне казалось, что сейчас, по современному голливудскому сценарию, заблюет бассейн и окрестности. Слава Богу, пронесло. Слушай, как ты думаешь, почему они в Голливуде так любят показывать людeй, которые блюют? Вот же тема! Я этого ни видеть, ни слышать не могу, потому что немедленный позыв — стать рядом и присоединиться.
А Кирюшка-то! Подрос… Красавчик, да и только. Повезло Зинаиде. Даже в этом повезло: заполучила сразу готового сына, к мужу в придачу. Не выносимши, не рожамши, не воспитывамши. Но она, вроде, к мальчишке ничего. Хоть и мачеха. Уикед уич, то есть. По идее, должна заставлять прислуживать и морить голодом. А она Олегу — тарелочку, а Кирюшке — две. «Растёт», - говорит. А парень цветёт, насчёт аромата молчу, а то хоть застрелись. То есть, мне-то чего… Ты же знаешь, если я застрелюсь когда-нибудь, то не из-за мальчишки, а из-за его папочки… А к Зинке Кирюха, кажется, вполне лояльно относится. Мы с ним общнулись ненадолго. Так, скуки ради. Одно настораживает: его постоянно опущенная голова. На всех — исподлобья. Но все же — ух! Румянец рдеет, пух пробивается. Да! Бедные девочки! Это же просто их погибель растёт. А впрочем, где мои пятнадцать лет?
В общем, зарапортовамшись.
Не обращай, это я нервничаю. С Олегом всё обострилось. Не знаю, удастся ли долго тянуть, как есть. Тем более, что Зинаида смотрит как-то… Задумай какой-нибудь идиот сделать её героиней романа, сложно ему пришлось бы. Вроде, умная и со всеми по-хорошему, а всё равно какая-то отрицательная. Xочешь сказать, я не права? Думаешь, я к ней так из-за Олега? Всё может быть. Хотелось бы думать, что нет, не за что-то женское, а вот раздражают, скажем, меня в последнее время её тонкие губки. Тем более, что это так и есть, даже бьёт нервная дрожь, когда приходится общаться. Я знаю, Пашкин, ты скажешь, это из-за Олега, прямо вижу твою саркастическую улыбочку: ведь объективно — хороша же баба, так что мне — по этому поводу умереть от счастья? Прошу пардону: меня бабьи прелести как-то мало волнуют, извините уж. Да. Все в ней, наверно, при всём, не настаиваю на обратном. Впрочем, ты в женщинах всё равно ни фига не петришь, а я — тем более. А об азиатских мужиках, к которым не пристрастна, я бы с тобой не спорила.
Да что там… На самом деле, ты прав, как всегда. А разве есть на свете нормальная женщина, которая полюбила бы другую женщину, как родную? Тем более, именно ту «другую», что предпочёл ей самой возлюбленный ейный, свет, можно сказать, в окошке…
Ну ладно, Пашка. Я постараюсь серьёзно.
Ты давно знаешь о моём отношении к Олегу. Почему, почему, почему ему нужна не я, интеллигентная, добрая и милая, чего это ты меня «гадким утёнком», взял и добил на сон грядущий. Теперь этот «гадкий утёнок» будет меня преследовать всю ночь. А я даже в духе «от такого слышу» ответить не могу. Никогда не умела. Только пережёвываю, переигрываю, прокручиваю пластинку снова и снова, а результатом, скорее всего, явится вывод, что так оно и есть, только в лебедя мне уже не превратиться. И нужна моему любимому — увы! — не я, а злючка Зинаида с ее ехидными тонкими губками. И кроличьими глазками. Почему? Может, в её тугих бёдрах есть лебединое начало? Тут же съязвить бы и насчёт лебединого (или какого-то там) конца, но остроумия не хватает.