Рукопись Ченселора

3 июня 1968 года

Темноволосый мужчина, застыв в напряженной позе, смотрел прямо перед собой. Стул, на котором он сидел, как и вся остальная мебель, радовал глаз своей изысканной формой, но был явно неудобен. Спартанская Обстановка приемной, выдержанная в колониальном стиле, создавала суровую атмосферу, в которой ожидающие аудиенции посетители невольно проникались чувством ответственности. Мужчине было лет под тридцать. Природа, создавая его угловатое, с резкими чертами лицо, казалось, заботилась больше о деталях, чем о гармонии целого. Какие-то внутренние противоречия отражались на нем. Человек, несомненно, обладал характером сильным, но не совсем сложившимся. Его обаятельные глаза, светло-голубые, глубоко посаженные, смотрели на мир открыто и вместе с тем пытливо. Сейчас они напоминали глаза сообразительного зверька, попавшего в трудную ситуацию. Человек то бросал быстрые взгляды в разных направлениях, то смотрел не мигая прямо перед собой. Молодого джентльмена звали Питер Ченселор. Он сидел неподвижно, с каменным лицом. Чувствовалось, что он сердит. Кроме него в приемной присутствовала секретарша, женщина средних лет, с тонкими, плотно сжатыми, бесцветными губами. Ее седые, собранные в пучок волосы напоминали выцветший соломенный колпак. Секретарша являла собой некое подобие преторианского гвардейца, этакого верного пса, готового в любую минуту кинуться на того, кто осмелится побеспокоить хозяина, который сидел за дубовой дверью и вход к которому загораживал ее стол. Ченселор посмотрел на часы, вызвав тем самым неодобрительный взгляд секретарши. С ее точки зрения, любое проявление нетерпения здесь, в этой приемной, было неуместным: ничего не могло быть важнее предстоящей аудиенции. Пробило без четверти шесть. К этому времени в маленьком студенческом городке университета Парк Форест на Среднем Западе заканчивались занятия и начиналось в меру шумное веселье. Впрочем, в описываемый весенний вечер оно казалось более оживленным – приближались выпускные торжества. Парк Форест старался держаться в стороне от студенческих волнений, которые захлестнули другие университеты страны. Он напоминал песчаный островок, безмятежно раскинувшийся посреди бурного океана. Богатый провинциальный университет жил замкнутой, не без оттенка самодовольства жизнью, лишенной проблем и – увы!-блеска. В Парк Форесте царила атмосфера полного безразличия ко всему, что происходило за его стенами. Поговаривали, что именно это и привлекло сюда человека, сидевшего сейчас в кабинете за дубовой дверью. Мунро Сент-Клер стремился если не к полному одиночеству, то хотя бы к относительному уединению. Но даже здесь это было вряд ли возможно. Помощник государственного секретаря при Рузвельте и Трумэне, человек, выполнявший особые поручения при Эйзенхауэре, Кеннеди и Джонсоне, Мунро Сент-Клер побывал во многих горячих точках планеты. И всюду он был уполномочен принимать решения самостоятельно, руководствуясь общими принципами политики президента и собственным опытом. Когда настало время сесть за обработку материалов для будущих мемуаров, Сент-Клер выбрал для этих целей богатый, хотя во всех других отношениях второразрядный университет, пожелав провести там весенний семестр в качестве приглашенного профессора. Вначале инициатива бывшего дипломата была встречена ошеломленными попечителями с некоторой долей недоверия, но потом они согласились принять его предложение, пообещав ему уединение и полный покой, то есть то, чего Мунро Сент-Клер никогда бы не мог обрести в Кембридже, Нью-Хейвене или Беркли. Вот так молва объясняла появление Мунро Сент-Клера в Парк Форесте. Стараясь отвлечься от мыслей о своих проблемах, Питер Ченселор начал вспоминать, что он слышал о наиболее важных вехах в биографии этого человека. Но полностью отвлечься никак не удавалось. Самое значительное событие в его собственной жизни обернулось крахом. Потеряно двадцать четыре месяца, целых два года! Восемью голосами против одного ученый совет Парк Фореста провалил его диссертацию. "За" проголосовал лишь научный руководитель Питера, но именно поэтому его голос не повлиял на мнение других. Ченселора обвинили в легкомыслии, произвольном обращении с историческими фактами, научной недобросовестности и, наконец, в использовании вымысла там, где нужны доказательства. Все это было высказано в категоричной форме, и Ченселор не мог даже обжаловать решение ученого совета, поскольку провал был полным. Радостное, возбужденное состояние, в котором Ченселор пребывал перед защитой, сменилось глубокой депрессией. Шесть недель назад журнал Джорджтаунского университета "Форин сервис джорнал" согласился опубликовать четырнадцать отрывков из его диссертации. всего около тридцати страниц. В этом Ченселору помог его научный руководитель, пославший экземпляр работы своим друзьям в Джорджтауне. Те нашли ее весьма познавательной и в то же время устрашающей. "Джорнал" котировался примерно на одном уровне с журналом "Фомин афферс", и в число его читателей входили самые влиятельные люди Америки. Ченселор надеялся, что публикация в таком солидном издании создаст ему определенную репутацию и поможет найти интересную работу. Но редакторы журнала поставили одно условие: поскольку диссертация носит своеобразный характер, они опубликуют выдержки из нее лишь после того, как она будет одобрена ученым советом. Теперь ни о какой публикации, конечно,, не могло