Шагая по запорошенной снегом мостовой, Кэроу не мучилась мрачными предчувствиями. Обычный день, ничего особенного. Если не считать того, что понедельник – да к тому же январский. Зябко, темно – в зимнюю пору солнце появляется не раньше восьми, – зато какая красота вокруг! Раннее утро и снегопад сделали Прагу призрачной, как на старинных фотографиях – размытых и серебристых.
По оживленной набережной с грохотом проносились трамваи и автобусы, знаменуя начало нового дня двадцать первого века. А безлюдные переулочки, заснеженно-спокойные, казалось, принадлежали совсем другой эпохе. Снег, и камень, и блуждающие огоньки, завиток пара от кофе – в одиночестве Кэроу свободно плыла по течению будничных мыслей. Временами вспоминалась обида, и сердце внезапно пронзало болью, но она гнала прочь эти чувства, полная решимости покончить с ними.
В одной руке она несла стаканчик с кофе, другой придерживала борта норовившего распахнуться пальто. На плече висел портфель, с какими ходят художники, а волосы – распущенные, длинные, переливисто-синие – покрывались ажурным узором снежинок.
Обычный день.
И вдруг… Рык, торопливые шаги сзади, резкий захват – чьи-то руки прижали ее к широкой груди, рванули шарф, и она почувствовала зубы – зубы! – у себя на шее.
Преследователь покусывал ее.
Стало противно. Она попыталась вырваться и не расплескать при этом кофе, но часть напитка все же пролилась на грязный снег.
– Боже, Каз, отстань! – взмолилась Кэроу.
– Как ты меня узнала?
Свет фонаря мягко освещал холеное лицо бывшего бойфренда. «Дурацкая красота, – думала Кэроу, отталкивая его. – Дурацкое лицо».
– Кому еще такое придет в голову?
Подобными выходками Казимир зарабатывал себе на жизнь, и его удручало, что на Кэроу они не действовали.
– Тебя не испугать, – пробубнил он и надул губы – перед таким выражением лица, по его мнению, устоять было невозможно.
Прежде она бы и не пыталась. Приподнялась бы на цыпочки и дотянулась языком до обиженно выпяченной губы, неторопливо облизала бы ее, захватила зубами и растаяла в томном поцелуе, как согретый солнцем мед.
Те дни давно прошли.
– Может, ты просто не страшный, – бросила она и пошла дальше.
Каз, засунув руки в карманы, догнал ее и пристроился рядом.
– Что значит – не страшный? Как я рычу? А как кусаюсь? Кого угодно хватит удар. Просто у тебя ледышка вместо сердца.
Не дождавшись ответа, он добавил:
– Мы с Йозефом открываем новую экскурсию – «Вампиры Старого города». Туристы на нее поведутся.
«Еще бы», – подумала Кэроу. Туристы выкладывали хорошие деньги за эти блуждания в ночи по хитросплетениям пражских улочек с остановками в местах предполагаемых убийств, где из дверей внезапно выскакивали «привидения» и нагоняли на них страху. Она сама несколько раз играла роль такого привидения – держала в поднятых руках окровавленную голову и стенала до тех пор, пока вопли неподдельного ужаса не переходили в смех. Забавно.
Раньше с Казом было весело. А теперь – нет.
– Удачи тебе, – произнесла она ровным тоном, не повернув головы.
– Ты могла бы поучаствовать, – не унимался Каз.
– Нет.
– Сыграла бы сексапильную вампиршу…
– Нет.
– Мужиков сводила бы с ума…
– Нет.
– Надела бы свой плащ…
Кэроу замерла.
– Ты ведь его не выбросила, нет, зайка? Никогда не видал ничего прекрасней – черный шелк на бледной коже…
– Заткнись, – прошипела она и остановилась посреди Мальтийской площади.
«С ума сойти, – думала девушка. – Какая глупость – влюбиться в ничтожного, смазливого уличного актера, оставить ему такие воспоминания. Поразительная глупость. Исключительная».
Каз приготовился стряхнуть снежинку с ее ресниц.
– Только тронь, и я выплесну кофе тебе в лицо.
– Тпру, тпру, моя резвая Кэроу. – Он опустил руку. – Когда ты перестанешь взбрыкивать? Сказал же, я сожалею.
– Вот и сожалей. Только в другом месте.
На чешском – не родном для нее языке – она говорила ничуть не хуже Каза.