Доверчивость как отягчающее вину обстоятельство, или Синдром Мижуева
Василий Щепетнёв
Опубликовано 26 января 2014
Ответьте, положа руку на сердце, на священный камень или на книгу, кому как удобнее: каждый ли читал трагедию Шекспира «Отелло»? С учётом особенностей национального образования — пусть в переводе?
Вряд ли. Слишком много понаписано, всего не перечтёшь, а уж трагедии читать и вообще в наше время не хочется. Однако историю венецианского мавра знают все, пусть из вторых или даже из третьих источников. Да и сам Шекспир свидетелем событий не был, а позаимствовал сюжет у Джеральди Чинто. А тот, быть может, услышал рассказ пьяного моряка в таверне. А моряк-то и есть истинный творец — жаль, пером не владел в достаточной мере.
Но даже те, кто не читал, не смотрел и не слушал, знают: Отелло убил свою жену Дездемону. Задушил. Из ревности. Хотя многие (опять же не читая) знают оценку Пушкина — «Отелло от природы не ревнив — напротив: он доверчив» — и потому относятся к мавру снисходительно.
Снисходительны в России и к пьяным. Мол, трезвый-то Митяй мухи не обидит, куда, а вот как выпьет, так и начинает куролесить: то избу спалит, то жену прибьёт, а вот давеча дружка закадычного вилами истыкал. Спроси его сейчас, на трезвую голову, зачем он так Миняя-то, он разве заплачет, что выпимши был. Стало быть, не он убил, а водка проклятая.
Так ли, не так, но в уголовный кодекс то вводили поправки о том, что опьянение является отягчающим вину обстоятельствам, то выводили. Теперь вот опять хотят ввести, но получится ли, трудно сказать. Лица, чей удел — принимать решения, исходят из резонов, обыкновенному подданному недоступных.
Но я не о пьянстве. Я о доверчивости. Является ли доверчивость фактором, смягчающим вину Отелло — или, напротив, отягчающим?
Откроешь книгу, особенно советских времён, и всё вроде бы ясно. Если читаем: «Катя доверчиво посмотрела на следователя Тараскина», то понимаем, что Катя — человек хороший и ей нужно помочь вернуться на правильную дорогу. Если же написано: «Глаза Егора недоверчиво смотрели на Тараскина из-под кустистых бровей», ясно: Егор ещё тот фрукт. С ним придётся повозиться. Похожих примеров в литературе множество, и после десятой книги, двадцатой ли становится ясно: доверчивость есть черта хорошая. Доверчивый человек — друг, товарищ и брат. А недоверчивый — потенциальный пособник НАТО, подкулачник или просто враг.
Следует помнить, что литератор в России и прежде, и теперь не только специалист по внятному изложению мыслей на бумаге, но ещё и передельщик человеческих душ. Где нужно — подкрутит, где нужно — подпилит, где нужно — нарастит. Такая вот негенетическая инженерия. И если власти требуются доверчивые подданные, писатели станут эту доверчивость в людях развивать. Не одни писатели, разумеется. Кинематографисты, художники, композиторы, все, кому дороги рассудок и жизнь, выполняют мудрое указание партии. Потому что доверчивый человек есть основа государства, на доверчивом человеке можно возводить заводы, фабрики, электростанции, доверчивый человек охотно преображает знойные пустыни и суровые просторы Крайнего Севера, доверчивому человеку не трудно затянуть пояс на дырочку-другую во имя процветания братских народов. Всего-то и нужно пообещать коммунизм к восьмидесятому году, отдельную квартиру к двухтысячному или повышения зарплаты до уровня офисного клерка к две тысячи восемнадцатому. И — ждёт!
Недоверчивый человек иной. Недоверчивого человека посулами не прельстишь. Недоверчивый человек на «Утром стулья — вечером деньги» отвечает согласием, но деньги требует вперёд. Въедливо изучает каждый документик, подписываться не спешит ни на государственные облигации, ни на журнал «Агитатор». Приходится прозрачно намекать, что, мол, подписывайся — не подписывайся, а зарплату получишь облигациями, за вычетом подписки на журнал. После этого человек становится ещё более недоверчивым и нередко идёт по кривой дорожке: и читает не тех, и слушает не то, и мечтает не о том. Государство, разумеется, и от недоверчивого подданного имеет выгоду, но лучше бы без них, без недоверчивых.