быть и речи. Работа Ченселора называлась "Истоки мирового конфликта". Конфликт – вторая мировая война, истоки – довольно вольная трактовка истории столкновения различных общественно-социальных сил в катастрофические по своим последствиям двадцатые и тридцатые годы. Бесполезно было объяснять членам исторической секции ученого совета, что его диссертация – это попытка дать самостоятельную, оригинальную интерпретацию событий, а не официальный документ. Непростительный грех Ченселора состоял в том, что он вложил в уста реальных исторических деятелей вымышленные слова. Для ученых мужей Парк Фореста такой подход оказался абсолютно неприемлемым. Однако Ченселор знал, что, с их точки зрения, он допустил и другой, еще более серьезный, промах. Он писал страстно, взволнованно, а в научных трудах не должно быть эмоций. Утвердившийся в научной литературе тезис о том, что финансовые заправилы будто бы не имели ничего общего с шайкой психопатов, прибравших к рукам Германию после падения Веймарской республики, был заведомо ложным. На самом деле, как писал в своей диссертации Ченселор, межнациональные корпорации едва успевали удовлетворять аппетиты волчьей стаи нацистов. И чем сильнее становилась стая, тем значительнее расширялась конъюнктура рынка. Ченселор опровергал также утверждение о том, что ради экономических выгод финансовые магнаты делали вид, будто не замечают, какие цели ставят перед собой германские фашисты и какими пользуются методами для их достижения. Не замечали? Черта с два! Поначалу они относились к фашистам терпимо, а потом – по мере стремительного роста прибылей – полностью одобрили их деятельность. Финансисты выдали переживавшей кризис Германии свидетельство об окончательном экономическом выздоровлении. И среди заправил международного капитала, вскормивших вермахт, были весьма уважаемые в Америке предприниматели. В том-то и загвоздка. Ченселор не мог назвать корпорации, приложившие к этому руку, потому что не располагал достаточно убедительными доказательствами. Те, кто дал ему все эти сведения и помог выйти на другие источники информации, никогда не подтвердят свой рассказ публично. Пожилые люди, усталые и запуганные, они жили на пенсии, выплачиваемые им государством или теми же корпорациями. Что было – то было, считали они, но рисковать поддержкой своих покровителей ни в коем случае не хотели. И если бы Ченселор предал гласности содержание их конфиденциальных бесед, они тут же выступили бы с опровержением. Механика очень простая. На самом деле все было далеко не так. То, о чем Ченселор писал в своей диссертации, происходило в действительности. Только все об этом молчат, и потому Питер страстно хотел рассказать правду. Он вовсе не стремился погубить репутацию всех этих давно уже состарившихся чиновников, которые в конце концов являлись всего-навсего обычными исполнителями. Подлинные творцы политики попустительства, стоявшие на вершине иерархической лестницы, находились от них так далеко, что почти никогда с ними не встречались. Питер руководствовался совсем другими мотивами: как ученый он не мог пройти мимо до конца не изученных страниц истории. Ченселор избрал единственно возможный для него путь: он изменил названия фигурировавших в его исследовании гигантских корпораций, но так, чтобы каждый без труда вонял, о ком идет речь. В этом-то и состояла его непростительная, с точки зрения ученого совета, ошибка. Для чего ставить вопросы, которые расценят не иначе, как провокационные? Зачем поднимать проблемы, в реальность которых верят лишь немногие? Парк Форест был на хорошем счету у корпораций и различных фондов. Они охотно предоставляли субсидии этому благонадежному во всех отношениях университету. Так зачем же рисковать столь устойчивой репутацией из– за чьей-то диссертации? О господи, два года впустую! Конечно, он мог перейти в какой-нибудь другой университет и попробовать защититься там. Но стоило ли пытаться? Ведь нет гарантий, что и там он не натолкнется на отказ, пусть даже в иной форме. Например, ему могли указать на его действительные просчеты и недостатки. Питер не обольщался насчет достоинств своей работы и не считал ее такой уж блестящей или уникальной. Дело в том, что в довоенном периоде новейшей истории он обнаружил удивительно много общего с сегодняшним днем. Ченселор был глубоко потрясен: вокруг та же ложь, что и сорок лет назад. Но он не хочет закрывать на это глаза. Он не отступит и найдет возможность рассказать людям правду. Однако охватившее его негодование само по себе не гарантировало качества работы. Кроме того, Ченселор не хотел подводить людей, снабдивших его доверительной информацией, и поэтому был вынужден воздержаться от цитирования их высказываний. От этого его исследование выглядело недостаточно аргументированным. Питер должен был признать, что ученый совет имел все основания отвергнуть его диссертацию. И в самом деле, она была ни то ни се. Работая над ней, Ченселор лишь частично опирался на факты, там же, где их не хватало, он прибегал к догадкам. И все-таки потеряно впустую два года! На столе у секретарши загудел телефон. Необычный звонок напомнил Питеру о ходивших слухах, будто для Мунро Сент-Клера специально установили прямую связь с Вашингтоном, чтобы с ним можно было связаться в любое время суток. Говорили, что это единственная уступка, на которую он пошел, добровольно устраняясь на некоторое время от активной деятельности.